Алевтина Полякова – отличница Гнесинки, успешная джазвумен, избравшая для себя в джазе такой редкий для женщины инструмент, как тромбон. Она единственная в России и мире джазовая вокалистка, играющая на тромбоне и саксофоне. Полякова работала со знаменитыми мастерами  джаза: Херби Хэнкоком, Уэйном Шортером, Теренсом Бланшардом, Анатолием Кроллом и Игорем Бутманом, ее знают за рубежом, ей рукоплещут ценители джаза и самая широкая публика.

У нее свой узнаваемый стиль, и не только музыкальный. На сцену она выходит в костюмах, которые придумывает сама: этнических тюрбанах, элегантных юбках и платьях. Но главное, у нее есть собственный проект – группа с ярким названием «Солнечный ветер», очень точно передающим ее сущность.

– Алевтина, почему сочетание «женщина и тромбон» – это такая редкость?

– Играть на тромбоне довольно трудно, поскольку это еще и  физически тяжелый  инструмент, но, учитывая особенности характера русской женщины, как раз для меня. Суть русского характера – в женской силе, в том, что она, как говорится, «и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет». Для игры на тромбоне нужно быть физически, скажем так, не слабым. И играть на нем действительно не так-то просто, даже на саксофоне это делать гораздо легче. Тромбон иногда называют «духовой скрипкой»: на нем нет никаких кнопок, каждую ноту нужно брать определенным положением губ и кулисы. С ним, как и в пении, нужно держать все на опоре, на дыхании. Важно заниматься  каждый день. Тромбон – это как спорт: если регулярно не тренироваться, форма уходит очень быстро. Мне повезло – мы с мужем живем в квартире, которая специально оборудована для музыкантов. Там есть отдельная звукоизолирующая комната, где можно играть хоть в три часа ночи – ничего не будет слышно.

– С чего началось ваше увлечение музыкой?

– Наверное, все началось, когда я была еще в животе у мамы. Она сама музыкант (пианистка), и я «выступала» вместе с ней, невольно слушала все концерты и приучалась к музыке. Для меня никогда не стоял вопрос «кем быть»: я всегда знала, что я – музыкант, и все. Помню свое первое выступление. Мне было три с половиной года. Я пела  песню перед полным залом и при этом совершенно не волновалась. Спокойно вышла, все спела, не забыла слова. Зал аплодировал стоя, и мне подарили первые в жизни цветы. Вышел какой-то парень, показавшийся мне огромным, и преподнес розы. Это выступление произвело на меня сильное впечатление.

Родители меня воспитывали в полной свободе. Я пробовала все инструменты,  все, что я хочу: занималась бальными танцами, ходила в бассейн, в какие-то кружки, которые сама себе выбирала. У меня всегда была куча дел. Естественно, что я сама захотела учиться в музыкальной школе. Я много раз бросала школу, потом начинала опять что-то новое, но с музыкой никогда не расставалась. Сначала я обучалась по классу фортепиано, потом по скрипке, потом училась в хоровой школе, потом мне захотелось чего-то другого, и я пришла на саксофон.

Из Железногорска Курской области, где я родилась и где до сих пор живет моя мама, я поехала учиться в Орел, потому что там, в музыкальном училище, был очень хороший педагог, которому я очень благодарна. Он много со мной занимался, привил понятия о звуке. Так получилось, что когда я начала играть на тромбоне, про саксофон я на какое-то время забыла. А два года назад мой муж подарил мне на день рождения новый шикарный сопрано-саксофон. Мне ничего не оставалось делать, как взять его в руки и снова начать играть. Оказалось, что я все помню, – настолько у меня все это отложилось в памяти, в моих ощущениях. Я поняла, что мне нужно продолжать этим заниматься. Мне нравится этот звук, именно сопрано-саксофона.

– Когда же появился тромбон?

– Получилось так, что я училась на классическом саксофоне в Орле, но все равно стремилась к джазу. Поэтому я приехала в Москву на прослушивание  в государственный колледж джазовой музыки. Педагогу все понравилось, однако мне сообщили неприятную новость:  «Мы бы хотели вас взять, но у нас уже нет мест». Я расстроилась, уже сложила было саксофон, и тут Сергей Константинович Рязанцев, завкафедрой, мне говорит: «Алевтина, а вы когда-нибудь на тромбоне играли?» Я отвечаю: «Ну, так, баловалась, пробовала как-то». А он мне: «Если вы баловались – может быть, вы хотели бы поступить к нам на тромбон? Саксофон уже у вас есть – будет еще тромбон».  Мне дали на раздумья месяц, но я думала всего три дня и поняла, что мне хочется попробовать  тромбон. И я согласилась. За месяц до поступления я взяла тромбон и начала заниматься. Вместе со мной поступали еще четверо или пятеро тромбонистов, а в результате я поступила одна из всех.

–  Ваш творческий союз с Макаром Новиковым – он одновременно и семейный. Как вам удается совмещать творчество и семейную жизнь?

– В творческом союзе самое главное – давать свободу друг другу и прислушиваться к мнению партнера. Как говорится, одна голова хорошо, а две – еще лучше. Это очень хорошо для такого проекта, как наш, это помогает шире смотреть на вещи, дает новые импульсы. В джазе, как нигде, очень важен диалог, музыканты постоянно взаимодействуют, дополняют друг друга. С Макаром мы познакомились, когда учились в колледже, я на первом курсе, он на четвертом. Потом мы вместе учились в Академии имени Гнесиных. Макар Новиков – один из лучших музыкантов в России, а для меня – самый лучший. С первых дней знакомства нам стало ясно, что мы понимаем друг друга и в музыке, и в жизни. Для меня он самый близкий человек. Порядочнее человека я не встречала. Он очень внимательный и понимающий, делающий все для того, чтобы мне было хорошо. Мы постоянно занимаемся нашем проектом, постоянно об этом разговариваем, это наша жизнь. Даже дома мы остаемся погруженными в музыку, потому что у нас много разных идей. Невозможно прийти домой и забыть об этом. С хозяйством я справляюсь, но из-за того, что я одна занимаюсь продвижением нашей группы,  не всегда получается убраться или вовремя что-то приготовить.

– Муж не бывает недоволен беспорядком или отсутствием еды?

– Нет, вообще-то я готовлю вкусно. Но частенько, когда я ставлю еду на плиту и сажусь заниматься, я о ней забываю, и она пригорает. Приходится выбрасывать и готовить заново. Со второго раза обычно получается.

– Какой у вас характер?

– Я очень эмоциональна и нетерпелива. Очень увлекающаяся. Целеустремленная, но у меня бывают и периоды затишья, видимо,  чтобы восполнить запасы энергии. Моя самая близкая подруга – это моя мама. У нас самые доверительные отношения. Мы очень часто с ней общаемся. Я у нее спрашиваю совета. Решение принимаю я  сама. В женскую дружбу не верю, а предпочитаю дружить с мужчинами. Моим близким друзьям (их у меня немного) я могу открыться, посоветоваться с ними. Считаю, этого достаточно. Мы с мужем уравновешиваем друг друга. Макар более спокойный, более хладнокровно мыслящий, а я бурлящая натура. Я поняла, что я такая, и меняться у меня не получается. Да и не хочется.

– Что означает быть женщиной в джазе? Ведь инструментальный джаз всегда считался мужским занятием.

– Это очень увлекательно, пусть для нашей страны пока не совсем привычно. И хотя я не различаю музыку на женскую или мужскую, все же думаю, что сейчас наступил «век женщины»,  представительницы прекрасного пола стали реализовывать себя в совершенно разных «неженских» профессиях. Вообще джаз – это уникальная музыка! Только представьте что мы – джазмены – не заучиваем свои импровизации, мы их сочиняем на сцене в момент исполнения, в зависимости от того, что мы хотим рассказать посредством музыки. И каждый раз это новая импровизация, новый рассказ, который никогда уже не повторится! В этом есть и таинство, и интерес, и азарт!

– Как оставаться женственной, владея, по сути, мужской профессией?

– Помнить о своей женской сущности, любить себя и блюсти во всех отношениях. Хотим мы этого или нет, мы все равно остаемся женщинами,  несмотря на то, что мы играем на тромбоне, летим в космос, управляем подъемным краном или государством.  Не стоит этого забывать, мои дорогие, это великий дар!

– Как вам удается руководить мужчинами, да еще в джазе?

– Я не сказала бы, что я ими руковожу. Мы единомышленники. Я нашла людей, которые любят то же, что и я, и очень рада этому. Мужчины меня опекают, а я, в свою очередь, забочусь о них.