Читайте также: Найти и… не сдаваться!

Я с нетерпением ждала наступления следующего дня и первой в жизни встречи с сынишкой. Все было готово – в отдельный файл собраны документы для опеки (той самой, чья начальница столь категорично отказывалась со мной даже разговаривать) и уложены в сумку купленные еще дома игрушки. Несмотря на активные сборы, время тянулось медленно, почти как в сказке про Алису.

Совсем под вечер раздался звонок от преподавателя школы приемных родителей, он уже был в курсе последних новостей:

— Надежда, добрый вечер! Как дела, какой настрой на завтра? Когда поедете в дом ребенка?

— Добрый вечер! Все, слава Богу, в порядке, настрой бодрый и решительный. Я хочу сразу в опеке подписать согласие на прием мальчика в семью и затем поехать к нему – ну чтобы зря времени не терять и чтобы поскорей потом забрать ребенка домой.

— Надежда, послушайте меня внимательно! Я Вам очень настоятельно советую сначала все-таки посмотреть ребенка и только потом принимать окончательное решение. Не торопитесь, пожалуйста! И на всякий случай, если у Вас будут какие-то сомнения, то запишите телефоны врачей, к которым Вы можете обратиться за консультацией и помощью.

— Да зачем врачи? Я проконсультировалась по всем его диагнозам еще дома – достаточно хорошо представляю себе состояние его здоровья. Проблемы определенные есть, но все вылечим с Божией помощью.

— Надежда, пожалуйста, не волнуйтесь, но у нас не очень хорошие новости. Почему я и настаиваю на том, чтобы Вы записали телефоны специалистов.

— Что случилось?!

— Ребенка еще никто не видел – из тех, кто помогал Вам, но представители опеки утверждают, что у него очень серьезные проблемы со здоровьем – он лежит, не двигается, ни на что не реагирует. Якобы именно поэтому он и был предложен на иностранное усыновление, а итальянцы так долго занимались обследованием его здоровья.

— Этого не может быть, ведь всего несколько дней назад на сайте опеки были вывешены новые фотографии малыша – на них он сидит, играет с игрушками – все с ним было в порядке!

— Надежда, вполне возможно, но, к сожалению, в нашей практике мы сталкивались и с таким – ребенку могли дать сильнодействующие психотропные препараты. Органы опеки очень не хотят в силу определенных обстоятельств расставаться с этим мальчиком, поэтому могли решиться и на крайние меры. Соберитесь, я понимаю Ваши чувства, но сейчас Ваша задача, если только все подтвердится или что-то насторожит Вас в поведении ребенка – он замедленный, вялый, заторможенный или, наоборот, чересчур возбужденный с неадекватными реакциями в поведении – сразу же вызывайте рекомендованных мной врачей, пусть у ребенка будет взят анализ крови и уже дальше вместе со специалистами решайте, как выводить его из этого состояния. Прошу Вас, действуйте обдуманно и не на эмоциях – ими Вы мальчику не поможете. Я очень надеюсь, что все обойдется. Удачи! Обязательно мне позвоните, когда съездите к малышу.

Спазм сжал мне горло. Слез не было, только давящая тяжесть на сердце – боль за ребенка. За маленького человечка, по сути с самого своего рождения не нужного никому. За ребенка, чьей жизнью и здоровьем так спокойно, не боясь ничего и никого, могли распорядиться ради наживы.

На город спускались сумерки. Я позвонила мужу, обрисовала ситуацию; сомнений у нас не было:

— Я заберу малыша из системы в любом случае, в каком бы он ни был состоянии. Но, если не дай Бог, подтвердится информация насчет психотропных веществ, то это просто так, безнаказанно, для опеки не пройдет – я не успокоюсь, пока те, кто причинил вред его здоровью, не будут наказаны.

— Любимая, все будет хорошо – мы поставим мальчика на ноги, даже не сомневайся!

Вскочив с постели рано утром и напившись кофе (есть просто не могла от волнения), я поехала в опеку за направлением на посещение ребенка. Примечательно, что начальница опеки как-то внезапно ушла в отпуск, поэтому «встреча на Эльбе» с ней не состоялась, о чем я до сих пор очень жалею: так хотелось посмотреть на человека, который всеми имевшимися у него в распоряжении способами препятствовал скорейшему устройству малыша в семью.

Сотрудница опеки внимательно изучала мои документы, пока я заполняла необходимые бумаги. Среди прочего мне дали расписаться и в так называемом журнале посещений. Когда конкретный кандидат получает направление на посещение ребенка-сироты, информация о нем заносится в журнал. Я не поленилась и посмотрела записи в журнале на те даты, когда якобы на малыша получали направление российские усыновители. Эта информация была мне известна из анкеты ребенка, просмотренной у федерального оператора, и из отправленного региональным оператором ответа на запрос. Помните, я писала в одной из прошлых статей, что меня потрясло, что за все время нахождения ребенка в доме ребенка его посетила только одна пара? Так вот, судя по всему и это было неправдой – в журнале записей о подобном посещении не содержалось… Внятного и вразумительного ответа на свой вопрос по этому поводу я от сотрудников опеки, разумеется, так и не получила:

— Ой, ведение журнала контролирует Марья Ивановна (начальница опеки – авт.), но она же в отпуске, а мы не в курсе.

— Но вы же вместе работаете?!

— Ну, это в ее компетенции находится, мы не вмешиваемся.

Вот так вот.

Наконец, с бумажной волокитой было закончено, мне выдали направление, и в сопровождении сотрудницы опеки я отправилась в находившийся, как оказалось, совсем неподалеку от здания опеки дом ребенка.

Ухоженная, вся в цветах и зелени территория, несколько игровых площадок с горками и качелями, множество детских колясок. Таким я впервые увидела дом ребенка, или «домик», как для краткости называли его в разговорах между собой сотрудники, – место, где провел первый год своей жизни наш сынишка. Мы прошли внутрь, поднялись к кабинету главного врача. Она уже ждала нас, предупрежденная звонком из опеки:

— Здравствуйте, проходите, присаживайтесь. Мы сначала с Вами немного пообщаемся, а потом Вам покажут ребенка.

Скажу честно, я бы предпочла наоборот – тем более, что после вчерашнего телефонного разговора было только одно желание: как можно скорее увидеть ребенка. Но выбирать не приходилось.

Сперва мне был устроен настоящий экзамен – как я понимаю диагнозы мальчика и что собираюсь делать в плане дальнейшего лечения. Если помните фильм про неуловимых мстителей «Корона Российской империи» – там был эпизод, когда сотрудник музея нарочно тянул время, рассказывая об одной картине – «да, об этой картине можно говорить часами…»; вот у меня было ровно такое же ощущение, что по какой-то причине главврач просто-напросто затягивает время. Хотя, возможно, тут я была не права, просто после всего пережитого ко всему, что окружало ребенка, я уже относилась с недоверием.

Наконец, удовлетворившись моими ответами, главврач пододвинула мне для ознакомления принесенную ей медицинскую карту малыша.

— Простите, пожалуйста, я знаю, что теми кандидатами, которые посещали ребенка до меня, было проведено независимое медицинское обследование; что малыша смотрел невролог и другие специалисты[1]. Я могу ознакомиться с их заключением?

В общем, оказалось, что и тут органы опеки «опять соврамши»: никакой независимой медицинской экспертизы ребенка иностранцами не проводилось.

— Ну хорошо, я все выписки посмотрела, вопросов по ним у меня нет. Я могу теперь наконец увидеть малыша?

— Да, сейчас Вам его принесут.

Я замерла, боясь даже дышать. Прошло несколько самых томительных и напряженных для меня минут ожидания. Дверь открылась, и… На руках у вошедшей в кабинет воспитательницы сидел, оживленно крутя головой во все стороны и явно намереваясь вырваться на пол, худенький мальчик, уже давно ставший самым любимым и родным для меня, мое маленькое солнышко, мой СЫН!

Продолжение следует…