Я – танцор.

Танцую я с некоторыми перерывами на травмы, декретный отпуск и шестимесячную командировку в Сыктывкар уже почти десять лет.

А еще я православная христианка. Здесь стаж больший и включает в себя всю мою жизнь. И последние десять лет, чуть только заикнувшись о своем хобби в большой компании других членов Церкви, я сразу слышу: как? Как? Ты что! Танцы — греховное дело! Как это можно? А соблазн? А вырвать глаз, руку и ногу, чтоб без них — в Царствие Небесное? А тебя благословили танцевать семь священников в семи церквях о семи куполах? А разве можно на танцах не смотреть с вожделением?

Восприятие танцев как чего-то дурного, как я сейчас понимаю, существует исключительно в среде неофитов. Именно они любят рассказывать разные страшилки на эту тему.

Вот у нас тоже одна знакомая ка-а-а-а-ак занялась этим вашим хастлом. А потом ка-а-а-а-ак развелась с мужем! Потому что каждый день ходила на тренировки, а мужа это не устраивало, так что все дело было в танцах, вы же понимаете.

А другой знакомый ка-а-а-а-ак занялся шотландскими танцами! А потом ка-а-а-а-ак заявил о своей совершенно не той ориентации! Потому что там же мужчины в юбках пляшут, само собой, понятно, к чему это приводит.

Послушав подобные истории, социально дезориентированная после декрета, я в страхе и ужасе решила как на духу признаться в своем постыдном хобби. Желательно всей церковной общине, чтоб больше неповадно было. Так и скажу: братья и сестры, каюсь, восемь лет протанцевала. Больше не буду, все осознала и так далее и тому подобное.

Ровно перед тем как отправиться на скорбное признание, мне надо было по сугубо деловому вопросу встретиться с одним человеком. Коротко о нем: он умеет решать возникающие в процессе работы проблемы со скоростью топ-менеджера крупного банка, он способен всех собрать, построить и раздать команды так, что на это никто не обидится, он каким-то неизвестным науке образом никогда и никуда не опаздывает, хотя не особо спешит. Да и вообще контроль – его стихия. А еще он обладает отменным чувством юмора и излучает совершенно особую уверенность в себе. Чтобы вы поняли масштаб: этот уникум может прямо про себя говорить «я умный, я обаятельный, я интересный, я знаю, я могу, я умею, я считаю нужным» и т.д., – и когда он что-нибудь такое говорит, невозможно принять эти слова за хвастовство, а только лишь за констатацию факта.

Пока я мрачно излагала суть рабочего вопроса, собеседник мой всего лишь сидел и постукивал по полу ногой, как это часто делают люди в нетерпеливом ожидании. Впрочем, нет. Не так. Совсем не так, сказал мне мой слух танцора со стажем. А скорее как в танце.

— Что-то ноги у меня сами в пляс идут от твоего ритма, — говорю я очень уныло, думая, как пойду в собор и всем там признаюсь, что танцую.

— А как же, — выразительно закатывает глаза мой знакомый, — в ранней юности у меня вместо жизни была депрессия. А потом у меня настали ирландские танцы. И все теперь в ритме.

— Да ну врешь! — ошарашенно выпрямляюсь на стуле. — Депрессия! У тебя-то? Прямо с паническими атаками, бессонницей, психотерапией и антидепрессантами?

— И не только, — кивает он. — Десять лет. Десять лет депрессии, с первого тяжелого расставания и до самого лета 2015. Конечно, с просветами. Но чаще всего я… как бы тебе сказать?

Он ерзает на стуле, зажимает обеими ладонями запястья, смотрит прямо перед собой, но будто под землю. И по его лицу словно пробегают тени этих десяти лет.

— Ну с чем бы сравнить… Вот представь, что ты рыба. И ты выпрыгнула из воды, и ты не то что трепыхаешься изо всех сил, чтобы не упасть обратно, но ты ловишь ветер и фланируешь — иногда даже вверх. А каждый раз, когда ты еще не в воде, ты немножко удивляешься и гордишься, что молодец. Но потом ветер слабеет, и ты камнем падаешь обратно в море. Все глубже и глубже. И выныривать снова все тяжелей. И это год за годом.

— А причем тут танцы? — осторожно спрашиваю я. — Ирландские, ты сказал, да?

— Танцы? — он улыбается. — Понимаешь, ирландские танцы делятся на так называемые софты и харды. Софты танцуют в мягкой обуви, и со стороны они выглядят как «прыг-два-три! Прыг-два-три!». А вот харды — это знаменитые стучашки: та-та-та-та-та-да-да-та-та-та-та-та-па-пам! Там жесткая обувь, отобранные по росту и колориту восьмерки танцоров, строгий ритм. И темп, заданный с первой же доли. И вот когда я, добравшись до диагноза «депрессия», психотерапевта и прочих экстренных мер, попал на интенсив по ирландским танцам, я очень четко понял: именно это я ищу. Чтобы моя жизнь не сметала меня в водоворот и не делала со мной что хотела, а ровно наоборот. Большей частью все шло бы в плавном ритме и внешней легкости, но при этом я бы держал все под контролем настолько, чтобы в любой момент задавать происходящему жесткий ритм и картинку. И чтобы в эти моменты люди рядом были только свои, близкие и нужные.

Он смотрит мимо меня куда-то вверх и снова улыбается. Кажется, своей победе над самим собой.

— Это было одно из самых правильных решений в жизни. На танцах еще начинаешь понимать, что мы тут — одна большая семья. А в семье скандалы неизбежны. И надо не занятие винить и не тренера, а учиться строить отношения в этой семье и излагать имеющиеся проблемы. И искать вместе пути решения.

— Ясно, — киваю я. — А сейчас-то ты танцуешь зачем? Тогда была депрессия, дофамин, гиподинамия… А сейчас?

— Сейчас? — он смеется. Так открыто и естественно, что проходящий мимо официант кафе, где мы сидим, оборачивается и не может сдержать улыбки. — Сейчас я танцую, потому что это стало моей естественной потребностью. Знаешь, как есть или дышать. Танцую, чтобы выразить свою радость.

— То есть ирландские танцы — это теперь не средство от депрессии? — уточняю я.

— Нет, — он отмахивается от самого этого слова, кажется. — Понимаешь, первые два месяца приема антидепрессантов я ощущал эйфорию — тогда впервые за десять лет я увидел мир в красках. И подумал, что никогда больше не хочу возвращаться обратно. Что препараты дали старт, но удержаться на этой высоте — теперь моя собственная задача, и я должен найти для этого свой собственный хороший способ. Ну не жить же всю жизнь на таблетках! Или на разговорах с психотерапевтом, постоянно считая себя непонятым окружающим миром. И танцы оказались именно этим способом. Так что я стучу и прыгаю.

Он еще долго рассказывает. О том, как устроены школы ирландских танцев, что такое феши, где проходят мастер-классы, как они ездили на соревнования в Москву, Вену и куда-то еще.

Но я уже не очень слушаю, я просто думаю о своем. Что не пойду сейчас театрально раскаиваться в том, что я – танцор, что люблю работу у станка, мучительную растяжку и бесконечные упражнения на ведение. А пойду, пожалуй, как раз на танцы. Благо зал наш сразу за собором, а службы сегодня и нет никакой. Буду стоять на носочках в метро и совершенствовать свой баланс. Опять и опять — на тренировку.

Я там тоже стучу и прыгаю. Поменьше, чем в ирландских танцах, но все же. Затаптываю депрессию и учусь общаться с людьми. У меня там тоже большая танцорская семья, где мы строим великие планы и обсуждаем проблемы. И да, ездим в другие города танцевать, отдыхать и радоваться. В общем, стучим и прыгаем.