Заседание 130. Пели песенку слоны

Доброй пятницы, дорогие сёстры, поздравьте меня: сегодня я решила попытаться сделать невозможное. Поскольку я знаю, что это невозможно, я не питаю радужных надежд на то, что оно у меня получится, но я всё равно попробую, потому что это же я. А началось всё накануне с одного комментария в соцсети, который звучал так: «Людмила, а не могли бы Вы изложить мне основы вокальной школы коротенько».

На момент получения данного комментария я находилась в магазине «Ашан», между рыбным и овощным отделом. В руке у меня был стыренный в овощном отделе пакетик, куда я с великим облегчением только что сложила выпадающие из рук материальные ценности (муж сказал, что будет ждать с тележкой между рыбным и овощным, но на свидание опаздывал).

Так вот, едва я избавилась от одной проблемы, как мне прилетела другая. Девушка не из нашей страны, и вопрос был совершенно очевидно задан не с целью пошутить. Ну, просто у нас считается, что основы высшей математики изложить коротенько в двух словах в виде комментария на стене нельзя, а основы вокальной школы — можно.

Абсурдность момента несколько выбила меня из колеи, поэтому я всё-таки ответила, не совсем в двух словах, но тем не менее.

Потому что излагать причины того, что ещё ни один человек не смог научиться петь по самоучителю, было бы ещё дольше. А игнорировать вопрос — невежливо.

Что я могла написать? В двух словах основы школы действительно сводятся к двум словам: «поёт мысль». Однако будь я на месте вопрошающего, я бы ничего не поняла. Поэтому я уточнила: «и поёт она не ртом, а лбом».

С моей точки зрения, это крайне мало проясняло ситуацию.

Однако человек ответил, что он всё понял. То, что он — вполне предсказуемо — не понял ничего, стало ясно из последующего вопроса: «А как петь лбом?»

Я прочла это. В «Ашане». Воскресным вечером. Между рыбным и овощным, прижатая к распродажной витрине толпами бодрых сограждан.

Всё, что я могла написать, пытаясь не выпустить из рук кулёк со шприцами, это «знаете, я 20 лет потратила на то, чтобы понять это на практике». Про те несколько веков, в течение которых поколения педагогов создавали комплекс приёмов обучения, которые помогли бы студентам понять это, тыкать в смартфон было долго и неудобно.

Вежливый оппонент опять написал, что он всё понял.

Вернулся муж с тележкой. Освобождённая от гнёта кулька, я подумала, что надо заходить с другой стороны. И посоветовала послушать некоторых наиболее ярких представителей эталонной итальянской школы. Нужно ли говорить, что ни одно из этих имён моему оппоненту — человеку, интересующемуся вокалом не по причине бескорыстной любви к музыке, — известно не было.

Также я написала, каких исполнителей необходимо навсегда исключить из своего плейлиста. Оппонент расстроился: эти фамилии знают не только музыканты, их знают, наверное, вообще все.

Подобный переход на личности я ужасно не люблю, но человеку надо было для дела, ей петь, да ещё первым сопрано, да ещё в хоре, а голос нестабилен, и, судя по всему, нормальный педагог ещё не обретён.

Вздрюченная после дежурного соревнования с кассиром — кто быстрее? она, которая пробивает, или я, которая распихиваю все по пакетам? — я, не приходя в сознание, решила, что моя земная миссия заключается в том, чтобы вотпрямщас, немедленно начать изливать свет вокальной истины на всех — чего уж мелочиться. Плюхнувшись в машину, я немедленно сообщила всем френдам о том, что со следующего дня намерена безвозмездно, то есть даром, начать тридцатидневный экспресс-курс по основам искусства слушания оперной музыки.

Как ни странно, предложение было встречено значительным количеством лайков. Впрочем, будь их меньше, мне бы всё равно пришлось исполнять обещание. Но с первыми трудностями я столкнулась уже в комментариях к анонсу. Меня попросили включить в аудиоматериал записи знаменитой NN, на что я, уже тяпнувшая коньяка после тяжёлых выходных, опрометчиво ответила (надо было вежливо промолчать, но вежливо молчать после «Ашана» и коньяка…), что в качестве иллюстраций буду приведены примеры только безукоризненных с точки зрения школы исполнителей.

Разумеется, холивар начался минут через пять, и в нём мне было высказано мнение, что людям вообще неважно, эталон там или нет, главное, чтоб за душу брало. А если за душу не берёт, то и эталоны эти ваши нам, как собаке пятая нога.

Что касается меня, то я ещё никогда не слышала, чтобы совершенное владение школой делало певца скучным. Несовершенное — сколько угодно. Но объяснять, чем совершенное отличается от несовершенного я собиралась в течение по крайней мере пары месяцев, с примерами и подробным разбором, поэтому просто попыталась лечь спать.

А на прощанье попыталась робко квакнуть, что не запрещаю никому ни слушать, ни любить ту же NN. То, что я сама не стану её слушать, — это проблема моей профдеформации. Я думаю, в жизни всякого сомелье бывают моменты, когда ему не до написания развёрнутой характеристики коллекционного французского вина, ему необходимо срочно надраться в стельку. Что-то подсказывает мне, что для этой цели он скорее выберет хорошую водку, чем слабоалкагольный напиток «Исповедь грешницы».

И если мне надо будет по какой-либо причине оглушить себя ударной дозой звуков, то я лучше Лепса послушаю. Правда, я не знаю, как он там сейчас, но лет 10 назад он был прекрасен в своей искренности, как мартовский кот, которого стащили с кошки за полтакта до кульминации, облили водой, а потом ещё и обозвали собакой.

Нет, я не издеваюсь. Подобные звуки и мне самой страшно нравилось издавать на кендо. Новенькие шарахались, не дожидаясь удара…

Поэтому извините. Лучше Лепс, чем вот это, которое просто не может абсолютно выразить себя в звуке вследствие неабсолютности навыков. А это значит, что и мне будет тяжело это слушать. По мне — так лучше никакой школы, чем школа без пятнадцати минут.

Но если вам комфортно, то и слушайте на здоровье.

Но, увы, мои извинения приняты не были. Нет, раз я не восхищаюсь, значит, я запрещаю. Нет, никаких эталонов в пении нет, поскольку это же пение, там не может быть эталонов. В конце концов, произошло то, чего я боялась больше всего: мне в комменты кинули ссылку на такое, по сравнению с чем не вполне идеальное пение бедной NN может считаться навеки недостижимым совершенством. Несмотря на пометку «по-моему, это гениально», я не выдержала и ответила честно: извините, но я профессионал.

Несмотря на мои декларации о том, что я не боюсь холиваров, я их на самом деле боюсь. Очень сильно. Не потому что это что-то такое смертельное. Просто я от них, как всякий нормальный человек, расстраиваюсь. Я знаю, у меня такой вид по жизни, словно мне море по колено и на всё наплевать. На самом деле, это не так. О своём комментарии я пожалела уже через минуту, как и в целом о своей затее с оперным ликбезом. Я так и не посмотрела, что мне ответили на моё чистосердечное признание, которое, несомненно, было воспринято как плевок в душу и попрание всего святого.

Всю ночь, вместо того чтобы спать, я думала, что ничему меня, дуру, моё увлечение Японией не научило. Надо было вежливо поблагодарить. Ну, подумаешь, соврала бы. Японцы вон врут единственно для того, чтобы не испортить приятную беседу.

Ну нишмагла я, нишмагла. В очередной раз. Кстати, вот главный ответ на вопрос, почему я не практикующая оперная солистка, а тихий незаметный вокальный педагог. Сижу, никого не трогаю, починяю сломанные тяжёлой вокальной жизнью примусы. А потому что стабильной оперной солистке мало иметь за спиной истинно правильную школу. Ещё ей надо иметь стальные нервы и лошадиное здоровье.

А я вот, после крайне вредной для людей с моим диагнозом полубессонной ночи, опять жадно смотрю в сторону феназепама, потому что мне всю дорогу снились нынешние многочисленные контртенора и мои отчаянные попытки внятно для неспециалистов объяснить, что с ними, собственно, не так. На заре мне подумалось, что искусство слушать оперу сродни искусству оценивать вина. Только первое, в отличие от второго, за искусство уже практически никем не признаётся.

Нет, ну правда же, авторитет профессиональных сомелье в нашем, мало похожем на аристократическое, обществе… не знаю, насколько высок, но он в принципе есть. То есть никто в здравом уме не отрицает, что существует определённая культура как виноделия, так и оценки продукта, и всё это не имеет отношения к жанру «главное, чтоб торкнуло». Ну как бы вино само по себе изначально для того, чтобы «веселить сердце человека», это понятно по умолчанию (не будете же вы удивляться, что автомобиль ездит), но, кроме того существуют профессиональные критерии оценки, термины, приёмы и так далее. Всё это является плодом многовекового опыта. И вряд ли кто будет это отрицать.

Вот и в пении то же самое. Это искусство, имеющее свои законы, которые, в свою очередь, настолько же определённы и конкретны, как любые законы в любой другой науке, например, в физике. Незнание этих законов не освобождает от ответственности, которая наступает у певцов в виде изнашивания и ранней потери голоса, невнятной дикции, сужения диапазона и бесконечных ЛОР-заболеваний, а у аудитории — постепенным, но весьма печальным снижением уровня художественного вкуса.

К чему ведёт снижение художественного вкуса слушателя? К новому витку деградации певцов. Вещи-то взаимосвязанные. И если ещё каких-то лет 40 назад на эстраде (фиг с ней, с оперой) пела Анна Герман, то сегодня там поёт сами знаете что.

В наш век безусловной святости ИМХО по любым вопросам, включая узкоспециальные, я, конечно, затеяла безнадёжное дело. Главные аргументы «а я так слышу» и «а мне это нравится» победоносно шествуют по обломкам веками создававшихся систем знаний.

Однако я всё же решила противостоять этому не только в бесконечных кухонных оплакиваниях гибели высокого искусства. Рискуя не единожды словить по физиономии, я всё-таки предпочту что-то делать. Потому что иначе нечестно: могла попробовать и не попробовала.

То, что в искусстве пения (как и в любом другом искусстве: в противном случае этот термин был бы не корректен) существует совершенно объективная и чёткая система оценки по техническим параметрам, почему-то многих страшно обижает. Утверждение специалистов, что нарушение технологии в пении не ведёт ни к чему прекрасному — как в высокоточном приборостроении — почему-то воспринимается как возмутительный бред. Мне это, знаете ли, печально. Не надеясь ни на что хорошее, я всё-таки не стану больше молчать. По крайней мере, стряхну паутину истории с некоторых великих имён.