Поезд отошел от перрона и быстро набирал ход, дорога предстояла долгая, и женщины в купе познакомились. Разговорились. Я и Мария ехали к родственникам, а Наталья домой. Вначале обменивались впечатлениями от московских магазинов, людской толчеи и автомобильных пробок,  а потом плавно перешли на вечное: дети, мужья и вера. Наталья сказала, что она учитель биологии, и для нее Бог и ангелы – из разряда фантастики.  Выслушав ее, Мария спросила: «А вы что, и правда никогда не видели ангелов?» И, натолкнувшись на насмешливый взгляд, предложила: «Можно я вам расскажу об одном из них?»

Впервые я увидела этого человека лет двадцать назад и немного оторопела от первого впечатления.  Юноша чуть выше среднего роста, полноватый, несколько странно одетый: спортивные темные штаны, короткое пальто, а на ногах  носки и сандалии.  С печатью легкой дебильности на лице и со счастливейшей улыбкой на губах.  Мы с детьми старались обходить его стороной – мало ли что, – но между собой называли его Красавчиком. Это не было издевательством – его доброе лицо и какая-то трогательная беззащитность делали юношу красивым, но это была красота не в классическом понимании, а что-то другое. Просто большой ребенок.

Его можно было встретить на любой улочке нашего города, юноша собирал бутылки и жестяные банки в большие полиэтиленовые пакеты, болтавшиеся у него за спиной. Иногда он был один, а порой с напарником, пожилым мужчиной. Все собранное они относили в пункт приема вторсырья, и на следующий день повторялось все сначала. Однажды, когда Красавчик шел один с полными мешками,  трое подростков  решили их отобрать, понимая, что сделать он им ничего не сможет. Юноша пытался отогнать их криком, но озорники только хохотали,  и так получилось, что из-за угла вышла я с сыном, тогда мальчишки пустились наутек. Подождав, пока они скроются из вида, я кивнула ему, и мы разошлись, каждый в свою сторону.

А затем вихрь семейных проблем закружил меня: парализованная бабушка, дети, две работы. Как зомби, я металась от дома в детсад, потом на работу,  снова детсад и дом, где ждала больная, которую нужно было кормить, купать, разговаривать с ней,  проверять у детей уроки и еще много чего делать.  Я забыла о Красавчике, ведь в круговерти 90-х нетрудно было забыть и себя. Однажды сын спросил, помню ли я того дядю, которого мы тогда защитили от хулиганов? Он со мной здоровается и улыбается, сказал сын.

А лет десять назад, начав преподавать в вечерней школе,  я неожиданно услышала: «Здрасьте!»,  и какое-то детское ликование было в этом возгласе. Навстречу мне с полными ведрами воды бежал тот самый юноша, нет, уже мужичок.  Я была  поражена: я не видела его столько лет, а он меня вспомнил. Пожилая женщина, которую я приняла за его мать, работала в этой школе уборщицей, и мужчина вечерами носил за ней ведра с водой. Удивительно, как грациозно передвигался он с этими ведрами, несмотря на свою грузность. С чистой водой в кабинеты, обратно в туалеты – за вечер переносил их не меньше трех–четырех десятков, и все с улыбкой во весь рот и бегом. А потом, когда полы были вымыты, ведра водворены в кладовку, Красавчик забирал сумки с продуктами у женщины, и они уходили домой. Я по-прежнему не знала его имени, но ведь это было совершенно неважно. На его радостное «Здрасьте», я, улыбаясь, отвечала «Здравствуй», и мы, довольные, шли по своим делам.

Удивительно, но деньги, заработанные на бутылках и банках, превратили их старый домик в нарядный, почти игрушечный; в его ограде появились клумбы с цветами, двор украсили какие-то деревянные фигурки. И среди этой красоты – мужичок с лейкой. Когда я прохожу по их улочке, он машет рукой и кричит: «Здрасьте».

Возвращаемся с праздничной литургии с пожилой прихожанкой, и он навстречу: «Здрасьте!», и улыбка во весь рот.

«Ой, Василек», – обрадовалась женщина и, достав из сумки горсть конфет, протянула ему.

«Хороший, надежный мужичок. Вот не отдала тетка в Дом малютки, когда его мать бросила в роддоме, а забрала и воспитала. Тяжело ей было, в детсад его не брали, в школу тоже, и она устроилась уборщицей. И ведь надо же, заработали на ремонт дома,  и на чем?  — на таре. Никакой работы Василек не гнушается, а тетку как любит и жалеет! Так бы нас дети наши любили. Вот только печалится он, что не женился, никто не захотел за него пойти».

«Погоди, — прерываю ее, — а сколько же ему лет?»

«Да уж лет пятьдесят», – задумчиво говорит моя собеседница.

«Да ты что! Никогда бы не подумала, да он выглядит от силы лет на тридцать», – поражаюсь, но тут же вспоминаю, что впервые увидела этого человека 20 лет назад. «Поразительно, как над ним время не властно, он же практически не изменился!», – удивленно смотрю на приятельницу.

Она улыбается, думая о чем-то своем. «А знаешь, он самый беззлобный большой ребенок на свете и с удивительной памятью. Никогда не забывает людей – если хоть раз их увидел и они улыбнулись ему, пусть только глазами, Васильку этого достаточно».

Я шла домой, а перед глазами стояло лицо немолодого мужчины с детским голосом и улыбкой, каждая встреча с которым делала даже самый серый день ярче и теплее.

Мария закончила свой рассказ и в купе наступила тишина, каждый думал о чем-то своем, мне же тогда подумалось: наверное, Господь посылает вот таких ангелов в мир, чтобы наши сердца хоть немного смягчались среди будней.