Когда я стал приемным родителем, то вопрос: «Зачем ты это сделал?» слышал довольно часто. Он меня воспитывал и воспитывает до сих пор.

На первых порах я сразу начинал рассказывать всю нашу приключенческую сагу с сыном, как это произошло и почему так вышло. Шаг за шагом. Момент за моментом. Я искренне верил, что это кому-нибудь интересно. Однако обычно люди выслушивали всю историю, а потом… взяв театральную паузу, повторяли: «Нет, ну а все же зачем? Не понимаю».

Мне казалось, что здесь особо нечего объяснять. И такая реакция вызывала во мне сложное чувство. Возникало ощущение, что тебе не доверяют, что ты должен оправдываться за этот поступок, что тебя в чем-то подозревают. Как доказать, что ты не верблюд? Да никак.

Сегодня очень многие играют в психоаналитиков. Их подогревает желание раскрыть и раскопать у тебя какой-нибудь подспудный мотив. Им кажется, что они столь оригинальны и глубоки в своем желании добраться до сути и вывести на чистую воду, что если ты делаешь то, что не особо вписывается в общественные нормы поведения, то здесь точно что-то не так.

При этом обычно никто из них никогда не был у психоаналитика и даже не представляет себе, как это происходит. Кто-то это делает вполне из благих соображений, но если все было бы так просто, то люди не проводили бы на кушетках годы. И метод, и место, и сама постановка вопроса — все здесь играет значение.

Так, за 10 лет общественной «психотерапии» я услышал много версий моего поступка: способ поднять свою значимость в обществе и самоуважение, шаг в карьере социального педагога, компенсация детских травм, педофильский интерес к мальчикам, возможность начать таким образом новый этап в жизни и заодно еще заработать место в раю. Меня обошли только темы с прямой финансовой заинтересованностью, поскольку долгое время мы даже не получали пособия. Другие же приемные родители еще проходят и по этой статье за «бизнес на детях».

Подобные интерпретации помогают в первую очередь спрашивающему, поскольку у того складывается понятная для него история. Мотив – решение. «А, ну все понятно, чисто деньги». «А, ну все понятно — компенсация своих неудач». «А, ну все понятно — ты выслуживаешься перед Богом». Я скажу так: на самом деле, все в той или иной степени может присутствовать. Сознательно или бессознательно. Вопрос, что и для кого это меняет?

Может ли история про приемного ребенка быть о том, что человек хочет прожить достойную жизнь, чтобы в итоге не было стыдно? Да, конечно. Может это быть история про то, что что-то хочется исправить? Да, конечно. Может это быть про то, что я так хочу реализоваться? Да, конечно. И это не отменяет и того мотива, который все очень любят слышать и который самый елейный из всех: «Я хочу помочь этому ребенку». Вот здесь все кивают, одобряют и хлопают. Это всем нравится.

Можно еще добавить: «И подарить ему тепло своего сердца». Это иногда даже вызывает слезы. Если хотите еще больше усилить святость вашего образа, то можно добавить: «Потому что ребенок должен жить в семье». За остальное скорее всего будут стыдить. И лишь немногие поблагодарят за честность.

Я не хочу обесценивать альтруистические мотивы, они точно есть, и я знаю многих приемных родителей, у кого они ведущие. Я просто хочу, чтобы людям не было стыдно за открытое признание в том, что может не звучит плакатно красиво или идеологически верно. За то, что они честны перед собой.

Я хочу, чтобы мы одобряли не красивые заголовки, а помогали приемным семьям в их деле, поддерживали их желание развиваться, сотрудничать, идти на контакт и выбираться из сложившихся трудностей. Чтобы они не чувствовали себя постоянно виноватыми и оправдывающимися. Чтобы они понимали, что это общее дело и у них есть партнеры и соратники. А не церберы и бюрократы.

Потому что пока строится идеалистически описанная в теоретических концептах система приемного родительства, с полной прозрачностью и правильно мотивированными семьями, действующие приемные родители уже сегодня, а не завтра воспитывают детей.

Безусловно, осознание мотивов — важная часть работы. Но это длительный и сложный процесс. Который проходит не так вот, на ходу, за столом или на улице. Это аккуратная и деликатная работа со своим настоящим, прошлым и будущим. И обнаружение ряда мотивов заранее действительно может быть противопоказанием к приемному родительству. В литературе их называют «деструктивными». Но здесь я бы подчеркнул слово «может». Поскольку психика пластична, и не все в ней раз и навсегда застывает под действием какого-то фактора или какой-то выбранной стратегии.

В идеальной ситуации эта работа должна начинаться заблаговременно до принятия ребенка в семью — на школе приемных родителей, и продолжаться после, желательно в индивидуальной или групповой работе со специалистами. Продолжаться и дома, один на один с собой или супругом. Это ценно обсуждать и об этом стоит думать. Чтобы понимать, почему ты поступаешь так, что стоит за этим, какую ты преследуешь цель, как это может влиять на твои решения, чувства, отношения. Как это сказывается на ребенке и в его ли это интересах.

А если этого когда-то не произошло, то никогда не поздно начать разбираться. Правда, всегда встает вопрос «Где эти специалисты сейчас?». Ответы нужно искать. «Где же эти специалисты были раньше?» — мы точно никогда не узнаем, ответа нет.

Знакомых и друзей, которые интересуются целью твоего поступка, тоже нужно понять. В нашей стране практика приемного родительства приживается очень сложно. И скорее речь идет о дискриминации, нежели об общественной поддержке.

Так было еще при Екатерине II, так утроено и сейчас. Вначале билборды будут говорить тебе: «Ребенку нужна мама. Подарите ребенку семью». А потом будут контролировать, подозревать, проверять и искать подвохи. Кстати, у сына в личном деле в военкомате напротив строки мама стояли мои ФИО. Прикольное было ощущение. Я мама. Но это так, к слову.

И дело не в том, что не нужно контролировать. Нужно, конечно, нужно. Но также нужен баланс контроля и поддержки. Сколько вопросов про «Зачем?» и сколько вопросов про «Слушай, а какая-нибудь помощь нужна?». Вот второй вопрос я слышал крайне редко. И если хотите что-то спросить у приемного родителя, то лучше начните со второго. Оно как-то почеловечнее, что ли. А еще лучше про жизнь, про настроение, про отпуск. Про то, о чем говорят обычные люди. Жить в стигме тех, кому всегда нужна сторонняя помощь — тоже не самый приятный вариант. Во время обычного человеческого разговора это может всплыть и без специальных интервенций.

Людям сложно еще и потому, что когда ты берешь приемного ребенка, то вопрос про возможное принятие встает и для них: «Он взял, я мы что хуже?». И реакция на этот вопрос вполне может быть защитной: «Он, наверное, какой-то не такой и на самом деле негодяй». От этого и берутся подозрения. Так им будет проще выйти из непростой моральной дилеммы. Этим защитам еще и способствует некоторая попытка героизации приемного родительства. Героев не любят. Поэтому выставление приемных родителей героями вряд ли играет им на руку.

Сегодня же на вопрос «Зачем?» я отвечаю двумя способами. Иногда тоже включаю психоаналитика и задаю встречный вопрос: «А почему ты интересуешься?». Это помогает человеку обнаружить причину разговора. И сделать наш разговор более открытым. Тогда понимаю и на каком уровне откровенности мы можем говорить, и как далеко можем зайти. Я готов обсуждать уже все: и корысть, и альтруизм, и даже теорию либидо. Дело только в тональности и целесообразности. Вопрос меня воспитал. За что я ему благодарен.

А все чаще отвечаю так, как кажется и было на самом деле: «Я просто не мог тогда поступить иначе».

В России более 70 000 детей воспитываются в институциональных учреждениях. Без мамы. Без папы. Без семьи. А вот это зачем?