Пепел Клааса стучит в моем сердце, когда я слышу два этих древнееврейских имени. Нет, речь в статье пойдет не только и не столько о глубоко чтимых праматерях народа Израиля, которых праведницами величают и христиане. Мы поговорим о бессознательных сценариях, которые способны так основательно угнездиться в самых недрах нашей психики, что мы способны годами жить согласно им и даже не замечать этого. Как метко заметил кто-то из психологов, «внутренние конфликты, будучи неосознаваемыми, становятся судьбой». Лия и Рахиль для меня в первую очередь — один из таких сценариев и только потом — библейский сюжет (кстати, говорят, что все они архетипичны).

Это не только две женщины, ставшие женами и спутницами патриарха Иакова. Это две жизни, два диаметрально противоположных характера, которые в последнее время все чаще занимают мои мысли. Родные сестры, они были разными во всем: одна была слаба глазами и нехороша собой, а вторая красива и лицом, и станом, как и ее сын Иосиф, впоследствии прозванный Прекрасным. Согласно книге Бытия, Иаков отправился к Лавану, своему дяде, чтобы найти среди его народа себе жену.

Первой, кого он встретил у колодца, была дочь Лавана и двоюродная сестра Иакова Рахиль. Книга Бытия говорит нам о том, что Иаков полюбил ее с первого взгляда — и работал на Лавана семь долгих лет, чтобы получить Рахиль в жены. Семь лет пролетели как семь дней: так сильно Иаков любил Рахиль. Но на брачном ложе вместо нее оказалась ее старшая сестра Лия! Увечная, слабо видящая (согласно еврейскому преданию, Лия была изначально предназначена в жены Исаву и была так же красива, как и ее сестра, но выплакала себе все глаза и почти ослепла, узнав о недостойном поведении несостоявшегося жениха).

Нелюбимая Лия. Иаков разделил с ней ложе, но потребовал, чтобы ему отдали и Рахиль, его возлюбленную. Леван, сказав, что негоже младшей сестре выходить замуж вперед старшей, все-таки отдал ему Рахиль, но заставил Иакова работать на него еще семь лет. Первая жена родила патриарху много сыновей, а Рахиль долгое время оставалась неплодной. Сестры ревновали друг к другу и строили козни. Лия, согласно все той же книге Бытия, отчаянно пыталась заслужить любовь мужа, рожая ему детей (одна из основных заповедей, как вы помните, «плодитесь и размножайтесь», так что она вполне могла рассчитывать на благосклонность мужа — по своим заслугам перед ним). Но надежда ее была тщетной: Иаков всегда предпочитал Рахиль. Даже в священной истории они упоминаются в обратном старшинству порядке: Рахиль и Лия, а не наоборот.

Меня всегда глубоко трогала эта история. Избитый, в сущности, сюжет, любовный треугольник — сколько таких мы встречаем в наши дни? Разве что со времен патриархов социальные институты изменились, и многоженство успело исчезнуть из нашей культуры. Но мало ли примеров, когда жена и любовница борются за внимание одного мужчины, пытаются перетянуть его на свою сторону, не брезгуя никакими методами. Были ведь еще две служанки, данные Лаваном дочерям, которые рожали детей им «на колени» — для усыновления. Подобная практика была весьма распространена и началась не с Иакова (вспомним Авраама и Агарь, которая не пожелала делиться с Сарой Исмаилом, и с этого начался не прекратившийся и поныне арабо-израильский конфликт).

На одном фундаменталистском христианском сайте мне встретилась такая трактовка истории этого треугольника: Лия — праведница, кроткая и смиренная, склонившаяся перед нелюбовью к ней мужа и доверившаяся Богу, пусть и некрасивая, но достойная всяческого восхищения женщина. Рахиль же с ее блестящими глазами, тонким станом и неподдельным очарованием — бунтарка, строптивица («Дай мне детей, а если не так, я умираю») и достойна осуждения. Автор статьи адресовал в начале материала вопрос читательницам: так на кого вы все же хотите быть похожими — на Лию или на Рахиль? И убедительно доказывал, что надо стремиться в жизни во всем походить на смиренницу Лию, которую и похоронили в итоге вместе с мужем в Земле Обетованной.

Во мне что-то тоненько пищало, когда я читала такие весомые, такие убедительные аргументы в пользу одной и в осуждение другой. Мне все равно хотелось быть Рахилью в своей собственной истории! Автор писал о том, что в наше время внешняя красота значит гораздо больше внутренней (но в какие времена было по-другому, когда речь шла о женщинах?). Однако когда я стала прислушиваться к тоненькому голосу внутри, то поняла: мне не красавицей быть хочется, мне хочется быть всеобщей любимицей, женщиной, вызывающей безоговорочную симпатию, несмотря на строптивый нрав и поведение. Иаков подарил Рахиль именно такую любовь — и можно догадаться, что такой же любовью ее дарили окружающие. Разве Лаван стал бы четырнадцать долгих лет удерживать подле себя Иакова, если бы не дорожил дочерью как сокровищем? Разве стал бы Иаков брать в жены нелюбимую Лию и работать на тестя дважды по семь лет, если бы не хотел так сильно воссоединиться со своей нареченной?

Рахиль была красавицей, но в этом ли дело? И не была ли тоска, прозвучавшая во мне надтреснутой струной, тоской по безусловной любви, а не по тому, что чем ее завоевала Рахиль, — по ее красоте?

Ребенок всегда желает отразиться во влюбленных глазах родителя. Это будто одевает его в невидимую сверкающую броню, в золотой доспех, и такая любовь, переданная в детстве, продолжает хранить его во всех житейских бурях и придает уверенности в себе в самых разных жизненных обстоятельствах.

И безусловно, девочке, подростку, юной женщине важно так отражаться в глазах матери и отца. Лишенная этой любви в самом начале жизни, уже взрослой женщиной такая девочка продолжает искать безусловности в отношениях, проецируя на мужа того родителя, чьей любви ей недоставало. Так возникают симбиотические отношения, в которых один из партнеров (а чаще оба, потому что нельзя слиться с тем, кто этого не желает) черпает уверенность в своем существовании, в собственных значимости и ценности в Другом. В таких отношениях безопасно, но душно: в них нет жизни со всеми ее рисками и опасностями. Ведь жизнь на редкость неоднозначна, и не все ее аспекты — например, чувства другого человека — мы можем подчинить своему контролю. Однако люди продолжают искать и, даже потерпев крах, не прекращают попыток обрести то, что было утрачено в далеком детстве: рай, в котором им так и не довелось побывать.

В моей жизни так и произошло. И повторялось много раз, пока, будучи схваченным за хвост, как черная кошка в потемках души, не вышло под ослепляющие софиты осознанности. Лия и Рахиль изрядно помогли мне понять себя.

В моих отношениях с матерью камнем преткновения был отчим. Когда я стала жить с ее новой семьей, мне было двенадцать. Это возраст, в котором начинается, если уже не началось, взросление, постепенное превращение девочки в женщину. И очень многое зависит от того, как именно мать — ревниво или благожелательно — будет относиться к тому, что ее дочь расцветает. Моя мать, не наблюдавшая ни моего младенчества, ни моего детства, оказалась не готова встретиться с моей пробуждающейся женственностью: она встретила ее в штыки.

Я с грустью пишу о той девочке, которая надеялась встретить поддержку, а натолкнулась лишь на осуждение и презрение. Мать была уверена, что я влюблена в ее мужа (самой бы мне это, разумеется, не пришло в голову). Утверждения об этом вместе с насмешками буквально преследовали меня. Она не уставала расписывать прелести своего мужа и заодно напоминать мне, что я толстая и некрасивая. Она соблазняла меня и одновременно подавляла.

Тогда, в подростковом возрасте, я утратила всякий контакт со своей телесностью и под давлением матери взбунтовалась против своей женственности, раз уж она была ей так ненавистна. Она буквально «запретила» мне быть Женщиной, чтобы не видеть во мне соперницу (которой я, конечно, являлась в ее глазах).

По всеобщему признанию, я была умной девочкой и стала опираться на это. На помощь мне пришла одна из классических психологических защит, к которой вынуждены прибегать многие не слишком любимые дети: интеллектуализация. Я скрылась за броней разума и спрятала за ней свою эмоциональность, свою потребность в любви, восхищении и признании.

Парадоксальным образом я отрицала и обесценивала все качества характера, которые могли бы привлечь любовь окружающих ко мне. Ведь единственное зеркало, в котором я так жаждала отразиться, — глаза моей матери — было завешено пеленой ее собственного невроза (как в доме у покойника, ей-богу). Недавно мой психоаналитик стала перечислять, какими достоинствами, по ее мнению, я обладаю. Она попыталась стать моим отражением, но я так привыкла смотреть в кривые зеркала, что попросту ее не слышала, а то и принималась яростно спорить. Она сказала: вы любознательная, красивая, с чувством юмора. Так вот, слова «красивая» я просто не услышала!

Немало лет ушло на отшлифовку амальгамы, на восстановление себя из острых, режущих до крови осколков. Этот текст мог бы показаться слишком личным, если бы не был написан не только про меня — сколько в наших сердцах таких вот осколков троллиного зеркала (помните сказку о Снежной королеве?), которые мешают нам жить, любить, сострадать другим и заставляют замыкаться на себе и своих бедах?

Мешают увидеть себя в новом свете — такими, какие мы есть.

Таков был мой первый опыт треугольника: мать, отчим и я. Спустя какое-то время я просто сбежала из дома, где жизнь становилась невыносимой. Второй треугольник — а мы ведь помним, что это история о глубинных бессознательных сценариях? — не заставил себя ждать.

Мой отец женился на женщине с ребенком. У нее было такое же имя, как у меня, но в то время как я была нескладной носатой девочкой в очках, моя сводная сестра была настоящей юной красавицей, соответствовавшей всем патриархальным установкам. Я бунтовала и протестовала, она же была мягкой и женственной. Отец постоянно сравнивал меня с ней не в мою пользу — так и это мое «зеркало» оказалось кривым. Он постоянно сравнивал меня и с матерью — она, мол, и умнее, и красивее, и вообще всячески превосходит меня во всех смыслах. Он также не принял мою женственность.

И тогда в глубине моей души поселилась уверенность, что я ненастоящая девочка. Что всегда найдется та, которая превзойдет. А те, кто считают меня достаточно хорошей и достойной любви, просто не встретили еще настоящую. На самом деле это был мамин бессознательный сценарий: это ведь она предлагала мне своего мужа, искушая и меня, и, возможно, его, а себя считала недостаточно привлекательной, чтобы просто находиться в паре с ним и в отношениях со мной.

Так произошло закрепление пройденного. Треугольник, в котором выбирают не меня, — вот та парадигма, в которой я договорилась жить сама с собой — из верности материнским установкам.

Я вполне успешно выполняла намеченный план на протяжении почти 25 лет своей жизни: меня любили, от меня уходили. И всегда непременно к другой, оказавшейся лучше. Так Иаков метался между Лией и Рахилью, если вспомнить начало этой истории. Разочаровавшись в одних отношениях, я ныряла в другие, в которых продолжала требовать от партнера безусловной любви и тем неизбежно отталкивала его. Я искала Иакова, который назовет меня Рахилью, но — парадокс человеческого сознания, отравленного негативным сценарием, — старательно не замечала, когда в действительности становилась ею для кого-то.

Я сама создавала отношения, в которых могла продолжать терзаться ощущением собственной ненастоящести. На помощь в осуществлении этого мне пришла еще одна психологическая защита — отыгрывание вовне. Драма, разворачивавшаяся уже исключительно в моем бессознательном (мама умерла, а с папой мы в итоге наладили отношения), нуждалась в том, чтобы повторяться раз за разом в реальной жизни. Бессознательное надеялось на то, что ошибка прошлого будет наконец исправлена: ведь в нем не существует времени и вечно происходит одно и то же, как в бурном океане. И дна не разглядеть.

Аналитик твердила мне, что во мне закапсулированы любовь и горе. Это звучало одновременно и воодушевляюще, и туманно. Подлинный смысл фразы постоянно ускользал от меня — и я продолжала искать в своих личных отношениях безусловной любви, сама постоянно подвергая ее проверкам и испытаниям, выдержать которые в состоянии далеко не каждый.

И вот наконец, не так давно, что-то во мне сдвинулось. Фокус внимания переместился извне внутрь, и я поняла: внешний поиск обречен, я уже никогда не обрету того, что так было для меня желанно в юном возрасте. Чтобы снизить градус пафоса, выражусь проще: если у вас в детстве не было велосипеда, то у вас в детстве его не-бы-ло. Нужно оплакать то, что ты не получил когда-то, испытать наконец это безысходное горе. А вслед за ним придет и любовь — и не окружающих к тебе (в моей жизни ее было предостаточно, но она никак не могла заполнить зияющую пустоту в душе), а твоя собственная — к себе. Безусловная, жизнеутверждающая, стойкая. Я не говорю о самовлюбленности или о самоуверенности — речь о постоянном доброжелательном отношении к себе, о подлинном принятии себя. Это тот велосипед, который — за дорогую цену! — вполне в состоянии приобрести каждый, у кого в детстве его-таки не было.

Не нужно искать внешнего Иакова, который предпочтет Рахиль Лии, осенило меня. Иаков — это же внутренняя фигура, как и две его жены, прочно завладевшие моим сознанием, а вернее, бессознательным. Нужно позволить себе стать Рахилью для себя самой, и тогда сценарий с треугольником в центре потеряет надо мной всякую власть. Человек волен только в собственной душе, поэтому перекладывать ответственность за собственное принятие и безопасность на Другого значит наделять его непосильным бременем. Такую ношу никто не в состоянии нести. Только ты сам.

Я всю жизнь боялась повторения сценария, отраженного в Библии в истории Лии и Рахиль и записанного на скрижалях моей судьбы материнской рукой. Боялась, а он неизменно повторялся, потому что наш самый главный страх — это и наша точка роста. Ведь только в кризисах мы способны подняться над собой и ясно увидеть картину, до поры скрытую в недрах нашего подсознания.

И спасибо праведницам Лии и Рахиль за историю их жизней, наведших меня на такие размышления спустя несколько тысячелетий после того, как их кости упокоились в Святой земле.

А я? Я жду расцвета своей женственности во всей ее полноте. Ведь чтобы стать настоящей девочкой, нужно вначале стать самой себе хорошим внутренним родителем.