С детских лет родственники называли Лизу Золушкой.  Ну Золушка и Золушка, не сказать, что и сказка эта была её любимой. Лиза надеялась, что, став взрослой, она навсегда расстанется с этой ролью. Но однажды она встретилась с другой Золушкой и осознала, что не все из них становятся принцессами, даже заслуживая этого.  

С бабушкой своего бывшего мужа Лиза познакомилась лет за десять до описываемых событий. Бабушка жила с дочерью в частном домике, построенным мужем еще до войны. Сухонькая, маленького роста, она рано потеряла мать, отец, работавший портным обшивал всю округу, и времени вести хозяйство у него не было, но и приводить мачеху для любимой дочки он тоже не стал. И тогда Пимочка, от горшка два вершка, стала хозяйничать сама. Доила корову, убиралась в хлеву и готовила еду в русской печке, тягая неподъемные чугунки. Отец очень любил гостей, и они не отказывались наведываться в гостеприимный дом, где хозяйничала десятилетняя девчонка, которая, по причине загруженности, с грехом пополам научилась читать и писать. А потом замужество, рождение дочерей, смерть отца и мужа, тяжелая жизнь вдовы, бравшейся  за любую работу, чтобы вырастить  дочек. Много лет проработала нянечкой в детском садике и всю жизнь выращивала на участке, рядом с домиком, овощи на питание и цветы на продажу.

Лиза познакомилась с бабушкой, когда ей было за шестьдесят. Выйдя на пенсию, она не прекращала выращивать цветы и каждый день, рано утром, отправлялась на рынок с тележкой, на которой в ведрах стояли букеты. Весной —  нарциссы и тюльпаны, потом розы, а осенью — гладиолусы разных цветов и оттенков и георгины с мохнатыми, круглыми головками. Возвращалась она вечером, устало присаживалась на крылечко дома, посидев немного и пообщавшись с собачкой, охранявшей дом, шла в огород, чтобы навести ревизию: что-то собрать, проверить, не завелась ли очередная приживалка – медведка, портившая урожай овощей. Года за три до описываемых событий бабушка перенесла инсульт и восстанавливалась тяжело. Пиму и её дочь, бывшую инвалидом, ежедневно, по очереди, навещали Лиза с мужем и свекровь.

В конце девяностых дом бабушки снесли, и взамен него им дали  квартиру. Через какое-то время после переезда младшая дочь бабушки Пимы умерла.

После смерти сестры, свекровь предложила сыну вариант: я забираю бабушку к себе, а вы переходите в её квартиру. Жить в служебном бараке с удобствами на улице, при наличии троих детей, было непросто, и молодые согласились.

Но когда перевезли вещи, стало понятно, что забирать бабушку никто и не планировал. Ну, дело было сделано, детям досталась большая комната, бабушка продолжила жить в маленькой, а Лиза с мужем поселились на кухне.

В комнате бабушки у одной стены стоял диван, на котором она спала, напротив него, по другой стене, располагался трехстворчатый шкаф, который был куплен в 1946 году с баржи, проплывавшей по реке. На трех лодках его доставили к берегу, откуда уже на подводе он был привезен в дом. Когда-то он был орехового цвета, лакированный, но незадолго до переезда доморощенные дизайнеры соскоблили лак и покрыли поверхность морилкой. Шкаф был практически во всю длину стены, за двумя створками дверей прятались вещи, а серединные стеклянные створки открывали взору несколько глубоких полок, на которых стояли различные безделушки в виде фаянсовых фигурок и несколько икон.  Её дед задолго до революции заказал заезжим богомазам несколько икон, которые впоследствии перешли по наследству к Пиме. За стеклянными дверцами шкафа стояли две больших: Собор Пресвятой Богородицы и Казанская икона Божьей Матери,  и несколько икон поменьше,  и бабулечка, днем восседая на диване, разговаривала с ними, чем приводила свекровь Лизы в раздражение.

За несколько месяцев до инсульта бабушки Пимы, ее дочь (свекровь Лизы) в свой последний заход в городской храм, а ходила она в него лет пять, купила Библию и на следующий день начала изучать её, под руководством свидетелей Иеговы. Через какое-то время её окрестили в новую веру, и понеслось: инфаркт свекра, инсульт бабушки, затем смерть матери свекра и еще ряд событий, которые окрасили тот период в какие-то неимоверно черные краски. Иногда Лизе казалось, что просто нечем дышать, и сил держаться больше нет. На самом пике они и оказались под одной крышей с бабушкой. Оправившись после инсульта, бабушка Пима начала ходить, но было видно, каких усилий ей это стоило. И потому, большую часть времени она проводила в своей комнате, а пока была жива младшая дочь, питалась там же, но когда появились молодые со своей «бандой», стала питаться за общим столом. Она любила своих правнуков, и они отвечали ей тем же, потому и общие посиделки за столом, которые были нормой в семье, были в радость и ей, и им. Дети называли её «наша маленькая бабушка».  Утром и вечером в квартире было шумно, но днем стояла тишина, и бабушка, сидя на диване, думала о чем-то о своем, а вечером рассказывала Лизе о муже, об отце и о том, что совсем не помнит лица мамы.

Месяца через полтора после вселения молодых, субботним утром, бабушка шла на кухню и упала. Вызвали скорую и приехавший доктор сказал: «Ну, что вы хотите, возраст, инсульт  перенесла. Ходить ваша бабушка уже не будет». Так, вдобавок к трем детям, в семье появился еще один — парализованная бабушка. Более всего в тот момент Лизу смутило то, что свекровь, придя проведать мать, сказала: «Ничего, справитесь. Я буду приходить к восьми часам и уходить, когда старший будет возвращаться из школы».  На  просьбу дожидаться  её возвращения с работы, потому что подросток при необходимости не сможет подложить судно бабушке, последовал отказ — мол, нет возможности, нужно ухаживать за мужем и проповедовать. А свекор, к тому времени оправившись от инфаркта, частенько заменял жену в присмотре за бабушкой.

С этого момента день был расписан едва ли не поминутно. В начале восьмого утра Лиза выходила из дома, чтобы уехать на работу, а до этого времени ей нужно было: поднять и накормить детей, умыть, обработать и накормить бабушку. Она возвращалась домой и первым делом проверяла, все ли на месте, всё ли в порядке, а потом ей надо было всё приготовить, всех накормить, постирать. Бабушке нужно было, чтобы она не исчезала надолго из поля зрения, и тогда Лизина дочь-первоклассница приносила свои игрушки к ней в комнату, садилась на пол и играла в куклы, периодически подавая ей то  одну, то другую, предлагая решить, какая красивее. Затем брала книгу со сказками и начинала читать, бабуля улыбалась, а в глазах скапливались слезы. Старые люди ранимы, вот и она плакала от обиды за свои иконы — свекровь, приходя утром, первым делом подходила к шкафу и разворачивала иконы, ликами внутрь шкафа. На протесты матери отвечала: «Они мне мешают, мой бог отворачивается от меня, когда они смотрят на меня». Бабуля, глотая слезы, рассказывает об этом, и у нее вырывается: «Как ей может помешать Иисус Христос, он же самый настоящий наш советский Бог». Сын, проходя в этот момент мимо комнаты, делает квадратные глаза и закусывает губу, чтобы не расхохотаться. Хотя именно он после ухода свекрови каждый раз возвращает иконы на свое место.

Мальчишки  приходили на на каждый  зов бабушки, чтобы выполнить несложные, в их понимании, просьбы: помочь попить, подать салфетку, ответить на вопрос. А  все остальное — накормить, помыть, поменять белье, положить утку, сделать массаж –  это обязанность Лизы. Банный день она устраивала два раза на неделе, с полной сменой белья. Мыла бабушку, прямо здесь же, на диване. Положив под голову свернутое в валик полотенце, промывала в маленьком тазу ее голову. Пима гордилась своей седой косой, и Лизе не хотелось лишать ее этой маленькой радости, потому вопроса о том, чтобы отрезать волосы не вставало. А затем, завернув их в полотенце, мыла её всю влажной тряпочкой, после чего, аккуратно переворачивая, меняла с помощью дочки постельное белье и, надев чистую трикотажную рубашку, укрывала бабушку одеялом.  Пима — модница, любила белую рубашку в мелкий цветочек, и, отдыхая, гладила ее своей маленькой, сухонькой ручкой, сквозь старческую, пятнистую кожу которой проступали темно-синие сосуды.  Правнучка приносит ей чай с молоком и поит  с ложечки, как свою куклу, приговаривая: «Ну вот, совсем немножко осталось, какая ты молодец», затем по своему детскому молитвослову читает для обеих правило и уходит спать. Лиза, выключив в комнате бабушки свет, поправляет одеяло и уходит на кухню. Около двенадцати ночи еще раз обходит комнаты, проверяет, все ли спят, и после этого ложится сама.

Такая идиллия продолжалась недолго. Больной человек, без шанса на выздоровление… Как это бывает, потихоньку, постепенно, на поверхность полезли «тараканы». Бабушка  и её дочь стали ругаться едва ли не ежедневно. Начались припоминания каких-то давних обид, кто-то что-то не так сказал, сделал, не выполнил обещанное, и еще одно не давало покоя свекрови Лизы: ей было велено привести мать к своей вере. Бабушка и в храме-то за свою жизнь была всего ничего, и молитв особо не знала, но выслушивать доводы дочери об истинности своей веры и лживости православия отказывалась. И потому они то по целым дням не разговаривали, то начинали ругаться. А по вечерам бабушка сначала плакала, потом наступил период капризов, недовольства, и по ночам она начала «загуливать»: включала свет, и если Лиза не просыпалась, то начинала кричать и стучать по дивану. Успокоить её становилось все сложнее. Потом на какое-то время наступала передышка, пару-тройку дней она набиралась сил, и все повторялось сначала. А вот у Лизы силы убывали, по выходным ей удавалось только сходить с утра в церковь и бегом обратно. Каждый наступающий день был похож на уходящий, как две капли воды. И никакой возможности хоть ненадолго отвлечься, сменить обстановку, даже съездить в соседний город, чтобы в книжном магазине просто полистать книги, не было. Оставлять бабушку на детей было нежелательно, а свекровь по выходным отдыхала. В тот год старший сын оканчивал школу, готовился к поступлению в вуз и сам пребывал в состоянии напряженности, как электрический скат. Все требовали внимания, понимания и поддержки, а вот тот, кто должен был оказать поддержку Лизе, вдруг решил, что вся эта ситуация слишком напряжная и некрасивая, а ему жить хотелось здесь и сейчас. Нет, они не ругались, не выясняли отношений, просто в какой-то момент муж стал все позднее возвращаться с работы, объясняя это своей загруженностью, а на выходных старался  улизнуть из дома, чтобы только не быть в квартире, где галдели дети и лежала его бабушка.

На улице просыпалась природа. О том, что пришла весна, Лиза догадалась по отключенным батареям центрального отопления и, стоя у окна,  смотрела на весеннее сероватое небо, ощущая спиной взгляд Пимы.  Бабушка устала, очень устала лежать, и в одну из ночей Лиза подскочила с дивана от того, что дверь в  комнате Пимы ходуном ходила от ударов. В мгновение секунды оказавшись около её комнаты, женщина похолодела от ужаса.  Бабушка лежала у двери таким образом, что открыть её можно было, только сдвигая тело по полу. Она кричала, и пока Лиза с мужем открывали дверь, а потом укладывали её на диван, Лиза поняла, что пока не вымоет её, уснуть не сможет. Отмывая бабушку, Лиза пыталась ее расспрашивать, как получилось, что она, парализованная, оказалась у двери? До нее, во-первых, метра полтора от дивана, а во-вторых, бабушка даже садиться сама была не в состоянии, не то что подняться с дивана. Довольно агрессивно Божий одуванчик заявила, что ходила по комнате, пока не поскользнулась на паласе и не упала. Как она закрыла дверь — объяснить не могла.

Несколько дней после этого случая Пима была тише, чем обычно, а затем наступил период бессонницы.  Лиза, как зомби, по утрам с трудом соскребая себя  с дивана, вползала в новый день, умом понимая, что нужно что-то делать, но что, не могла понять. Лето уже вошло в свои права, отгремели выпускные, сын стал ездить на подготовительные курсы в институт. Подняв его в пять утра на первый автобус, Лиза заходила в комнату к бабушке, и её встречал взгляд бабушки, становившийся чужим и суровым.

В какой-то момент, она, доселе не видевшая, как умирают люди, поняла, что этот процесс пошел. Бабушка готовилась в долгий путь, все чаще она погружалась в долгий сон, скорее даже не сон, а забытье, из которого она возвращалась с неохотой, каждый раз испуганно обводя пространство вокруг себя глазами.  А по ночам она не могла спать и все звала, и звала дочь. Лиза заходила в комнату, брала за руку, гладила, но стоило ей через какое-то время отойти, голос умолял вернуться. За неделю до смерти Пимы Лиза не выдержала и поздно вечером вызвала «скорую», попросила сделать укол, чтобы бабушка могла поспать и дала поспать ей. «Какая бабулечка ухоженная», — сказала медсестра врачу, когда они выходили из квартиры. В другое время Лизу обрадовала бы эта оценка, но сейчас была только одна мысль – спать. Но не тут то было, бабушка позвала её и сказала: «Больше не вызывай врачей, мне было больно», — и смотрела так сердито, что той стало совсем не по себе. Похоже, я схожу с ума, думала Лиза, устало опускаясь на свой диван, на кухне.

Дети были в летнем школьном лагере, а свекровь, не успела Лиза доехать до завода, уже звонила ей.

— Я боюсь, — кричала она в трубку, – с ней что-то нехорошее, приезжай!

Вернувшись домой, Лиза застала её на кухне, за закрытой дверью. Зашла в комнату, проверила пульс и дыхание бабушки, зашла на кухню.

— Что с ней? – свекровь была бледна.

— Бабушка умирает, – ответила Лиза  и, присев на диван, хотела сказать, что вдвоем не должно быть страшно, но свекровь опередила её.

— Мне плохо. Я хочу домой, – у нее началась паника.

— Такси вызвать? – вопрос вырвался непроизвольно.

Лизе хотелось закричать, что страшно оставаться одной сейчас и вообще-то это её мама, и она должна быть здесь.

— Не нужно, я сама, сама дойду.

Ни до этого, ни после, женщина не видела, чтобы свекровь с такой скоростью передвигалась. Какие-то минуты — и хлопнула подъездная дверь, а из комнаты доносились хрипы бабушки.

Вечером Лиза начала читать отходную. Какое-то время бабушка даже пыталась креститься, с губ срывались какие-то слова, она наклонилась к ней.

— Молись,  – шептали немеющие губы. А глаза, что видели её глаза? В них стоял такой страх…

Ранним утром та же бригада, что приезжала на последний вызов, зафиксировала смерть, и врач, закрывая бабушке глаза, сказал: «Отмучалась бабуля».

Через неделю старший сын поступил в вуз.

— Ну вот, бабушка к Богу, мальчик в вуз, вас ждет новая жизнь, – пошутил священник на приходе.

И она не заставила себя ждать, новая жизнь, но это уже другая история.