Она одна из первых русских женщин вошла в историю живописи. Светлый и ясный дар художницы Зинаиды Серебряковой чем-то сродни пушкинскому. Рисуя, она переживала такое же вдохновенное состояние, которое выразил в письме к Н .Н .Раевскому молодой Пушкин: «Моя душа расширилась, я чувствую, что могу творить». Глядя на картины Серебряковой, мы вступаем в мир света, радости и добра.

В доме, где выросла художница, родившаяся 12 декабря 1884 года, с гордостью отмечали: «В нашей семье все от рождения с карандашом». Не выпускала карандаша из рук и маленькая Зина. И немудрено. Ее дед Николай Бенуа и прадед были признанными архитекторами, отец Евгений Лансере – скульптором, живописью занималась и мать Екатерина Николаевна, сестра известного критика и художника Александра Бенуа. В духовно возвышенной атмосфере семьи Бенуа Зина оказалась с двухлетнего возраста: от чахотки умер отец, и мать со всеми детьми возвратилась в отчий дом в Петербург.

Талант проявился у девочки очень рано. Она мало играла со сверстниками, росла нелюдимой и замкнутой, учебой почти не интересовалась, зато часами с недетским упорством могла рисовать один и тот же предмет, добиваясь совершенства. В ее рисунках предстает окружающий мир и — наиболее ярко — Нескучное. Это небольшое имение на стыке Курской и Харьковской губерний, где семья проводила лето, принадлежало Екатерине Николаевне Лансере, а хутор по другую сторону речки Муромки — сестре Евгения Александровича Лансере, Зинаиде Александровне, по мужу Серебряковой. Жизнь и природа Нескучного и хутора за рекой, оказавшихся так тесно связанными с ее собственной жизнью, станут для Зинаиды постоянным источником душевных и творческих сил. Семнадцатилетней девушкой она пишет домой из Нескучного: «Дорогая мамуля, как здесь чудно, как хорошо. Вчера мы сорвали первую зацветшую ветку вишни и черемухи, а скоро весь сад будет белый и душистый; за эту ночь (шел теплый дождичек) весь сад оделся в зелень, все луга усеяны цветами, а поля ярко-зеленые, всходы чудесные. По вечерам мы ходим слушать соловьев, которые заливаются в обоих садах».

В драматичном 1905 году Зинаиду поглощает огромная любовь и личное счастье – она выходит замуж за своего двоюродного брата и соседа по имению Бориса Серебрякова и берет его фамилию. Родные препятствовали браку между кровными родственниками, поэтому за свое счастье пришлось побороться. Молодые уезжают в путешествие в Париж. Серебрякова посещает парижские студии, копирует великих мастеров в Лувре. Позже, вспоминая себя в эти годы, Серебрякова писала: «Для меня всегда казалось, что быть любимой и быть влюбленной — это счастье, я всегда была, как в чаду, не замечая жизни вокруг…» Вскоре появляются дети – рождается сын Евгений, названный в честь деда, а всего у Серебряковых будет четверо детей – еще Александр, Татьяна и Екатерина.

Зиму 1909 года Зинаида Евгеньевна проводит с детьми в Нескучном: ставший инженером-путейцем Борис Анатольевич послан по службе на изыскательские работы, и ей легче с детьми ждать его здесь, нежели в Петербурге. Среди домашних забот она, как всегда, находит время писать, хотя ее любимые темы, связанные с этюдами на природе, отложены до весны. Здесь, в деревянном доме на хуторе, Зинаида Евгеньевна пишет свой знаменитый автопортрет «За туалетом».

Вот как Серебрякова вспоминала историю создания автопортрета: «Мой муж Борис Анатольевич… был в командировке… Зима в этот год наступила ранняя, всё было занесено снегом — наш сад, поля вокруг, всюду сугробы, выйти нельзя — но в доме на хуторе тепло и уютно, и я начала рисовать себя в зеркале и забавлялась изобразить всякую мелочь на туалете». Едва показанный в 1910 году на выставке «Союза русских художников» и восторженно встреченный публикой, он был приобретен в Третьяковскую галерею. Зинаида Серебрякова становится широко известной.

Но вот наступает тревожное революционное время. В начале гражданской войны Зинаида Евгеньевна с матерью и детьми поспешно покидает Нескучное, где им оставаться опасно, и переезжает в Харьков. Там Серебрякова работала в археологическом музее при Харьковском университете. Неожиданно разразилась трагедия – приехавший на три дня в Харьков, чтобы повидаться с семьей, Борис Серебряков умирает от сыпного тифа, которым заразился в дороге. Теперь Зинаида Евгеньевна осталась одна с больной матерью и детьми. Она с трудом преодолевала тяготы быта и душевную подавленность. Дети голодали, не учились – переживать такое было очень тяжело. Осенью 1920 года она получила приглашение перевестись в Петроградский отдел музеев и приняла его, но жить легче не стало. Семья едва сводила концы с концами.

Отчаявшись, Зинаида Евгеньевна в конце августа 1924 года уехала в Париж искать достойной жизни. Невозможно без боли читать упоминания ее дочери Татьяны об отъезде матери: «Мама считала, что уезжает на время, но отчаяние моё было безгранично, я будто чувствовала, что надолго, на десятилетия расстаюсь с матерью». Так оно и получилось. С трудом, не выдержав разлуки, Серебрякова вызвала из России дочь Катю и сына Шуру. С Татьяной она увидится лишь спустя тридцать шесть лет, когда та навестит ее в Париже.

Отъезд в Париж как бы разрезал судьбу Серебряковой надвое. Если в России она была восходящей звездой, а затем и признанным мастером с яркой индивидуальностью, если каждая её работа, по словам художника С. Маковского, вызывала восторженный гул, то на Западе Серебрякова оказалась на положении эмигрантки, второсортной художницы, стоявшей вдалеке от основных направлений развития западного искусства, попросту говоря, на обочине. Духовно закрепиться на новой почве у нее не получалось. Правда, иногда ей устраивали выставки, находились и спонсоры. Так, барон Броуэр из Бельгии заказал Серебряковой портреты жены и дочерей, оформление его дома, а позже даже организовал художнице поездку в Марокко, где она много и плодотворно рисовала. Но в целом искусство Серебряковой в Европе, в отличие от России, было никому не нужным. Вскоре разразилась война, дом Броуэров сгорел, и почти все созданное Серебряковой погибло. И как же непереносимо было чувство одиночества! Художница мечтала вернуться в Россию, но этого сделать не удалось. Не было средств, чтобы сняться с места, да и немыслимо решиться на новую разлуку — на этот раз с уже взрослыми дочерью и сыном, тоже ставшими художниками.

«Здесь я одна — никто не принимает к сердцу, что начать без копейки и с такими обязанностями, как у меня (посылать все, что я зарабатываю, детям), безумно трудно, время идет, а я бьюсь все на том же месте <…> Я беспокоюсь о том, как будет эта зима у наших <…> денег посылаю все меньше, т. к. теперь здесь такой денежный кризис (с падением франка), что не до заказов. Вообще я часто раскаиваюсь, что заехала так безнадежно далеко от своих…» Это из письма к брату год спустя после приезда в Париж. И на протяжении всего пребывания на чужбине интонация ее писем на родину не меняется: в них безнадежность, сожаление, боль. К тому же она была слишком горда и нелюдима, чтобы суметь приспособиться к новой жизни. Все давалось ей с большим трудом. Она была непрактична, хрупка, ранима и болезненна. Лишенная родины, родных корней, она проживала трагическую жизнь, часто вспоминая светлую сказку своего детства и юности, Нескучное, горячо любимого мужа, оставшихся в России двух детей и мать…

Лишь в 1966 году в России усилиями детей была организована большие выставки картин Серебряковой в Москве, Ленинграде и Киеве. Художнице к тому времени исполнился восемьдесят один год. Она не смогла по старости приехать в Россию, но очень радовалась тому, что на родине ее помнят. В конце жизни эти выставки стала для нее самым дорогим подарком. Зинаида Серебрякова умерла через год после этого события. Ее похоронили в Париже на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. После выставок она становится популярной в России, ее альбомы печатаются миллионными тиражами, а картины сравнивают с Ботичелли и Ренуаром. Она смотрит на нас со своих поздних автопортретов, и снова на лице ее та веселая живость взгляда и та «серебряковская» улыбка, которые придают неизъяснимое обаяние ее образам.