Для ребенка очень важно иметь определенные границы, которые он будет с возрастом нарушать. В этом и заключается смысл взросления — сейчас ему можно то, что нельзя было месяц или год назад. — Папа, вы меня совсем не уважаете! Совсем не уважаете! — голос моего четырехлетнего сынишки звенел, губы дрожали, а в глазах стояли слезы. Он смотрел на отца и учился защищать свое мнение. Его мнение заключалось в том, что суп полагалось есть вместе с конфетой. Мы были против. Наверное, это было практически единственное, за исключением режима дня и чистки зубов, на что мы пока наложили свое вето. С самого детства мы учились уважать мнение своего ребенка, не навязывая своего вкуса и решения, предлагали ему выбор с того момента, когда он стал в состоянии его делать. Мы старались в рамках определенных ограничений предоставлять ему эту свободу. Мы идем в детский сад, а какой дорогой — решает он сам. Что ему одевать — в пределах той погоды, которая на улице — выбирает он сам из предложенного нами. Естественно, выбор ребенок может сделать в состоянии только после того, как поймет и оценит каждый из вариантов. Наша задача заключалась в том, чтобы подобрать и предложить оба варианта, изначально привлекательные и безопасные для него. С самого младенческого возраста это был, по большому счету, псевдовыбор — ты какую водолазку наденешь, красную или синюю? — мы не предоставляли варианты из серии «надевать футболку или что-то потеплее». Или предлагали в обед на выбор пюре из кабачков или брокколи, а на десерт — яблочное пюре или творожок, вариантов по типу «вкусное яблочное пюре вместо овощного супа» мы не предлагали. Несмотря на кажущуюся безграничную свободу, внешне иногда напоминающую анархию, мы прекрасно понимали, что выбор у ребенка ограничен его возрастом, сознанием и умением пользоваться теми или иными предметами. Это не была искусственно созданная среда, нет, это была, скорее, среда с доступными для его возраста предметами, все остальное безжалостно исчезало из поля зрения малыша. Природа возрастных кризисов одного года, трех лет и так далее, включая подростковый период, заключается в том, что ребенок, приобретая новые умения и навыки, развивая свое сознание и поднимаясь на более высокую ступень, начинает раздвигать ранее существовавшие границы и запреты, пытается выстроить новые взаимоотношения с этим миром, а родители не всегда готовы предоставить ему новую, более «взрослую» свободу действий, даже не в силу своего нежелания, а по причине того, что процесс формирования психики и «прорыва» на новый уровень скрыт от нас и мы можем делать выводы о наступлении нового периода в развитии ребенка лишь по косвенным, очень опосредованным признакам. Известный психолог Лев Выготский придавал кризисам большое значение и рассматривал чередование стабильных и кризисных периодов как закон детского развития. Вчера мы кормили его с ложки, а сегодня он хочет делать это сам — неумело и неаккуратно, но именно так, с первой неуклюжей попытки, начинает развиваться любой навык. Остается очень великий соблазн сделать все быстро, аккуратно и правильно самому, однако кого мы воспитываем в этом случае? Человека, который понимает, что он ничего не может сделать сам и только родители или кто-то другой знают, «как правильно» и «как надо». Умение принимать решения, отвечать за них и их последствия не рождается сами собой, а воспитывается с младенческого возраста. Нельзя до 15 лет принимать решения за ребенка, а потом возмущаться, что он ничего не может сам делать в жизни. Да, мы уже знаем, как лучше, понимаем все последствия действий, но мы этому научились также методом проб и ошибок. Для кого-то этот метод был более болезненным, для кого-то — менее, но этот метод единственный. Однако мы не бежали сломя голову отбирать вилки и ножницы, случайно оказавшиеся в его руках, — нет, мы просто изолировали их, убирали из поля его зрения, чтобы не искушать юный познавательный интерес и стремление все попробовать, а ножницы, которые были доступны для него, были пластмассовыми, либо детскими, без острых углов, защищенные со всех сторон пластмассовыми накладками. Чтобы ребенок в возрасте до года мог пережить период познания окружающего мира с наименьшими «потерями» и травмами, я давала малышу потрогать кончик вилки и ножа, прикоснуться к горячей кружке, чтобы не было искушения добраться до этих предметов без меня, а сейчас, когда у него есть желание помочь мне с приготовлением завтрака, мы вместе режем хлеб или другие доступные для него по мягкости и консистенции продукты под моим чутким руководством. Конечно, я страховала свои нервы от всевозможных потрясений, и, когда мы играли с мукой и макаронами на кухне или переливали воду из стаканов и взбивали мыльную пену, я не дергалась, если все это или часть его оказывалась на полу, — нет, я просто стелила большую клеенку или полиэтиленовую пленку на пол. И после наших занятий собирала ее и весь мусор с пола «одним движением руки». Чтобы рисование доставляло радость не только малышу, но и мне, я также стелила на пол клеенку, раскладывала перед ним лист формата А3 или старые обои, раздевала его, и он с удовольствием рисовал и ползал по этим огромным листам. Мне же не составляло труда после нашего урока творчества отнести малыша в ванну и просто смыть с него все краски, которые были на нем и на бумаге, но никак не на полу. Когда мы подошли к возрасту, в котором малышу понравилось рвать бумагу на кусочки, я взяла газетные листы и старые журналы, и мы долго с наслаждением рвали их, а потом играли в деревья, с веток-рук которых опадают листья-бумажки, устроили фейерверк из бумажных обрывков и смотрели, как ветер-фен может раздувать наши импровизированные листья. Конечно, для меня стало шоком, когда, после моего торжественного объявления о том, что мы будем играть в пылесос, я поняла, что он сломался. Но слава фантазии! Пришлось по ходу действия менять правила игры, и мы начали играть в уборку наших псевдо-листьев в «парке», и вдвоем буквально за десять минут собрали все газетные клочки, все до одного листочка. …И вот сейчас он учился отстаивать свое мнение. Он прекрасно понимал, что папа и мама обладают авторитетом, силой и, возможно, даже понимал, что они правы, но для него было важно сделать так, как он считает нужным. Неважно, был ли этот вариант ошибкой или нет, он хотел ошибаться и самому решать, как будет лучше для него. Для него было важно, чтобы взрослые понимали, что рядом с ними не малыш, а равный по уровню товарищ или друг. Ребенку надо было увидеть себя в новом качестве взрослого. Очень сильным было искушение запретить и объявить, что родители — единственно верная инстанция, которая знает, как делать лучше, затем прочитать лекцию о том, что сладкое вредно для зубов, а конфета с супом — вообще не вариант для питательного детского обеда. Но как же быть со свободой выбора? В этот раз пришлось согласиться с точкой зрения своего юного взрослеющего оппонента. Признать его право на это решение. А как же конфеты и суп? Все-таки конфета была отложена. Суп без нее вкуснее оказался.