В детстве я хотела быть врачом. Желательно на скорой помощи (как мама) или в реанимации (как папа), чтобы спасать людей. С моей точки зрения, именно эти врачи спасают людей по-настоящему — скорая помощь приезжает, когда совсем беда, а в реанимации вообще занимаются оживлением. Просто и буднично. Работа такая.

Потом я стала понимать, что спасают людей самые разные врачи — и кардиологи, и хирурги, и даже психиатры. Кстати, на этом этапе я захотела стать психиатром.

Потом я сломалась на подготовке к экзаменам в медицинский институт и пошла в глубокую гуманитарщину. Тогда я начала понимать, что врачи вообще не спасают — спасает Бог.

Но кое-что в моих взглядах совершенно не изменилось. Медицина — это борьба против смерти. Практическая. Примерно как молитва, но в другой области, более приземленной.

А вот смерть-то я и ненавижу.

С христианской точки зрения, смерть — явление временное. Она возникла после грехопадения первых людей, она вместе с адом побеждена Воскресением Христа и фактически доживает последние деньки — после второго Его пришествия и воскресения мертвых ее больше не будет. Совсем.

Воскресение мертвых — это восстановление тела. Нашего, земного, состоящего из плоти и костей тела. Именно поэтому христиане (как и представители всех «авраамических» религий — т. е. мусульмане и иудеи) предпочитают хоронить тела своих умерших в земле или пещерах, главное — бережно, понимая, что оно еще пригодится ближнему в конце времени.

Поверить в это сложно, и как это будет выглядеть, я не знаю — но верю.

***

В последние годы о смерти стали говорить чаще именно в связи с медициной. В России вот уже с 2001 года критерием смерти считается диагноз «смерть мозга». Между верующими врачами нет единства по этому поводу: одни считают, что раз мозг окончательно и бесповоротно мертв, то мертв и человек, другие — что смерть можно определять только по невозможности восстановить дыхательные функции даже искусственным путем. Ибо дыханием обеспечивается работа сердца и циркуляции крови, а именно в крови находится душа, согласно Писанию («Ибо душа всякого тела есть кровь его, она душа его; потому Я сказал сынам Израилевым: не ешьте крови…» (Лев.17:14) — и другие аналогичные цитаты, включая апостольский запрет на употребление крови: «чтобы они воздерживались от оскверненного идолами, от блуда, удавленины и крови, и чтобы не делали другим того, чего не хотят себе» (Деян.15:20)).

Если принять мнение последних, то, конечно, врачи застрахуются от страшной ошибки — случайного убийства еще живого человека. Но скольких жизней будет стоить такая перестраховка?

Дело в том, что постановка диагноза «смерть мозга» тесно связана с другой медицинской проблемой — а именно пересадки органов. Брать на пересадку можно только живые органы — организм с умершим мозгом для этого подходит, а организм, у которого полностью прекратилось дыхание — нет.

У врачей, не принимающих смерть мозга, есть серьезное опасение, что этот диагноз — всего лишь лазейка, чтобы можно было получать органы на пересадку. Речь не идет о так называемой «криминальной трансплантологии» — когда живого человека «приговаривают» (за большие деньги — например, нуждающегося в пересадке почки) к расчленению. Речь о том, что постановка диагноза «смерть мозга» как критерий для констатации смерти — это исключительно договор. В сущности же смерть мозга практически ничем не отличается от предыдущей стадии угасания витальных функций: атоническая, или запредельная, кома так же безнадежно необратима, возможность восстановления — чисто теоретическая.

По мнению этой группы врачей, трансплантология идет по неверному пути — технология выращивания новых органов развивается не так быстро, как могла бы, именно потому что существует возможность получать органы гораздо менее «наукоемким» путем.

***

Я, пожалуй, соглашусь с тем, что смерть мозга — крайне ненадежный критерий. Действительно, почему бы не отключать от медицинской техники вообще всех безнадежных больных, если это может спасти других? По сути, мы ограничены только юридическими и моральными нормами: нельзя человеку решать, кто когда умрет. Но мораль — моралью, медицинские дискуссии — медицинскими дискуссиями, а мы-то уже живем в той ситуации, когда смерть определяется по смерти мозга. То есть, как бы мы ни спорили между собой — если, не дай Бог, кто-то попадет в реанимацию в безнадежном состоянии, как только аппаратура зафиксирует отсутствие сигналов от мозга (на самом деле, диагноз «смерть мозга» ставится сложнее — но это главный признак, и для краткости я описываю только его), лечащий врач запишет время смерти в истории болезни и эту самую аппаратуру отключит. А перед отключением аппаратуры, если нет указаний на то, что пациент или его родственники резко протестуют против изъятия его органов, позовет врачей трансплантологов.

И вот здесь оказывается, что некоторые — протестуют, и при том резко.

***

Протесты против изъятия органов из своего тела после смерти или из тел близких можно условно поделить на три типа:

-конспирологические — люди опасаются, что если согласиться с тем, чтобы тело использовалось после смерти, то недобросовестные врачи не будут прикладывать никаких усилий для спасения тяжелого больного. Недобросовестность, действительно, возможна. Но, во-первых, лечение фиксируется в истории болезни, и если бы у какого-то врача регулярно умирали пациенты, а в их историях записи свидетельствовали, что лечение проводилось неадекватно, это неминуемо вызвало бы вопросы. А во-вторых, чтобы установить наступление смерти мозга, собирается достаточно большая группа врачей. Сложно предположить, что все они подкуплены.

-религиозные — некоторые люди считают, что трансплантация органов может иметь непредсказуемые последствия при воскресении мертвых. На это я встретила прекрасный аргумент в обсуждении этой проблемы в фейсбуке: ведь святые, разобранные на частицы мощей, будут воскрешены — чем это отличается от воскресения людей с трансплантированными органами? Действительно, ведь тела будут именно восстановлены — значит, больная и удаленная почка одного вернется на место, а пересаженная ему почка вернется к донору. Опять же, технически мы этого себе представить не можем — просто пытаемся восстановить религиозную логику.

-эмоционально-психологические — пожалуй, самый серьезный тип протеста. Опять же, в одной из дискуссий в фейсбуке было высказано прекрасное объяснение, почему люди выступают решительно против изъятия органов у своих умерших близких. Это значит — принять их смерть. Окончательно и бесповоротно. Смириться с ней. А на это уходят иногда месяцы…

***

Как я уже говорила, смерть я ненавижу. И если у кого-то где-то удается поставить ей подножку — радуюсь. Не чистой детской радостью, а злорадно ухмыляюсь и шепчу сквозь зубы: «Подавись, гадина!» Лет до двадцати я довольно часто оказывалась в реанимации — слава Богу, не как пациент и не как посетитель пациентов. Так вот, у меня было глубокое ощущение, что там занимаются неким священнодействием, воспроизводят ритуал, отгоняющий смерть. Там она сидит под койками, поджав хвост, как нашкодивший пес, пока Сам Бог не прикажет ей забрать исстрадавшегося человека и привести к Нему на Суд.

Наверное, из-за такого лично-негативного отношения к смерти я и диагнозу «смерть мозга» не очень доверяю. Пока есть дыхание, пока что-то функционирует — не отдавать ей, хитрой змее, человека, бороться до последнего, когда и шансов-то уже нет.

Но тут включается простая арифметика.

Вот есть, допустим, три человека. Одному нужны легкие, другому почка, а у третьего диагностирована смерть мозга. Последний умрет окончательно в течение ограниченного количества времени, даже если его не отключать от медицинской аппаратуры. Первые двое умрут непременно, если не найти им донора. И третий может их спасти. Да, шансы нельзя назвать очень большими (донор должен подходить идеально). Да, этическая проблема допустимости «отключения» больного с умершим мозгом (которую официальная медицина уже на своем уровне решила — допустимо) остается. Но все-таки вероятность уменьшить количество трупов с трех до одного или хотя бы двух — дорогого стоит.

Каждая удачно пересаженная почка или прижившиеся легкие — это не только спасенная жизнь, что и само по себе прекрасно. Это плевок в наглую физиономию смерти. Ты, костлявая старуха с косой, хотела урожай собрать? Перебьешься. Тебя вообще нет. Ты проникла в этот мир обманом и будешь выгнана с позором.

А Жизнь останется.