Соединяются два человека и делается из них один… Потому что жена и муж – не два человека, а один человек.

Святитель Иоанн Златоуст, Слово 12 на Послание к Колоссянам

Греческое имя «Эммелия» (не владевшие греческим римляне произносили его как «Эмилия») в переводе означает «гармония, мелодия, песнь». Это имя носила женщина, жившая в Понте около тысячи семисот лет назад, не совершившая внешне великих дел, не двигавшая науку, не занимавшаяся ни явной, ни тайной политикой – обычная домохозяйка, жена, мать семейства. Но имя ее осталось в веках, его с благоговением произносили и произносят великие ученые, политики, богословы. Почему? Потому, что жизнь Эммелии, навеки соединенная с жизнью ей супруга – святого Василия Ритора, стала поистине прекрасной песнью, гармонией любви Божественной и человеческой.

В ранней юности Эммелии, уроженке малоазийской области Каппадокия, пришлось испытать немало горя. Ее отец, видный римский чиновник, благочестивый христианин, был казнен по приказу императора Лициния – вероятно, император подозревал его, как христианина, в симпатиях к своему политическому сопернику, святому императору Константину, позже прозванному Великим. Вслед за отцом умерла и мать, не вынеся разлуки с любимым мужем. Все имущество супругов было конфисковано в пользу государственной казны. Юная Эммелия, еще вчера беззаботно купавшаяся в ласковых лучах своего детского счастья, родительской любви – вдруг оказалась совсем одна в большом и враждебном мире.

Сколько ей было тогда? Скорее всего, около 14-15 лет, а может быть, и того меньше. В те времена люди взрослели рано…

Эммелия, как и многие юноши и девушки ее возраста, в мечтах о будущем обращалась нередко к монашеской жизни – юность склонна к максимализму, и чистой душе, с ранних лет полюбившей Христа всем своим существом, порой видится лишь один путь всецелого служения Ему. Но каковы бы ни были наши собственные планы – и в юности, и в зрелости – Бог нередко «предусматривает о нас нечто лучшее»[1]. Лишь Он один действительно знает, что полезно для нас – хотя нам, как капризным детям, подчас нужно немало самообладания, чтобы согласиться с Ним.

У Эммелии это самообладание нашлось. Девушка понимала, что в том обществе, где она, «по милости» императора, внезапно оказалась без всякой защиты, девство ради Христа (как тогда называли монашество) вряд ли стало бы для нее, юной и неопытной, спасительным путем. Слишком много было вокруг искушений, слишком много опасностей – как духовных, так и материальных. И Эммелия решила обратить внимание на окружавших ее молодых людей – может быть, среди них найдется тот единственный, с кем она могла бы построить христианскую семью, надежную христианскую гавань, такую же, как некогда была у ее родителей?

Несмотря на то, что Эммелия осталась бесприданницей, у нее не было недостатка в женихах. Юная красавица, отличавшаяся редким умом, благородством и целомудрием, получившая прекрасное домашнее образование и воспитание – она вызывала восхищение у многих, и немало юношей, как христиан, так и язычников, добивалось ее руки. Эммелия могла выбрать любого молодого, богатого и знатного каппадокийца, вернуться к прежней, привычной жизни в родном городе. Но она медлила с выбором – потому что ей нужно было другое. Не тот, кто дал бы ей спокойную обеспеченную жизнь, положение в обществе, дом среди родных холмов Каппадокии, даже защиту как таковую – а тот, кто стал бы ей мужем, другом и спутником жизни на пути в Царствие.

Избранником Эммелии неожиданно для всех стал не каппадокиец, а «чужак», к тому же человек уже зрелых лет – понтийский грек Василий, преподаватель риторики. Род его был далеко не так знатен, как род Эммелии, да и богатства особого не было – но так же, как и Эммелия, Василий всей душой стремился служить Христу. Судьба его семьи также была во многом схожа с судьбой родителей юной каппадокийки: в годы правления императора Максимина Дазы[2], жестокого гонителя христиан, отец и мать[3] Василия (возможно, вместе с несовершеннолетним тогда сыном) семь долгих лет скрывались от мучителей в Понтийских горах, терпя жесточайшие лишения. Святитель Григорий Богослов, хорошо знавший эту семью, впоследствии писал о родителях ритора Василия как о «живых мучениках, одушевленных памятниках, безмолвной проповеди»[4]. Ведь подвиг исповедничества, действительно, подчас ничуть не легче мученичества…

Общность стремлений, как и общность страданий и испытаний, перенесенных в недавнем прошлом, сблизили Эммелию и ритора-понтийца. Была сыграна скромная свадьба, и Василий увез юную жену к себе на родину – в понтийский город Неокесарию.

Брак этот оказался на редкость счастливым. Супруги искренне любили друг друга, гармонично совмещая в своей любви духовное, душевное и телесное. В их супружестве, по воспоминаниям святителя Григория, «единое стремление к добродетели играло не меньшую роль, чем единство телес»[5]. Действительно, их союз заключался не только в общей постели, общих детях, общем хозяйстве – Василий и Эммелия были, прежде всего, друзьями и единомышленниками во всем, особенно в главном для них обоих – в христианской вере, в общей любви ко Христу. Нет, они не пытались убежать от мира, спрятаться от него, закрыться со всех сторон, как нередко поступают современные «ревнители благочестия». Они жили обычной для тех времен жизнью, занимались обычными делами – Василий преподавал и занимался наукой, Эммелия вела хозяйство, как любая греко-римская матрона – но в то же время не позволяли ничему чуждому, несогласному с Христовыми заповедями проникать в их дом, семью, в них самих. Супруги не отделяли себя демонстративно от мира, но и не сливались с ним, не подстраивались под него – они старались по мере сил преображать мир вокруг себя светом взаимной любви друг к другу и к Богу. Кажется, будто именно о Василии и Эммелии спустя почти тысячу шестьсот лет сказал Экзюпери свои знаменитые слова: «Любить – это не значит смотреть друг на друга, любить – значит вместе смотреть в одном направлении»[6].

Супруги поддерживали друг друга всегда и во всем, и не только Василий – более старший и опытный, глава семьи – был защитником Эммелии, неустанно заботясь о ней, но и она сама была ему помощницей и поддержкой и в научных трудах, и в любых житейских невзгодах и неудачах, а впоследствии – и в нелегком священническом служении. Ведь ритор Василий был со временем избран своей общиной и рукоположен местным епископом в сан пресвитера (иерея): в те времена подобное означало, что избранный пользовался большим уважением в христианской среде – уважением не за богатство, не за мирскую успешность, даже не за образование, а за свою христианскую жизнь и христианскую мудрость. Священника избирали не ради совершения треб, а прежде всего как главу общины, как духовного наставника, способного стать для местных христиан мудрым и любящим отцом. Несомненно, Василий был именно таким человеком – как несомненно и то, что в этом была и доля заслуг его жены, с которой они шли рука об руку всю свою жизнь.

Вероятно, именно пример супружества Василия и Эммелии вдохновил Григория Богослова на его прекрасные слова о христианском браке:

«Смотри, что дает людям союз любви, мудрый брак… Связанные узами супружества, заменяем мы друг для друга и руки, и ноги, и слух. Супружество и слабого делает вдвое сильнее. Общие заботы супругов облегчают для них скорби, и общие радости восхищают обоих. Для единодушных супругов и богатство делается приятнее, а в бедности само единодушие приятнее богатства. Брак есть ключ, открывающий путь к чистоте и любви»[7].

Мудрые и любящие супруги отнюдь не гнушались и телесной стороной супружеской жизни – это было для них еще одним проявлением их единства. И у этого единства были поистине достойные плоды: за двадцать лет супружества у Василия и Эммелии родилось десять детей. Лишь один из этих детей умер во младенчестве (удивительное дело для тех времен, когда младенческая смертность была весьма высока), остальные же девять благополучно выросли, и пятеро из них были прославлены Церковью в лике святых. Это святители Василий Великий, Григорий Нисский и Петр Севастийский, а также преподобные Макрина и Навкратий. Впрочем, и другие четверо детей – замужние дочери – пусть и формально не канонизированные, на деле не уступали этим пятерым в святости жизни. Григорий Богослов вспоминает обо всех без исключения детях Василия и Эммелии как о «блаженнейшем числе иереев, девственников и обязавшихся супружеством, которым супружеская жизнь никоим образом не воспрепятствовала наравне с первыми преуспеть в добродетели»[8]. Вероятно, четверо младших дочерей не были канонизированы только потому, что о них сохранилось слишком мало сведений: мы не знаем даже их имен.

Несомненно, святость детей была в немалой степени следствием родительского воспитания, а главное – родительского примера. Святители Василий Великий и Григорий Нисский, оставившие нам немало письменных трудов, вспоминают о родителях не только с любовью, но и с искренним восхищением, почтением и благодарностью. Василий и Эммелия не жалели сил, стараясь воспитать детей в любви ко Христу, научить их основам веры, привить христианские жизненные принципы. Родители и дети вместе молились, бывали в храме за богослужением. Настольной книгой в их семье было Святое Евангелие, а также Книга Притчей Соломоновых и Псалтирь. Причем дети не просто читали и заучивали наизусть священные тексты, но и обсуждали их с родителями. А те всегда были готовы, не ссылаясь на занятость, поговорить с детьми обо всем, что тех интересовало или беспокоило, объяснить им что-либо непонятное, дать совет. В семье царил дух взаимной любви и взаимного уважения, живого христианского благочестия и молитвы, не превращенных в мертвую букву «обычая». Другими словами, это была счастливая семья.

Любовь Василия и Эммелии должна была выдержать и еще одно, последнее испытание – испытание разлукой. Спустя двадцать лет счастливой супружеской жизни, вскоре после рождения своего младшего сына Петра, заболел и скончался Василий. Эммелии было тогда около тридцати пяти лет; она была еще не стара и могла бы, если бы захотела, выйти замуж повторно. Но подобное было немыслимо для верной супруги: она любила мужа, и эта любовь не кончалась для нее вместе со смертью. Будучи христианкой, Эммелия верила, что Василий не умер, но лишь ушел чуть раньше нее туда, куда оба они стремились всю свою жизнь: в Царствие Божие. И, значит, ей оставалось лишь ждать будущей встречи, после которой уже никогда не будет разлук.

Оставшиеся годы Эммелия посвятила воспитанию младших детей и делам милосердия. В этом ей помогала старшая дочь Макрина, также вдовевшая уже несколько лет. Она же, когда младшие братья и сестры выросли, убедила мать покинуть город, чтобы вести монашескую жизнь. Эммелия окончила свои земные дни в основанной ей женской обители на берегах понтийской реки Ирис.

Зная праведную жизнь и взаимную любовь святых Василия и Эммелии[9], вряд ли можно сомневаться, что супруги действительно встретились у Престола Господня, чтобы, по слову святителя Иоанна Златоуста, «поселиться в одной обители и опять соединиться на бесконечные веки»[10]. Там пребывают они в вечном и совершенном «соединении души с душою»[11], начало которому было положено ими еще на земле – в счастливом браке, основанном не на мимолетной влюбленности или житейских выгодах и удобствах, но на любви как бытии одного для другого, на общности веры, стремлений и мыслей. Их брак был поистине «домом, построенным на камне»[12] – на неподвластном времени фундаменте совместной жизни во Христе.

Вот почему и поныне звучит, нисколько не устарев, прекрасная мелодия любви Василия и Эммелии, их Песнь Песней, написанная всей их жизнью…