«Сложно отдать ближнему последнюю рубашку, если у тебя ее вообще нет», — высказалась я однажды в пылу спора. И сама удивилась, как сказанула-то! Видимо, наболело. Потому что большую часть жизни я пыталась заниматься именно этим.

Да и откуда взяться другому? Мои родители и родственники могли научить меня выживать. Выучили, надо сказать, на отлично. Когда мне было плохо, и я жаловалась, мне обычно отвечали — но почему? У тебя ведь столько всего есть! Между прочим, дедушка твой пешком в школу ходил за 5 километров, несмотря на то, что он был ранен в ногу. Он смог, и ты сможешь.

Я прекрасно понимаю, что родственники меня пытались вдохновить, показать, что они справились, и я справлюсь. Но мне не хотелось справляться, мне хотелось, чтобы меня просто пожалели. Увидели, что я переживаю, приняли эти чувства, разрешили им быть. А когда все «переживательные» чувства порицаются и запрещаются, ребенок это ощущает как потерю земли под ногами. Или даже не земли…

Когда чувства ребенка признаются как имеющие право на существование, то он это ощущает вот как: он, не умеющий плавать, опускается под воду, но нащупывает дно и отталкивается от него. И всплывает на поверхность, где уже можно дышать и оглянуться по сторонам, действовать более логично.

Когда ребенок не получает этой поддержки, когда его чувства невыносимы для старших, он начинает вытеснять свои чувства из сознания, а подсознание буквально затапливает его психику, делает всё вокруг вязким и нереальным. Он переживает жизнь как находящуюся где-то далеко, за толщей воды.

Я неслучайно сказала, что чувства малыша могут быть для старшего поколения невыносимы. Пройдя через полосу нечеловеческих лишений, их психика сделала столь же нечеловеческий выбор. И отключила переживания, оставив на их месте в душе выжженную пустыню. Это только в песне красная-красная кровь через час уже просто земля, через два на ней цветы и трава, а через три она снова жива. В жизни всё это будет правдой, если слово «час» заменить на «поколение».

Я отношусь к тому поколению, у которого «цветы и трава». Неплохо, я надеюсь, моим детям повезет больше. Но для этого пришлось немало поработать. Да, я ходила (и хожу) на личную терапию и несколько лет потратила на то, чтобы перебрать и разложить по полочкам историю своей семьи, осознать ее. У меня есть внутренние силы, чтоб горевать. Требовать того же от старшего поколения я не хочу и не буду. Если только сами решатся. Им больнее, правда.

Очень часто в терапии человек сталкивается с моральной дилеммой. Родители (особенно мама) доставляли много трудностей, порой делали жизнь невыносимой. Но они иначе не умели. Как говорится, не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет. Они играли, как умели. Чуть ли не единственное, что многие из них могли передать следующему поколению — это жизнь.

Я знаю огромное количество «счастливчиков», которые родились между чередой абортов. Ни в коем случае не оправдываю такой выбор женщин, но могу им только искренне посочувствовать. Ресурсов любви и жизненной силы в них было настолько мало, они сами ощущали себя настолько обделенными, что шли на убийство собственных детей.

Им было настолько мало, им самим настолько не хватало всего, чего только может не хватать, что рождённые дети должны были заменить им матерей и давать безусловную любовь, быть сильными и ни в коем случае не возвращать к тем чувствам, которые сами они похоронили очень глубоко внутри. Любой намёк на живость мог столкнуть с такой глубины психической бездной, что выход из нее был только один — в психиатрическую лечебницу.

Некоторые родители, не получив любви и признания от своих родителей, пережив какие-то особенные травмы брошенности (а сколько тех случаев, когда детей бросали одних дома, буквально привязывая, потому что надо на работу, на завод, в колхоз, да куда угодно; круглосуточные ясли вообще на фоне таких историй казались образцом человеколюбия), застряли в глубоком детстве настолько, что завидуют собственным детям и ограничивают их свободу и потребности, как малыши вцепляются в любимую игрушку, топают ногами и вопят: «Не отдам, моё!»

Что же делать, когда родители воспринимают нас как часть себя, манипулируя чувством вины? Это похоже на ситуацию, когда человек сидит в глубокой яме и кричит: «Мне тут страшно и одиноко, спаси меня!», — но на предложение помочь выйти вопит с еще большим ужасом: «Нет, иди ты сюда!», — и начинает тащить близких в ту же яму.

Увы, такое состояние — это состояние психоза. Здесь нужен психиатр и медикаментозное лечение. Впрочем, себя родственники считают психически здоровыми и никогда сами добровольно лечиться не пойдут. Увы, в тяжелых случаях придётся брать на вооружение опыт родственников душевнобольных людей.

В случае же с героическим прошлым, где героические родственники героически выживали и героически же умерли, а так же когда в анамнезе есть один или несколько абортов у мамы (особенно если аборты были перед вашим рождением), мы говорим о вине выжившего.

В случае, когда выживший родственник реально существует, устраивает концерты с вызовом скорых, манипулирует заповедями о почитании родителей, во-первых, придётся понять, что в данной ситуации или испортится шарик, или испортитесь вы. Если есть возможность — переехать либо ограничить доступ в вашу комнату. В случае с лежачими больными установить дежурство, призвав всех родственников, или нанять сиделку. Увы, если нет денег, то более сохранным вариантом будет устроиться уборщицей в ближайший супермаркет после основной работы, и эти деньги отдавать специально обученному человеку, а не проводить свободное время у постели больного.

Звучит ужасно и даже кощунственно, но надо беречь себя. Надо как раз делать то, чего не научились делать они.

Но, конечно, просто дистанцироваться мало. Важно еще научиться переводить их упрёки с инфантильного на русский. И отвечать не на их привычное «вот, ты мать-то совсем не любишь, и зачем я тебя родила, поганку», а на то, что на самом деле кричит такая мать. А кричит она обычно: «Мне одиноко и страшно, я боюсь умереть, пощадите меня и не оставляйте больше одну, это невыносимо!»

Конечно, лучше бы с такими историями вообще не встречаться. Но они есть, и это тоже часть нашей человеческой жизни.

Если первым этапом выхода из ресурсной травмы была работа с трагедией собственной семьи, то следующий шаг — это переживание связи с собственными родителями. Важно разделить внутри своей головы собственные чувства и страхи и то, что нам досталось от наших родителей.

Мы подробнее поговорим об этом в следующий раз. Что делать, тема такая трудная, что в одну колонку никак не вместить. А пока я предлагаю такую игру в комментариях.

Представьте, что вы отправляетесь в дальнее странствие, но вещи собирали не вы, а ваши близкие: родители, воспитатели, бабушки и дедушки. И вот они вам вручают… Что? Чемодан? Рюкзак? Сумку? Ведро? Тележку?

Итак, ответьте, пожалуйста, на вопросы:

— В чем лежат вещи в дорогу?
— Кто собирал вещи?
— Какие три вещи вы увидели, когда заглянули внутрь?
— С чем ассоциируются эти вещи?

Вы можете увидеть там что угодно. Начиная от старого одеяла и заканчивая скелетом динозавра с надписью «от жителей планеты Сатурн». Я прокомментирую все сообщения, что вы оставите внизу, а ключ к разгадке напишу в следующей колонке, где, я надеюсь, мы приблизимся еще ближе к переживанию семейных сценариев уже на уровне конкретной личности. И займёмся поиском ресурсов.