Сегодня я хочу поделиться своим коммуникативным ноу-хау в области семейной конфликтологии. Способ отлично работает в моменты эмоционального накаливания в нестройных рядах драгоценных ближних. Допустим, начинается диалог, который неуклонно движется к конфликту. Чем дальше, тем неуклоннее.

В воздухе, что называется, слышится посвист лезвий.

И (если, конечно, критика еще сохранна) когда я чувствую, что близка к тому, чтобы воздеть руки и начать восклицать что-то вроде: «Слушайте, да сколько можно об этом говорить», или «Ну мне-то откуда знать», или «Вечно вы одно и то же», или «Я-то тут при чем», и прочие полные досады коммуникаты, объединенные общим посылом «доколе», я начинаю петь!

Тут главное — петь максимально зажигательно, прямо проникнуться. Как будто вы звезда девяностых, и перед вами Олимпийский. Или вы пишете клип, и непременно надо, чтобы все вошло в дубль прямо с этой попытки, на раз, потому что режиссер очень крутой и не будет ждать.

Репертуар достаточно абсурдный, но тем сильнее ваша отдача и эффект.

Из любимого, например:

Когда я не хочу вовлекаться в решение какого-нибудь вопроса, потому что считаю, что все в силах справиться и без меня, то начинаю напевать: «Будет все, как ты захочешь, будет мир в глазах твоих!», — и при этом, пританцовывая, покидаю помещение.

Мужу в подобных случаях я пою: «Пусть все будет так, как ты захочешь, пусть твои глаза, как прежде, горят!». И далее по тексту.

Или еще: «Я хожу, не сме-ею волю дать словам, милый мой хоро-оший, до-га-дай-ся сам!», причем в джазовой интерпретации.

Когда кто-то чем-то яростно недоволен — мной или мироустройством, или погодой, или еще чем, то я начинаю распевать: «Кабы не было зимы, а все время лето, мы б не знали кутерьмы новогодней этой». Помните, какие у мамы дяди Федора игривые интонации, когда она это поет? Вот их все надо соблюсти.

Когда кто-то заводит разговор на болезненную тему, причем сам разговор ничего не решит, а только подчеркнет, что да, в этом вопросе все так же скверно, как и обычно, я врубаю: «Ничего не га-ава-ари, это жжет ого-онь вну-утри, и в глаза мне не смотри, ничего не га-ва-ари!». Надо сказать, что эта песня редко исполняется без хореографической поддержки в стиле диско.

Когда участники диалога приходят к выводу, что случился большой облом, помогает: «Призрачно все-е в этом мире бушу-ующем, есть только миг, за него и держи-и-ись!». Тут надо особенно помнить, что перед вами — Олимпийский, держать эстрадную марку.

Когда кончаются деньги, а надо еще как-то дожить до зарплаты, и нас одолевают мысли в духе «нищие аферисты» или «давайте продадим что-нибудь ненужное», то порядком помогает: «А не спеть ли мне песню а-а любви, а не выдумать ли новый жанр, попопсовей мотив и стихи-и, и всю жизнь получать гоно-о-орар!».

Слово «гонорар» надо петь с триумфом, так, как будто вам его уже выдали, и он просто сказочно велик, хватит на долгую и безбедную жизнь.

Если нужно объяснить необъяснимое, например, почему я опять заказала тысячи тысяч книг на лабиринте, хотя их уже решительно некуда ставить, то в ход идет: «И пусть в моих поступках не было логики, я не умею жить по-о-о-другому!». Надо сказать, что изначально эта песня вошла в употребление не в такой возвышенно-интеллектуальной ситуации. Просто наша собака в какой-то момент пристрастилась разрывать мусорное ведро, и в очередной раз, когда мы вернулись домой уставшие и встретили у дверей немецкую овчарку, возлежащую на жеваных кефирных коробках вперемешку с картофельными очистками… Только высокий лирический драматизм уровня Валерия Меладзе мог погасить диссонанс, объявший наши с мужем умы.

Когда нужно, чтобы муж что-то сделал, но он занят, или я в принципе никак не могу привлечь его внимание, потому что он устойчиво думает о чем-то своем, то непревзойденный эффект может оказать песня: «Помоги-и мне! Помоги-и-и мне! Желтогла-азую но-очь позови-и-и!».

О, как я ликовала, когда открыла этот сверхэффективный вокально-коммуникативный ход! То есть, представляете, насколько это действеннее унылого: «Да я уже в пятый раз прошу»? И абсолютно наплевать, что в песне попугай грозит загадочно пальмовой веточкой, город пьет коктейли пряные, ямайским ромом пахнут сумерки, и герой песни шутит с вулканом страстей, а у нас вообще-то речь о том, чтобы развесить белье или картошку почистить…

Ну и в разных ситуациях бывает разное.

Например, в сложный период выбора квартиры мы поехали смотреть один вариант. По карте он был далеко. На местности он был просто нереально далеко. Нереально! Далеко!

Мы вышли на конечной остановке и за краем квартала, ближе к линии горизонта увидели два дома через огромный пустырь. В принципе, на них лучше всего было смотреть в бинокль. Тот, который подальше, очевидно, был наш. До домов минут двадцать. Сугробы.

А вариант единственный, который мы на тот момент себе могли позволить. Все остальное жилье на Крайнем Севере, в городе, где строятся атомные подводные лодки, стоило дороже, чем в симпатичном пригороде Петербурга. Не спрашивайте, почему. Я не знаю сама.

Мы чесали по снежным завалам в тягостном молчании и опаздывали. Звонил риелтор и деликатно интересовался, не заблудились ли мы. Мы отвечали, что сложно заблудиться, когда на несколько километров вокруг всего-то два дома через огромный пустырь. Настроение, в общем, было не очень. Край географии, темнота, ни души. На торосах растут ледяные цветы.

Коммуналка кажется вечной.

И я чувствую, что все. Что сейчас я своему мужу, который после двенадцатичасового рабочего дня в школе, начну есть мозг даже уже без чайной ложечки, а просто руками.

И вместо этого как дам на весь-то пустырь: «В городе мне жить или на выселках, камнем лежать или гореть звездо-ой? Звездой!».

И вы знаете, очень полегчало.

Есть опасение, что в минуту жизни трудную наш дом может превратиться в абсурдный мюзик-холл с крайне странным репертуаром. Но все-таки лучше в него, чем в поле боя, мне так кажется.