Читайте также: Золушки

Никогда, слышите, никогда не загоняйте Золушку в угол. Это может обернуться  совсем не тем результатом, которого вы жаждете. Помните окончание классической сказки братьев Гримм о Золушке? И где там доброта и всепокрывающее прощение? Вот и в нашей истории про золушек произошло нечто подобное.

Казалось бы, все, что было возможно на тот момент, в семье произошло. Старший в институте, младшие в начальной школе, живи и радуйся, работай, занимайся мужем и детьми, и будет тебе счастье, Золушка. Но что-то не позволяло Лизе радоваться жизни. Вроде все хорошо, все здоровы, но в семье, шаг за шагом, увеличивалась трещина, на одной стороне была Лиза с детьми, а на другой – муж. Она ощущала себя дешевой актрисой из театра абсурда, оба играли роль – хорошей, сплоченной семьи. Лиза не могла сказать, осознавал ли это муж, уходивший от вопросов, а их накопилось немало, и требовалось дать честные ответы.

— Кто мы, семья или просто два человека, в какой-то момент ставшие чужими, как мы будем жить дальше? – Лиза пыталась задавать эти вопросы, но раз за разом получала в ответ тишину.

— Что тебе нужно? Что тебя не устраивает? – не выдержав очередных расспросов, взорвался муж. – Живи себе спокойно и радуйся. Это ты виновата, что мы стали чужими людьми, если бы не позарилась на эту квартиру, мы бы продолжали счастливо жить в бараке, и не было бы этих бессонных ночей, твоих слез и сорванной спины. Ты получила, что хотела, и сейчас не мешай мне жить.

— Погоди, что значит, я позарилась на квартиру? Нам предложили перейти в нее, мы не отказывались. Ты видимо забыл, что в бараке все удобства были на улице, ты был бы счастлив, если бы дети продолжали жить там?  Слушай, а тебе что, совсем меня не жалко? — Лиза опешила от таких обвинений.

— А что ты такого сделала для меня, чтобы я тебя жалел? – хмыкнул крепыш под два метра ростом и, забрав ключи от машины, лежавшие на полке у входа, хлопнул дверью квартиры.

— Вот мы и приплыли, сидя в уголке кухонного дивана, — думала Лиза. Пожалуй, я действительно сама во всем виновата, не нужно было вестись на уговоры свекрови, нужно было думать только о себе и своих детях. Но, если бы мы тогда не перешли сюда, смогла бы я потом, после смерти Пимы, простить себе, что позволила  свекрови запудрить мозги больной женщине и увести в секту, ведь со свекром-то это получилось.

Стемнело, а она все сидела и думала, как восстановить отношения с мужем. Ей казалось, что если что-то поменять в себе, то можно повернуть время вспять и все будет хорошо, как прежде, и они снова станут семьей. Золушке показалось, что она выработала верную позицию, и игра двух актеров продолжалась. Со стороны их семья казалась идеальной: никакой ругани, скандалов, тишь да гладь, ухоженные дети. Вот только ухудшилось поведение у сына, и вниз поползла успеваемость, он стал постоянно нервничать, а у Лизы стали болеть ноги. По утрам она не вставала, а сползала с дивана, а затем, как древняя и немощная старуха, с помощью сына, с огромным трудом, поднималась на ноги. Она вспоминала свое состояние, когда Пима жила с ними, и понимала, что её сегодняшнее самочувствие, не в пример тому, а гораздо ужаснее. Как будто голову обернули мягкой, серой ватой, толстым слоем и до нее не могут прорваться лучи солнца, окружающие звуки,  сознание погружалось в затягивающий, мглистый сон.

Иногда ей казалось, что она по какой-то причине становится той самой осенней мухой, которая ждет-не дождется момента, когда можно спрятаться в уголок и прикорнуть, и только дети выводили её из этого состояния. Мужа такой расклад устраивал, домой он приезжал ночевать, а в остальное время изображал бурную деятельность, которая для семьи не выражалась ни в чем. Наша Золушка периодически заикалась о том, что неплохо бы в семью отдавать и свой кусок, в виде части зарплаты, хотя бы на питание самого себя, но неизменно получала отповедь, что его зарплата меньше, чем пенсия свекрови, и он бы рад поделиться, но нечем. Однако за стол садился ежедневно, порой выражая неудовольствие, что кормят его полуфабрикатами, а не котлетами собственного изготовления из настоящего мяса.

Лиза, работавшая к тому времени на двух работах и периодически бравшая подработки на дом, оправдывалась, отмалчивалась и думала: «Терпи, Бог терпел и нам велел. Ради детей, он же их отец».

Хотя умом она прекрасно понимала, что его не интересуют дети, по крайней мере, сейчас. Он не спрашивал, как они проводят выходные и чем занимаются в свободное время, на какие деньги их кормит и одевает Лиза.

Неизвестно, как долго продолжалось бы такое представление, если бы не маленькое происшествие, перевернувшее всю их жизнь.

В холодный воскресный день Лиза с детьми поехали в цирк в соседний город. Было холодно, но муж еще накануне отказался их везти, аргументируя тем, что у него много служебных дел. В перерыве представления они вышли посмотреть на сувениры, им навстречу попалась девочка, дочка знакомых, в сопровождении дедушки, её ручонки были заняты какими-то леденцами, игрушками. Что дернуло в тот момент Лизу, поздоровавшись с ними, спросить:

— Сашенька, а почему ты не с мамой?

Лицо деда вдруг переменилось, забегали глаза, а малышка безмятежно сказала: «А мама с дядей Кириллом поехали в Москву».  Дед, схватив внучку за руку, резво устремился в зал. Лиза стояла не в состоянии произнести хотя бы слово, а дети смотрели на нее во все глаза, и, как будто сквозь туман, до нее донесся голос сына: «Мам, ты понимаешь, что это наш отец?»

Как добрались домой, она не помнила, не замечала холодного, порывистого ветра, пронизывающего до костей, ей казалось, что боль в сердце была настолько страшной и невыносимой, что еще немного, и оно не выдержит — разорвется.

Дети обменивались впечатлениями от представления, смеялись, а Лиза смотрела на них и думала, что её мир, так тщательно выстраиваемый и охраняемый, рухнул, и играть взятую на себя странную роль она больше не могла.

Вначале муж все отрицал, пытался шутить и смеяться над фантазиями Лизы, но, поняв, что в ней что-то сломалось и играть в прежнюю игру под названием «Мы хорошая семья» она не желает, начал пытаться давить на совесть Лизы.

—  Хочешь правду, да я тебя давно не люблю, жить с тобой не буду, но развод даже не проси. Портить репутацию крепкого семьянина я не позволю, а начнешь выступать — вылетите из квартиры. А пока живите, я добрый и порядочный человек, не забывай об этом.

Лиза смотрела на потемневшее от злости лицо мужчины и осознавала, что чашка не просто треснула — она распалась на кучу мелких осколков и восстановлению не подлежит. Он ушел в комнату, закрыв за собой дверь, и Золушка слышала, как муж возмущенно кому-то рассказывает по телефону, что эта глупая женщина начала качать свои права.

Она просидела всю ночь на кухне, обняв колени и подтянув их к подбородку, вспоминала свое далекое детство, вспоминала, как старалась заслужить любовь родителей.  Но, выйдя замуж, она попала в ту же самую ловушку: Золушка и в браке старалась заслужить любовь мужа и новых родственников, а они её услужливость и доброту приняли за бесхребетность и безответность. Сон не шел, а память подсовывала фрагмент за фрагментом ушедших событий, где она по требованию родственников шла им навстречу, пряча свои желания далеко-далеко.

Лиза взяла в руки зеркало, на нее смотрела усталая и несчастная женщина с потухшими глазами, и вдруг она начала задавать вопросы, зазвучавшие в голове:

— Разве об этом ты мечтала, когда ушла из родительского дома и поступила в вуз, что в один прекрасный день выйдешь замуж, родишь детей и придешь к такому печальному финалу?

— Почему ты продолжаешь жить с человеком, которому не нужна и с которым тебе холодно и одиноко?

— Неужели ты так и не поняла самого главного: если ты не полюбишь себя сама, тебя не полюбит никто? Да, сейчас тебе сложно и страшно, резать-то придется по живому, ты настолько растворилась в своем муже, что растеряла почти всех подруг.  Оглянись,  вокруг тебя люди, хорошие люди, готовые протянуть руку и подставить плечо, ты не одинока на белом свете. Но первый шаг ты должна сделать сама, и знаешь, мне совсем не нравится Золушка, её давно пора отправить обратно, в сказку, а тебе пора повзрослеть и не оглядываться на мнения других людей.

Лиза проснулась от боли:  затекли ноги, ныло сердце, а за окном небо окрасилось узенькой полоской нежно-голубоватого рассвета.

— Ну, здравствуй, новая жизнь, – подумала Лиза. — Какую цену мне придется заплатить за тебя? Главное — выдержать и не сдаться, за спиной дети, с подлодки не сбежишь, мы в открытом океане.

За две недели, пролетевших с того злополучного воскресения, Лиза потеряла пятнадцать килограммов веса, и, несмотря на обострившиеся болячки, забыла о том, что еще совсем недавно с трудом поднималась с постели. В один из приездов Кирилл обнаружил у дверей квартиры свои вещи, сложенные в чемоданы. Он кричал, не обращая внимания на позднее время и то, что дети уже спали, что он не собирается оставлять свою квартиру кому ни попадя, а будет хранить вещи  здесь и приезжать, когда считает нужным. Поняв, что его слова не достигают цели, он, тем не менее, схватил зеркало и, повернув в сторону Лизы, бил словами наотмашь:

— Посмотри на себя, уродина. Ты на что рассчитываешь? Что кому-то еще будешь нужна? Да на тебя без слез не взглянешь, скажи спасибо, что я с тобой не развожусь, считайся мужниной женой, я не против.

Когда за ним закрылась дверь, из комнаты выскользнул сын, тоненький, длинный мальчишка, прижался к матери и сказал: «Мама, ты только не плачь, отец соврал, ты красивая и умная».

Еще несколько месяцев Кирилл предпринимал попытки вернуть жену в то состояние зависимости, которое так устраивало его, он то заискивал, то угрожал, но у него на глазах разворачивалась совершенно другая, неугодная ему картина.

Лиза как будто очнулась от долгого и беспробудного сна, и, дорвавшись до жизни, старалась наверстать упущенные годы. Она стала больше общаться с коллегами, выбираться на конференции и профессиональные выставки, отчего резко вверх  пошла карьера. Да и отношения с детьми стали более глубокими, они вместе рисовали, читали, ездили в музеи и кино.  Из гусеницы рождалась красивая бабочка, примирившаяся с собой и сумевшая открыть свою красоту для самой себя и поверить в нее.

На бракоразводном процессе Кирилл то и дело бросал удивленные глаза на бывшую жену, понимая, что угрожать можно было той женщине, которую он когда-то знал, а эта, носившая пока его фамилию, была незнакомкой,  уверенной и отчего-то счастливой.

На вопрос судьи, что он думает по поводу иска о разводе, Кирилл только развел руками и сказал: «Ваша честь, ну если женщина просит, разводите».

На выходе из здания суда он бросил бывшей жене:

— Алиментов не жди, не получишь, а за квартиру мы еще посудимся. Тем более, что нас ничего не связывает, ты же возвращаешь девичью фамилию.

— Это конечно твое дело, – сказала Лиза, — но мы оба прекрасно знаем, что дарственная, которую подписала бабушка Пима на детей, была сделана задолго до нашего вселения в квартиру, и нотариус, заверяя сделку, не поставил под сомнение ее дееспособность в тот момент.

Прошло десять лет. Оглядываясь назад, Лиза говорит, что её новая жизнь настолько ей нравится, что если бы пришлось еще раз пройти тот путь, ради этой жизни, она ни минуты бы не колебалась. Спасибо тому, что было в той жизни, но еще большее спасибо за то, что она окончилась.