Читайте также: На берегу этой тихой реки

Когда мне исполнилось 8 лет, нас расселили. Мы получили отдельное жилье — четверть деревянного одноэтажного дома с палисадником и соткой огорода. Визуально это выглядело как две комнаты, одна из которых проходная, и кухня. Блага цивилизации — добро пожаловать — на улице. Мы первые уехали из прежнего дома, и это было началом умирания старого уклада жизни.

Через 3 года никого из прежних жильцов не останется в красном кирпичном доме — всех переселят в новостройки. Но уехали мы недалеко от прежнего места жительства: за 20 минут можно было дойти пешком.

Жизнь на новом месте была тоже интересной. Здесь жило много моих одноклассников, и товарищей по играм было больше, чем на первом месте жительства. Улица состояла из 14 таких домов, в которых жили по четыре семьи. Благо, кухня у каждых съемщиков была своя собственная, все же это было лучше, чем коммуналка.

Эта полузабытая улица отделяла новый город от старого. Весной она пенилась яблоневым и вишневым цветом, летом утопала в цветах и зелени, осенью расцвечивалась золотом и пурпуром опадающих листьев, а зимой куталась в пушистые сугробы и замирала в ожидании весеннего тепла. А какие названия у соседних улиц! Музыка души: Посадская, Москворецкая, Арбатская, Полянская, Гончарная…

Около нашего дома росла старая береза с двумя стволами. Она была средоточием наших игр. В нее утыкался носом «вода», если мы играли в прятки, в ее дупло мы клали секретные послания друг другу, в ее ветвях устраивали наблюдательные пункты, здесь назначали место сбора. А еще у меня во дворе был личный наблюдательный пункт. К одной из стен была приставлена высоченная лестница. Я забиралась на верхнюю перекладину и вела наблюдение: кто пошел гулять, кого родители загнали домой, кто прошел по улице… От посторонних глаз меня полностью скрывала высоченная прямоствольная ирга. Тогда, в детстве, я попробовала эти бархатистые темно-лиловые ягоды, и навсегда их вкус остался для меня Вкусом Детства. Ни мороженое, ни газировка, ни наши коломенские конфеты «Коровка», а незатейливая ягодка, обильно произраставшая каждое лето и делавшаяся большей частью достоянием воробьев.

Кстати, насчет газировки. В Коломне имелся свой собственный заводик по производству волшебного напитка. Каждый из детей мечтал попасть на экскурсию на этот заводик и остаться там на ночь. Но повезло только мне: наша хорошая знакомая была директором этого предприятия, и однажды пригласила мою бабушку посмотреть, где она работает, а бабушка взяла меня. И там мне преподнесли целую пол-литровую кружку лимонадного сиропа, из которого делали ситро. Потом я рассказывала об этом всем своим друзьям. Они завидовали мне, а я завидовала директору: это ж какое счастье ей было — каждый день пей газировки, сколько хочешь, и никто с тебя денег не берет!

В детстве я мечтала поселиться в кондитерском магазине, причем не просто где-нибудь, а в конкретном. На углу двух старинных улочек на втором этаже был кондитерский магазин. Ах, ну что за пирожные там продавали! С грибочком, с морковкой, с завитушечками, в корзиночке! А какие там были торты! Это был магазин от нашего городского хлебокомбината, и там на заказ делали торты необыкновенной красоты. Стоили они по 11-15 рублей — само собой, такое чудо не на каждый праздник купишь. И мы ходили в тот магазин любоваться на чужое счастье. Особенно запомнился мне один такой заказной торт: корзинка с георгинами. Корзинка был сплетена из теста, а георгины сделаны из крема… Это была сказка, а не торт.

А напротив этого магазина стояла будочка сапожника. Сапожник этот был примечателен тем, что он в 50-е годы приехал из Ирана строить коммунизм, обрусел, женился, воспитал троих сыновей. Несмотря на тяжелую жизнь в СССР, совсем не такую, как он представлял себе, он не жалел о своем переезде. В Иране жилось еще тяжелее.

В 100 метрах от нашего дома проходила железная дорога на Москву. Зимой мы катались с насыпи на санках, а летом ходили считать вагоны в товарных поездах. Однажды мы даже попали на съемки исторического фильма, кажется, он назывался «Возвращение». Движение было перекрыто, а по рельсам туда-сюда ездил самый настоящий угольный паровоз. Как-то раз где-то на этом направлении произошла крупная авария, и прямо за домами остановился пассажирский поезд. Поезд стоял шесть часов, и в нем закончилась вода. И мы, дети, вооружившись бидонами и ведрами, все это время носили к составу воду: жара, разгар лета, люди маялись без воды и не могли отойти от поезда, потому что отправление могли дать в любой момент. И, кстати, никому из нас не пришло в голову брать с пассажиров деньги за воду, весь день мы трудились безвозмездно, в буквальном смысле за «спасибо». Но каким дорогим это «спасибо» было для нас! Мы были счастливы, потому что мы совершили такой хороший, почти геройский поступок: снабдили водой целый пассажирский поезд!

Старая часть города была примечательна своими скверами и кремлем. Как же было прекрасно гулять летним вечером по кремлю, обрывать беленькие кругленькие ягодки с кустиков и лопать их ногами, вдыхать аромат цветущей липы, касаться бархатистых лепестков космеи, любоваться на ухоженные частные домики, трогать огромные теплые белые камни, из которых была сложена стена и башни кремля. Знатоки поговаривали, что в Маринкиной башне обитает призрак Марины Мнишек: несчастная авантюристка ходит по полуразрушенным лестницам и плачет, потому что ее прах так и не отвезли в Польшу. Поэтому Маринкину башню мы аккуратно обходили, любовались на нее издалека.

Что еще было неотъемлемой частью моего детства? Церкви. Коломенские церкви — это отдельная и очень обширная тема. Сколько себя помню, всегда в моем детстве присутствовали колокольный звон и бабушки, спешащие с электрички на службу. Мы жили через квартал от единственной действующей в городе церкви, а остальные были либо закрыты, либо перепрофилированы под магазины и спортивные клубы. Но большая часть стояла просто закрытыми. Заброшенные, с облетевшей штукатуркой здания пугали своими темными окнами-глазницами и запертыми на огромные висячие замки дверями, но, что пугает, то, как правило, и притягивает.

Особенно манил к себе Успенский собор в кремле. В хорошую погоду через окна можно было видеть тускло сияющие нимбы вокруг едва различимых ликов святых на огромных колоннах, подпирающих свод. Очень хотелось туда попасть, но было страшно: приятели рассказывали, что как-то раз одному мальчику удалось проникнуть внутрь собора, и он увидел там огромные кучи золота, и сошел с ума, потому что золото было проклятым…

Как-то я набралась смелости и заглянула в щель между створками дверей. То, что я увидела там, произвело на меня неизгладимое впечатление: огромная икона, обрамленная тяжелой драпировкой с кистями, которая, как мне показалось, была выполнена из золота. Это, кстати, окончательно уверило меня в правдивости рассказов об «одном мальчике»: раз такое количество золота лежит невостребованным, значит, оно и впрямь заколдовано. Кто мог знать, что 20 лет спустя я своими руками буду восстанавливать этот иконостас и ту самую драпировку, которая окажется всего лишь деревянной.

А река была рядом. Теперь в километре от дома. И мы по-прежнему бегали купаться, прыгать по огромным кучам песка, которые свозили на берег каждый год, провожали баржи и встречали пассажирские теплоходы. И однажды встретили на этой реке рассвет, после которого закончилось детство и началась взрослая жизнь…