Мне повезло. Нет, правда. Старшую дочку я родила где-то в 20, а шестую, младшую — почти в 40. То есть я испытала все прелести (и ужасы) и того, и другого. Я говорю о раннем и позднем родительстве. И все эти утверждения о том, что только позднее родительство осознанно, а потому правильно (в последнее время об этом говорят все чаще), не кажутся мне сколько-нибудь серьезными. А мифы о мудрости, равно как и разговоры о рисках позднего родительства, легко можно опровергнуть. У меня лично спор о том, что лучше, вызывает в памяти историю Гулливера. В детстве, читая о боях между тупоконечниками и остроконечниками, мы почему-то прекрасно понимали, что это смешно. Нет никакой разницы, с какого конца разбивать яйцо. Главное, чтобы было вкусно.

Эйфория и ереси

В 20 это было невероятно здорово, сродни эйфории. Я не могла поверить, что все это со мной — все эти маленькие ручки-ножки, эти первые осмысленные движения. Но вот незадача: я совершенно не знала, что с ними делать. Я не умела прикладывать дочку к груди и сцеживаться. Вообще сцеживание в те времена стало новой религией. Молодым мамам на полном серьезе внушали: вы обязательно должны сцедить все до капли (и ничуть не меньше!).

Поэтому вместо того чтобы спокойно спать после кормления, я посреди ночи нещадно терзала свою немощную плоть. И уже была не в силах понять, как получается, что вроде все сцедила, но стоит зазеваться и нажать еще пару раз, и молоко опять «приходит». Я стояла над дурацкой баночкой и рыдала от безысходности, пока не поняла, что это ересь. И таких ересей обнаруживалось тем больше, чем дольше мы жили эту жизнь вместе с первой дочкой.

Спок и Макаренко

Я не знала, как ее воспитывать. Совсем. То есть я знала, как меня воспитывала мама, но мне так не хотелось. А других способов тогда, в легендарные 90-е, еще не изобрели. Это сегодня у нас есть куча умных книг и дипломированных специалистов. В те времена — только Спок и Макаренко.

Первый удивил меня откровенно садистскими приемчиками. Да, я пробовала не подходить к ребенку, когда он плачет. Не каждая мать способна такое выдержать. Я старалась, но не смогла. Пришлось отдать предпочтение Макаренко. Правда, он имел дело с асоциальными подростками. Но посыл мне понравился: относись к ребенку, как к личности, и загружай его и себя значимым делом. Потом мамы на площадке удивлялись: «Что?! Твоя двухлетняя дочь моет посуду и гладит пеленки? Так нельзя!». Хорошо, что я тогда этого не знала, а то бы все испортила.

А так мы жили с дочкой вместе, на равных: гладили пеленки, гуляли в детском городке, пекли на Масленицу блины, а на Пасху куличи  и разучивали английские песенки. Да чего только не делали! И все это как-то успевали параллельно со «взрослым» зарабатыванием денег на квартиру и тусовками с такими же молодыми родителями (или «пока не») по выходным. Я еще и репетиторствовала в любую свободную минуту. Английский с пеленок — о, да! А когда второй чуть-чуть подрос, мы стали это делать и с ним. Это оказалось еще веселее.

Как-то летом у меня гостила подруга. Мы уехали на море, а дома остался тот самый, который родился вторым, но он был уже подростком. Подруга была в шоке, когда мы приехали, а сын убрал дом — сам, без пиления и напоминаний. Сказала, что это что-то из области фантастики. Ну да, такое не каждый день бывает. Но радует, что бывает в принципе.

Когда маме 40

А в 40 младенцы ничуть не менее эйфоричны. Опять все эти ручки-ножки, улыбки и взгляды. И запах! Это же наркотик — как пахнут малыши! А что касается грудного вскармливания, теперь я совершенно не сцеживалась. И спокойно кормила ребенка по требованию, но делала это ровно до тех пор, пока мне самой было удобно. Где-то к полутора-двум годам все как-то очень естественно «рассосалось»: ребенок прекрасно ел все за общим столом. И никаких рыданий над баночкой.

Сейчас я почти не думаю о воспитании. Не читаю книг новейших педагогов. Может, и зря. Но зачем они нужны, если по дому делать-то особо нечего — разве что пресловутую уборку раз в неделю. Да и то — разве это уборка, когда она делится на пятерых-шестерых?! И посуду моет посудомойка, и гладить я перестала давным-давно (когда родился третий), и стирает все машинка. И пылесос — это же радость и смех, а не уборка. Но удивительным образом младшие тоже могут мыть посуду и пол. Это хороший навык, я считаю. Полезный. И я до сих пор не знаю, кто их этому научил. Шучу.

Жить и играть

В общем, с ними я тоже живу, но по-другому. У меня уже явно нет ни времени, ни сил на все лишнее и отвлекающее. Я уже не зациклена на раннем развитии, и мне абсолютно все равно, что умеет делать соседская девочка возраста моей младшей дочки. Читает в 4 года? Отлично! И моя будет читать, когда захочет. Складывает в уме трехзначные цифры? Какой умный ребенок! Этого и я не умею до сих пор.

Но я давно поняла простую истину: самая главная задача ребенка — жить и… играть. Во что угодно и каким угодно способом: в мяч, в пиратов, с собакой. На компьютере. А почему нет? Чем компьютер не угодил? Я не понимаю, зачем ребенка лишать того, с чем он столкнется в жизни обязательно. И я знаю на опыте: чем позднее ребенок открывает для себя компьютерные игры, тем больше риск полного погружения. И еще. Я не хочу, чтобы мой ребенок играл тайком. Тем более, что все это очень легко дозировать. Главное — не забывать.

Буквально вчера восьмилетняя дочь, укладываясь спать, попросила меня завтра согнать ее с компа, если она засидится. «А в чем дело, малыш?». — «Понимаешь, у меня не хватает силы воли. Но это ужасно надоедает. Появляется такое чувство, что тебя тошнит». Упс… Если бы это случилось в юности, я бы не спала всю ночь, мучаясь угрызениями совести. Но это случилось сейчас. И я просто напомнила дочке наш уговор на следующий день. Ничего страшного. Я это к чему? Я не думаю, что на свете так уж много непоправимого. Со всем остальным можно жить дальше.

Мудрость и риски

Насчет всей этой мудрости, которая якобы неизбежно настигает родителя в зрелом возрасте. Не уверена. Да, есть опыт. Но это не гарантирует отсутствия ошибок. Я  вообще не считаю, что родители должны все-все делать правильно. И я не всегда знаю, как правильно. Я даже думаю, что наши ошибки важнее всего, потому что они говорят нам о главном: мы ошибаемся, потому что мы живые. Мы живем эту жизнь вместе с детьми. И учим друг друга жить.

И я бы не назвала свое раннее родительство «неосознанным» в отличие от позднего, потому что в любом возрасте мы отдаем себе отчет в том, что несем ответственность за детей. Просто эта самая ответственность не должна висеть над нами дамокловым мечом.

И я не переживаю, хватит ли мне сил на все это, и не ждет ли меня выгорание. Потому что до сих пор считаю, что тяжелее всего мне было с двумя первыми детьми, несмотря на то что в юности больше здоровья и выносливости. Да и честно говоря, я уже все проходила в родительской жизни многое, в том числе послеродовую депрессию. Но и помощь и поддержку от детей я тоже испытала. Поэтому да — я ничего не боюсь. И думаю, что рисков сейчас не больше, чем раньше. Это уж как повезет.

Спокойствие, только спокойствие!

Никого не хочу обидеть. И ни с кем не спорю. Я просто думаю, а зачем разделять раннее и позднее родительство вообще? И почему «просто жить вместе с детьми» хуже, чем «осознанное» родительство?! То есть, в юности мы в бессознательном состоянии все это делаем?

Я за то, чтобы именно жить — и с ними, и помимо них, и вообще. И чтобы не чувствовать висящей над тобой обязанности все делать правильно. За то, чтобы иногда наслаждаться процессом, а иногда все бросать и плакать. Люди, дети не мешают всему этому, а помогают. Просто в 20 есть избыток сил и жизненной энергии, можно успевать гораздо больше, чем сейчас, когда тебе за 40. Зато с возрастом бонусом идет спокойствие и устойчивость. И дело не в риске и не в мудрости, дело в нашем восприятии. Если нам это продолжает нравиться, то мы все сможем. А если устанем, то просто отдохнем. Это же жизнь. Ее лучше жить, чем рассуждать.

Другими словами, я не против осмысления подходящего возраста для материнства, я за то, чтобы мы не были слишком серьезны в своих заключениях. Прекрасно, что я лично смогла почувствовать разницу раннего и позднего родительства. Но не будем умалять прелести того и другого — все хорошо по-своему. Я думаю, что в любом возрасте дети не делают эту жизнь ни легче, ни труднее. Они ее просто делают для нас, а мы — для них. Это обоюдный процесс.