От редакции: обещанный рассказ о молодой матушке нашелся! Предлагаем его вашему вниманию. Молодожены уже устали улыбаться поздравлениям и тостам, когда веселый и всем знакомый Лешка-тамада объявил танцы. Первый танец молодых, конечно, медленный и смущенный — каково это, когда на тебя все смотрят! И Аня тоже смотрела, но время от времени поглядывая на сидящего рядом, совсем юного своего Диму. Он смеялся и говорил со своими однокурсниками, свадьбу одного из которых они сегодня праздновали. А ведь только недавно, но, кажется, уже вечность назад, они с Аней вот также танцевали свой собственный первый танец. И тогда он глядел на нее во все глаза, и не мог оторваться, и отойти ни на минуту. А теперь даже не смотрит. Что-то кольнуло ее в груди, глаза защипало, и она, чтобы справиться с этим, глубоко вздохнула и вскинула голову. Ей не было обидно, нет. Просто она старалась понять, что же произошло? Может, она что-то делает не так? А, может, это нормально? Так и должно быть? Конечно, она все это просто преувеличивает, но именно сейчас ей необъяснимо сильно хотелось остаться с ним вдвоем, прижаться к нему и долго-долго слушать его голос. Или просто молчать, зная, что он принадлежит только ей. Музыка кончилась, и молодые вышли из зала. После нескольких быстрых танцев снова зазвучал медленный. И вдруг Аню осенило: — Пойдем, потанцуем? Пожалуйста… — тихо сказала она, чтобы не спугнуть исполнение своего желания. Дима посмотрел на нее удивленно: — Ты что, серьезно? — А почему нет? – в ее голосе звучал вызов. — Ну как же! Ты забыла, что было на прошлой неделе? Аня помнила, что было. Но потребовалось время, чтобы увязать в голове это событие и танцы. Не то, чтобы она не уважала священный сан дьякона, в который был неделю назад рукоположен ее муж Димитрий, но теперь она взревновала его еще и к Церкви. Глаза вдруг совершенно неожиданно заволокло непрошеной слезой. — Сама подумай, как теперь я могу танцевать? — продолжал он. — Так ты не будешь…ты…не можешь? Но почему же… – закапали первые слезы. Диме стало стыдно перед невольно наблюдавшими соседями по столу, молодыми неженатыми семинаристами, тоже будущими священниками. — Что ты меня позоришь, — наклонившись, строго и важно шепнул он, — вздумала капризы показывать на людях! — Хотя на самом деле сердце его защемило. Кстати он вспомнил, что Аня была уже немножко беременна. — Ты весь вечер ни разу не посмотрел на меня…мне так хотелось…с тобой… — слезы так и бежали по щекам. — Ну-ну-ну, перестань! Просто мы не виделись с ребятами давно, с самого выпуска, — сказал отец Дима, — а на тебя я и так каждый день смотрю! — добавил он уже ласково, добродушно улыбнулся, глядя на нее с невыразимым теплом. Но она, ослепнув от обиды, не поняла этого взгляда, не поняла, что он был счастлив от этих своих слов. В ней проснулась и женская гордость, которая должна быть у каждой женщины, как учила мама. В конце концов, сколько можно унижаться, упрашивать, плакать? Она посмотрела на него теперь сурово: — Да, тяжело это, наверное, каждый день видеть одну и ту же физиономию! — вытек яд ее мыслей. Она больше не плакала. Выйдя на улицу, Аня прошла вдоль стены, обогнула угол и остановилась, снова плача, сама не зная от чего. Жалела себя вовсю за то, что вышла замуж, что ждет ребенка, что муж стал этим дурацким дьяконом, с которым уже и на свадьбе друзей не потанцуешь. Потом, прогнав эти глупые и неправильные мысли, начала жалеть, что вообще завела этот разговор, что может, обидела Диму, ведь он так мечтал стать дьяконом, а она его все-таки любит…Но нет, любить – ведь не значит унижаться. Можно было наплевать разок на свой сан, если уж беременная жена тебя просит… со слезами! Впереди сквозь деревья сверкал румяный, беззаботный, по-летнему яркий закат. Столько красок было в нем! Все цвета радости и счастья, любви и тепла…он был тих, спокоен, безмятежен, никуда не торопился, не метался, зная, что скоро утонет в темноте ночи, и не горел от этого ярче, чем положено. Он никого не хотел удивить. Он просто жил. И был счастлив этим. Всюду пахло травой и цветами. Это успокаивающе подействовало на расстроенные чувства Ани, утихли ее слезы. Она стояла и все думала, думала, но никак не могла понять, от чего же все так случилось?… Вдруг за углом послышалось шуршание шагов по траве. И кого это несет в ее уединение? Дима! — Вот ты где! Я так и знал, что ты повернешь направо! — стараясь быть веселым, сказал он, но в голосе и глазах была грусть. У Ани быстро билось сердце, оно ликовало — он пришел! Он нашел меня! — Какой красивый закат, — снова сказал Дима. — Да, — ответила наконец Аня. Они немного помолчали, глядя за красочным действом на горизонте. «И чего он пришел? — думала Аня. — Может, мне попросить прощения? Ну уж нет, пусть он первый…» — Ты знаешь, я хотел… — начал он, доставая свой телефон. Когда заиграла медленная, красивая музыка, он убрал его в карман. — Я хотел пригласить тебя на танец, ты не против? — он смотрел Ане прямо в глаза, а ей показалось, что в самое сердце. — Надеюсь, тут никто не увидит сумасшедшего дьякона с матушкой? — улыбался он, оглядываясь по сторонам. Она спряталась у него на груди и не смела пошевелиться. Хотела что-то сказать про счастье и благодарность, но почему-то не смогла…только снова заплакала… Когда они возвращались домой после праздника уже в темноте, Дима спросил: — Что же ты молчала сегодня весь вечер? Это прямо на тебя не похоже! — усмехнулся он, зная обычную ее разговорчивость. «Я согласна молчать всю жизнь и даже забыть про танцы, только чтобы тебе никогда не надоело на меня ТАК смотреть» — подумала она, а вслух сказала: — Устала… И если бы не сумерки теплой летней ночи, если бы он увидел ее блестевшие, счастливые глаза, то ни за что бы ей не поверил.