Я говорю ей:

— Трудно вам одной?

— Да не. Чего там трудно? Так. Трудно было вон после войны. Я еще девочкой была. Все время есть хотелось.

Сидим с ней на крыльце. Она на скамейке старой, а я на ступеньках.

Закат фиолетово-красный. Тихо.

— Что ты здесь нашел-то? В деревне-то?

— Да вот, хорошо здесь. — Я вспоминаю слово. —Уединенно.

— Что верно, то верно. — Она о чем-то думает. — А не скучно?

— Нет, совсем нет. Я думаю, сочиняю, новое узнаю. А еще люблю вот так чай вечером пить.

Она улыбается.

— А я кофе. Спасибо, за кофе-то.

— Да ну! — машу я рукой. — Чего там. Главное, что вам пришелся по вкусу.

— Мне любой по вкусу. Кофе я очень полюбила. Тасютка его все пила. Пила, пила. Да вот померла.

Она всхлипывает, но сразу успокаивается.

Сидим. Смотрим на закат.

И я все думаю, как же она вот так живет, день за днем? Без цели и перспективы. Без надежды жить как-то по-другому. Как?

Один сын в могиле. Другой в тюрьме. Муж помер давно. Внука мать увезла за тридевять земель…

И как будто в ответ на мои мысли:

— Вот как ты приедешь, так хорошо. Кофе хороший-хороший.

— И все таки одной трудно.

Чего я привязался. Ясно же, что трудно.

— Я привыкши. Только тишина не нравится. Вот телевизор говорит и ничего. С ним хорошо. Прям боюсь, чтоб не сломался.

— Я новый подарю.

— Да кого ты! Такие деньги.

А и впрямь плохо без телевизора-то. Чего находишь за день, чего надумаешь.

— А о чем вы думаете?

— Да все что-то верится. То одно, вспомнится, то другое. Вот сегодня жук вспомнился.

Она усмехается.

— Какой жук?

Мне становится интересно.

— Да в детстве боялись мы жука. Ерунда собачья.

— Нет, расскажите, пожалуйста.

Она улыбается.

— Да я и не знаю, откуда пошло. В детстве пугали мы друг друга жуком большим. Мол, есть рядом с деревней жук огромный, навроде короеда. Только величиной с теленка. Старый, весь мхом порос, на шести лапах с крюками. И ртина огромный. И клешни. Схватит и утащит в лес. В совхозе тогда корова пропала. Так Герька говорил, что ее жук, мол, утащил. Сейчас-то и Герьки нет. Спросить бы, может, он придумал жука-то этого.

— Помер?

— Потонул на тракторе. Выехал на лед и провалился. Был бы трезвый, вылезти успел бы…

— Нелепая смерть.

— Хуже, если жук утащит. — Она усмехается. — Мы, дети, считали, что он может бревна из избы вытаскивать и в хату пролезать. Я так боялась, что спала на печке только. Жарко там, а все равно укроешься и спишь. Думаешь, брат ближе к окну, его первого жук утащит. А до меня, может, и не доберется.

— А брат ваш…

— Помер лет уж поболе двадцати. Мужики слабые.

— Инфаркт?

— Да нет. Опился стеклоочистителя. Хороший он был. Смелый. Вот он-то парнишкой жука не боялся.

— Не верил?

— Верил, а не трусливый. Возьмет рогатину и в лес. И поет еще…

— Хороший человек был, наверное, — говорю я, чтобы хоть что-нибудь сказать. — Смелые люди — они лучше…

Она кивает.

— Много смелых…

Она задумывается. И я понимаю, о чем.

Старший сын ее сорвался с крыши своего дома, когда что-то ремонтировал. Естественно, навеселе.

Младший грабанул магазин и тут же попался, пьяный.

Много у нас смелых.

— А я вот не смелый, — говорю, чтобы перевести тему. — Сейчас домой идти через всю деревню. Как бы жук меня не погрыз.

— А ты иди поцентрее, не сходи с дороги. Он и не тронет.

— Хорошо, — говорю. — Пойду я. С утра, если все в порядке, забегу кофе пить.

Она прощается, машет мне старческой рукой, поправляет платок и уходит в дом.

А я иду по деревне. Всю ее сожрал жук. От клуба жук оставил одну стену с окнами. С бревенчатого дома сорвал крышу. Общественную баню жук, видимо, подгрыз с одной стороны и она покосилась так, что вот-вот повалится. И избы, избы, избы, везде побывал жук.

Совсем темно, и я облегченно вздыхаю, когда включаю в доме весь свет. Забираюсь, наконец, на протопленную печку и накрываюсь с головой пушистым пледом.

Источник: Рассказы Бориса Мирзы