Заседание 131. Скромность красит пионера

Итак, снова здравствуйте, дорогие сёстры. Вот и снова на пороге Пасха, и с вами снова я, дежурная по пятнице. И сегодня наша тема… см. название.

С третьего класса общеобразовательной школы мне в душу запал рассказ из книги для чтения для 3-го класса.

Рассказ был про мальчика — помощника пастуха из некоего колхоза. Однажды мальчик, находясь при исполнении служебных обязанностей, убил кнутом волка, напавшего на колхозное стадо. И, хотя мальчик никому об этом не рассказал, его подвиг каким-то образом стал известен, в результате чего мальчика наградили новыми ботинками (кажется), написали о нём в газете, в общем, были мальчику полный респект и уважуха.

Основной, так сказать, месседж данного рассказа заключался в том, что подвиг мальчика стал известен не благодаря самому мальчику, то есть, героизм героя осеняла сугубая скромность. Без каковой немыслим никакой настоящий героизм.

О, я чувствую, вы совершенно согласны с этим утверждением. Да, я тоже абсолютно с ним согласна. Если бы мальчик начал кричать на каждом углу о том, какое великое дело совершил, он вряд ли стяжал бы такую симпатию.

Однако есть во всём этом некоторая психологическая загогулина, которая делает употребление данного дидактического материала не вполне честным по отношению к детям младшего школьного возраста.

То есть рассказ прекрасно подходит для конкретных педагогических целей: воспитать в юном пионере скромность посредством положительного примера мальчика Вани из колхоза «Светлый путь». Однако закрепление положительного образа происходит наиболее дурацким, на мой взгляд, образом: про подвиг мальчика таки узнали. И узнали не потому, что мальчик был скромным. А потому что в кустах у пастбища, вероятно, сидела какая-нибудь баба Дуня, которая и поведала о случившемся радостным односельчанам.

Кстати, я не помню, как это было описано в рассказе. Вполне возможно, что авторы адаптации обошлись чем-то вроде «я никому про это не сказал, но все почему-то узнали».

В итоге что? В итоге я всю дорогу была уверена, что наиболее верный и единственный оправданный общественной моралью способ получить награду за свершения — это молчать о них, забившись в дальний угол колхозного сарая.

Про то, как эта же мысль была продублирована в шварцевской «Золушке» я уже писала. Не помните — пересмотрите фильм, там происходит расшифровка того, что именно пытались воспитать в пионерах под видом скромности.

Под видом скромности в пионерах воспитывали гордость — в самом, пожалуй, плохом понимании этого слова.

Потому что открытая и бессовестная гордыня в людях лечится либо банальным мордобитием, либо галоперидолом.

А вот такая, замаскированная под наиболее красивую из добродетелей, лечится очень и очень плохо.

Сменив пионерский галстук на православный крестик, я, конечно, принялась изучать матчасть. Читая Евангелие, я то и дело натыкалась на то, что Христос говорил о Себе, например, что он «кроток и смирен сердцем».

«Как же, однако, нескромно!» — удивлялась я.

Во всех любимых мною на тот момент книжках и фильмах герои были как на подбор скромные. Некоторые — вроде Зорро — вели двойную жизнь, днём притворяясь никчёмными дурачками, зато ночью вершили своё правосудие.

Однако зритель всё равно с нетерпением ждал той серии, когда благородный обман героя будет раскрыт, и прекрасная Кончита (а может, не Кончита, не помню) радостно упадёт на грудь возлюбленного, узнав, что на самом деле он храбр и прекрасен.

На фоне всего этого Евангелие показалось мне шестнадцатилетней крайне скучной книжкой. А его Главный Герой далеко не всегда вел Себя так, как положено вести скромному и благородному рыцарю.

Шли годы.

На каком-то там курсе института мы изучали оперу «Князь Игорь». Когда опера была пройдена, я не захотела с ней расстаться и гоняла её в плеере на удивление однокашникам (многие из которых не понимали, как можно слушать классику для удовольствия).

Помимо музыки меня совершенно очаровал тот факт, что в опере нет «плохих ихних» и «хороших наших» (не считая Владимира Галицкого, который просто был свиньёй, хотя был «наш»). Бородин был человек смешанной крови и не мог внутри себя противопоставить русских половцам. Два противоборствующих персонажа — князь Игорь и хан Кончак — никак не выглядят заклятыми врагами. В советских постановках их пытались сделать таковыми, но музыка не дала. Хан Кончак — победитель — откровенно симпатизирует сильному противнику и мечтает с ним побрататься, для чего и держит в плену. Когда князь всё равно сбегает (его сын остаётся в жарких объятиях Кончаковны), хан восклицает «Вах, молодец какой! Сбежал, но обещал вернуться на матч-реванш! Уважаю, я и сам так бы поступил! Ну, пока он там войско собирает, чтобы меня бить, мы здесь пирком да за свадебку».

В своей великолепной арии хан поёт про себя: «Я храбр, я смел, страха я не знаю, все боятся меня». И — обращаясь к князю: «Но ты меня не боялся, пощады не просил!»

Уж не знаю, по какой причине, но я вдруг прониклась. Мужик правду рубит, как она есть. Полководцы тогдашнего времени не имели привычки отсиживаться в тылу, раздавая команды по телефону. Они ехали впереди войска. Не будь то, что говорил про себя хан, правдой, его давно бы уже не было в живых.

Да и хороша была бы похвала князю, если бы хан поставил заслуги собеседника выше своих, предварив сие чем-то вроде «ну, я человек маленький, незаметный, кто-то говорит, что я храбрый, но это они так, чисто чтобы польстить, на самом деле я понимаю, что я, в общем-то, никто и звать никак». Князь Игорь при таких раскладах уже не выглядел бы героем, не склонившим головы перед великим, а так, чуть выше плинтуса.

Наверное, впервые в жизни я поняла, что, не уважая себя, я не уважаю тех, кто меня окружает. Принижая свои знания, я предаю тех, кто мне их дал. И так далее.

Здесь я позволю себе развернуть вопрос немного под другим углом. Оставлю в стороне наше русское народное неумение при заполнении резюме заполнить графу «Мои достоинства». Про это только неграмотный еще не написал, потому что все ленивые уже написали.

А я как-то всё о своём, о девичьем хочу.

В рассказе про мальчика Ваню нам недвусмысленно обещали награду за скромность. В жизни никто из нас её не получил. Ну ладно, может быть, кто-то и получил, но это была не я. Не получая оной награды, я была уверена, что я просто недостаточно скромная. Значит, надо эту опцию прокачивать. Тем более среда способствовала: кто помнит то время — оно было охарактеризовано тем, что дети интеллигенции вместо похвалы часто получали «ты можешь лучше». Граждане трудоголики и перфекционисты, вы этого не помните? А зря. Советую вспомнить.

Так вот, прокачать скромность было легче лёгкого. Поскольку притвориться скромной — нет. Это нечестно, значит, надо стяжать веру в предлагаемые обстоятельства. Я никто и звать никак. Извините, что живу. Это не я, это собачка накакала.

Но при этом не забываем жить, учиться и работать, как завещал великий Ленин. На износ.

Ну что же, довольно скоро я поверила в свою никчёмность. Что же до награды, ради которой я так подвизалась, — то она так и не воспоследовала. Правда, на тот момент я уже была уверена, что таких, как я, награждать и не за что. Любопытный финт, не правда ли.

Изначально, видимо, не склонная к ненависти и зависти ко всему, что, в отличие от меня, ещё шевелится, я предсказуемо впала в другую крайность, дореволюционные институтки называли её «обожание», а в наши дни она известна под словом «фанатство».

Возьмём, скажем, того же Алана Рикмана (Киану Ривза, Майкла Джексона, Диму Билана, нужное подчеркнуть, недостающее вписать) и начнём от него тащиться. До слёз в подушку. До грёз наяву. До крамольных мыслей насчёт того, что «ах, если бы я вдруг увидела его лицом к лицу…»

То — что?

Попросила бы дрожащим голосом автограф? Или сразу растеклась бы лужей, как Снегурочка от взгляда Солнцеликого?

А ему-то от этого какая радость?

Если он человек нормальный, то от страстных взглядов снизу вверх его может и стошнить. Ему жить хочется, а не на пьедестале стоять. За жизнь поговорить, за искусство… Если нормальный, повторяю. (Ну, а если он уже не человек, а памятник себе, то другое дело, от такого стошнит уже меня саму.)

Короче, весело нам, «скромным» девочкам, живётся на белом свете.

Вот и решила я однажды сказать всему этому своё решительное нет.

Для начала взяла обожаемую на тот момент персоналию и начала сравнивать:

Он красивый — я тоже. Особенно если мы оба в хорошем гриме. Без грима там всё обычно. Как у меня.

Он танцует — я тоже танцую, во всяком случае, примерно в том же объёме.

У него харизма — так у меня тоже харизма! То есть изначально была. Такая, что, где ни появлюсь, бывало, сразу вся песочница вокруг меня собирается. Харизму свою я долгими упражнениями по развитию «скромности» извела, а он долгой работой по специальности (то бишь, на сцене) развил.

Дальше едем. Поёт? Я тоже. На музыкальных инструментах играет? Я тоже. Верхом ездит? Эмм… так себе ездит. Мой тренер был однозначно лучше. Да и со сценическим фехтованием не всё благополучно — не у меня, у него.

Поскольку эту самотерапию я проводила прилюдно в соцсети, обвинения в нескромности меня не миновали. Впрочем, это были какие-то новые френды, которые ещё не знали, что я за фрукт и каким колесом на меня лучше не наезжать.

Кстати, тех, кто меня понял, было как минимум в десять раз больше.

Я же из этого сделала вывод: вероятнее всего, всё моё фанатство не более чем тоска по своей настоящей сущности. Вижу его — и вижу, какой могла бы быть моя собственная жизнь. А если посмотреть на всё трезво, — какой эта жизнь ещё вполне очень даже вероятно будет.

Сказав устами Золушки одну дурацкую вещь, Шварц её же устами сказал вещь мудрую: «Очень вредно не ездить на бал, если ты этого заслуживаешь».

Мы все, все поголовно хотим и ждём награды за свои хорошие дела. И с этим ничего не поделаешь.

Сейчас мне думается, что скромность — гораздо более простое понятие, чем нас учили. Скромность — это мера и своевременность в проявлении себя. Нас не должно быть слишком много, но и слишком мало нас тоже быть не должно. Каждый на своём месте в жизни должен действовать наилучшим образом, в полную силу, используя весь арсенал вверенных ему сил, знаний и талантов. Свои сильные стороны надо изучить и знать. Потому что любой хороший учитель знает: если опираться на успехи ученика, ошибки со временем исправятся сами.

К сожалению, в обратную сторону это тоже отлично работает. В особенности потому что большинство из нас гораздо более чутко к ругани, чем к похвале. Порой похвалу мы не можем воспринимать вовсе, у нас этот орган атрофировался с детства за ненадобностью. Так что, выходит, мы знаем себя с худшей стороны, но это всё равно что, выйдя в далёкий и трудный путь, взять с собой только обрывок дорожной карты.

Всё было бы вполне ужасно, если бы не то обстоятельство, что в жизни всё исправимо. Неисправима только смерть, да и то, бывали прецеденты…

Вот уже послезавтра у нас Пасха. Воскреснем же и мы, как фениксы из пепла, и посмотрим на себя новыми глазами.

З.Ы. А когда я буду в Японии, я обязательно постараюсь встретиться с г-ном N. Скажу ему большое спасибо за его труд и в качестве благодарности… например, спою.

А потом мы с ним, конечно же, обменяемся автографами. Это непременно.