Мы продолжаем публиковать курс лекций о проблемах детей, воспитанных в верующих семьях. О том, почему дети начинают бунтовать, рассказывает священник Пётр Коломейцев – психолог, сурдопедагог, коррекционный психолог. Декан Психологического факультета РПУ им. апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Клирик храма Космы и Дамиана в Шубине. Соучредитель Центра реабилитации детей инвалидов ДЭЦ «Живая Нить» и духовником Образовательного Центра Равных Возможностей для детей сирот «ВВЕРХ». Автор докладов на различных богословских конференциях и регулярных публикации в журнале «Решение». Основные темы: биоэтика, психология, диалог науки и религии. Автор книги: «Почему мир не делается раем».

Мы часто слышим о том, что с трудностями воспитания сталкиваются родители, но дети тоже являются участниками этого процесса, и им тоже бывает нелегко.

— Особенность синдрома «детей верующих родителей» в России связана именно с тем, что у нас протестное поведение стимулируется проблемами родителей, не изживших свое неофитство.  Что это за проблемы? Прежде всего – это отсутствие поддержки в обычных вещах, которые активно присутствуют в жизни ровесников.

Если другому ребёнку доступны, допустим, компьютер и телевизор, его отпускают на танцы, он участвует в спортивной секции, а дети из верующей семьи бывают этого лишены в силу категоричной позиции, занимаемой родителями. Слава Богу, если те дети, которым они завидуют, сами из воцерковлённых семей. Тогда хотя бы есть понимание, что здесь не проблема церкви, а личный взгляд папы и мамы на воспитание – вот у соседа Ваньки родители тоже в храм ходят, а они ему разрешают и на гитаре играть, и боксом заниматься.

Младенцу – младенческую пищу

Другая проблема связана с тем, что взрослый человек не всегда соизмеряет свои силы с силами ребёнка, и то, что должно быть удовольствием и радостью – молитва, общение с Богом, службы – становятся какой-то «принудиловкой», и родители попросту отбивают у ребёнка желание иметь хоть какие-то дела с церковью.

Батюшки очень часто говорят о том, что если ребёнок в истерике кричит и отбивается, то нет смысла его пытаться насильно причащать? Он же запомнит это! Лучше пусть постоит, посмотрит на других детей, а вы ему скажите: «А ты в следующий раз, может быть».

Насильно держать ребёнка на службе тоже не надо. Можно выйти из храма и поиграть, поразмяться, и снова прийти. Дело в том, что у ребёнка эмоциональный запас ограничен, поэтому он бывает просто не способен воспринять её целиком – это  как заставить маленького ребёнка за раз съесть слона. Он может, в принципе, съесть его по кусочкам, понемножку каждый день. Вы вот сколько можете находиться в музее и созерцать очень красивое произведение искусства?

— Несколько часов могу.

— Сколько?

— Наверное, три.

— Три. А потом что?

— Потом уже все. Потом уже хочется на свободу.

— Вот, вы, будучи взрослым человеком, можете провести в музее три часа, а ребёнок – только час. Но папа и мама при этом думают не о возможностях ребёнка, а о том, что такую очередь выстояли, да ещё и импрессионисты в соседнем зале, надо же всё осмотреть до конца, раз пришли. Не каждый родитель понимает, что ребёнок уже переполнен новыми впечатлениями и эмоциями.

То же самое касается и церкви. Вот нам кажется, что чадо уже способно выстоять всю литургию с начала и до конца, но она просто в него не вмещается… И когда апостол Павел говорил о том, что младенцу младенческая пища, а взрослому взрослая – это совершенно правильно, и нужно спокойно относиться к тому, что из храма можно выйти раньше, и службу стоять не всю, а по силам. Вначале немного побыли, в конце немного постояли, а остальное время посидели на лавочке в приходском дворе.

Просто стоять тяжело и взрослому, а у ребёнка есть свой определенный порог пресыщения. Учителя знаю, что урок в первом классе идёт не сорок пять минут, а от силы полчаса. В середине занятия юные школьники в ладошки хлопают, зарядку делают, как-то переключаются, потому что уже не могут концентрироваться на учёбе.

Говорить на языке ребёнка

Третья очень важная вещь – это то, о чем говорил наш замечательный педагог Ушинский – принцип герменевтики. Что это за принцип? Как вы помните, был в мифах древней Греции такой Гермес, который был посланником богов и передавал людям их волю. Он приходил к человеку и говорил: «Великий Зевс сказал тебе сделать вот такую очень полезную и прекрасную вещь!» Но человек далеко не всегда понимал, что от него хотят, и тогда Гермес начинал объяснять волю богов на «табуреточном» языке того персонажа, к которому он приходил.

Так вот, Ушинский утверждал (а говорил он это, кстати, применительно к преподаванию Закона Божьего, религии, Библии), что нужно хорошо знать свой предмет, но входя к ребенку, нужно забыть одну вещь:  то, каким образом, ты эти знания получил. И, объясняя материал, учителю необходимо это делать не так, как ему самому это стало понятно, а заново придумывать способы передачи знаний, которые подойдут конкретному ученику.

Что может получиться, если мы начнём преподавать ребенку знания как в семинарии: прочли «Царю Небесный», и родитель с кафедры голосом профессора Осипова начинает докладывать материал. Конечно, надо учиться действовать по ситуации, забыв о том, как эти знания были получены – из книжки ли, из лекции или ещё как. Надо исходить из возможностей ребёнка, а не своих собственных – это и есть принцип герменевтики.

А если ориентироваться на уровень ребёнка, то материал приходится дидактически трансформировать, облекать в более понятные для него формы. А то посадим мы перед собой ребёнка и начнём ему объяснять, что такое монотеизм… политеизм… а ещё пантеизм или панентеизм… И станет ребёнку совсем не весело.

Ребёнку нужно свидетельство на его языке, и это как апостол Павел говорил: «Для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона — как чуждый закона,- не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу,- чтобы приобрести чуждых закона; для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых». (1 Кор 9:20-22)

Может ли ребёнок присвоить себе те положения веры, которые родитель начинает ему объяснять, исходя из собственного опыта. Поймёт ли ребёнок размышления из серии «соседка рассказывала, что старица вот такого монастыря»… Присвоить – это то же самое, что скушать. Но съесть можно только ту пищу, которую организм принимает.

Личный пример и расщепление сознания

И, наконец, четвёртая трудность, с которой сталкивается ребенок в верующей семье – это проблема адекватности свидетельства. Ведь семья – это, на самом деле, малая церковь, а родители в ней подобны миссионерам. Они – как пасторы в своей семье, священнослужители, созидающие единую плоть семьи. И если это свидетельство не конгруэнтно, то есть, на словах оно звучит так, а на деле транслируются иные ценности, иные настроения или способы общения друг с другом, то происходит раскол в сознании.

Как будет «раскол в сознании» по-гречески, знаете? «Схизо фрония». Ничего не напоминает? Конечно, это шизофрения. И когда ребёнку говорят одно, а видит он совершенно другое – это огромная проблема. Оказывается, в семье гораздо важнее являть, чем проповедовать.

Допустим, из родителей получились плохие проповедники и далеко не герменевты. Хорош – есть воскресная школа, где преподавателей учат, как общаться с детьми и доносить до них религиозные истины. Не может родитель ответить на вопросы ребёнка – и ведёт его в воскресную школу, где ему всё объяснят.

Но вот ту атмосферу, которая должна быть в церкви, то отношение друг к другу родитель должен демонстрировать ребёнку сам, и никакая школа за него это не сделает. А если поведение родителей вступает в противоречие с ценностями веры, то ребёнок становится перед выбором: либо надо усомниться в ценностях, декларируемых церковью, либо придётся занять очень жёсткую позицию и критически относится к транслируемым сценариями, проявляющимся в поведении семьи. Но практически и то и другое – это бунт. Бунт против церкви или бунт против родителей.