Читают или нет современные дети и подростки? Могут ли уроки литературы в школе пробудить интерес к классической литературе? Как обсуждать сложные этические ситуации из прочитанного? Что нового и интересного в мире детской и подростковой литературы? Своими размышлениями делится Ирина Лукьянова, писатель, журналист и преподаватель литературы.

Наболевший вопрос: читают ли дети и подростки в наше время? Одни считают, что стали читать намного меньше, другие — что по-прежнему читают, но другие книги, не те, которые хотелось бы взрослым.

Я бы сказала, что дело не в количестве книг, а в другом: по сравнению с нашим детством очень серьезно изменилась информационная среда, и книга перестала быть единственным источником знаний, монополистом в плане передачи информации.

Приведу один из моих любимых примеров. Накануне первого съезда Союза писателей, Горький обратился к детям и попросил их поделиться: о чем бы вы хотели, чтобы написали писатели? И знаете, дети буквально засыпали Горького ответными письмами! «Комсомольская правда» тогда публиковала отрывки из этих писем, и оказалось, что детям интересно буквально все на свете: им хотелось знать и про социалистическое строительство, и про пятилетку, и про водолазов, и про другие страны и то, как там живут дети, и чуть ли не про то, как выращивать кроликов для народного хозяйства…

Дети жили в условиях сильной нехватки информации, за книги боролись, было важно укомплектовать библиотеки хорошей детской литературой, которую тогда издавали огромными тиражами, а дети все требовали и требовали… Это было в 1930-е годы, когда радио было не везде, газеты были не очень доступны, детских журналов было мало, и распространялись они не очень стабильно.

Постепенно ситуация выровнялась, дефицит был восполнен, и книга долгое время действительно была окном в мир. Даже телевидение в нашем детстве эту функцию не выполняло. Да, было несколько передач — «В гостях у сказки», «В мире животных», «Абвгдейка» и «Клуб путешественников» — да, пожалуй, и все. Этого было очень и очень мало.

А сейчас дети живут не в условиях недостатка информации, а в условиях ее избытка: они еще не успевают захотеть что-нибудь узнать, а мир уже старается со всех сторон в них впихнуть какие-то знания, на которые у них еще и запрос не созрел.

Еще один любимый пример: Леонардо да Винчи, когда ставил перед собой вопросы, записывал их в записные книжки. В них он дает себе разные задания: узнать, почему птица летает, как устроены ее крылья, как работает волна, почему так устроен прибой, почему раковина загнута так, а не иначе… Да Винчи, взрослый человек, который хочет познавать мир системно, задает себе вопросы, ответы на которые ему очень хочется узнать.

А современный ребенок еще спросить себя ни о чем не успеет, а ему уже сообщают и про золотое сечение, и про связь чисел Фибоначчи с завитком раковины, и про приливы и отливы и их связь с луной, и про особое устройство маховых перьев на крыльях у птиц и так далее. Информации слишком много, и поэтому, естественно, что ребенок, вместо того чтобы к ней тянуться, пытается от нее отбиваться. В этом потоке информации он отбирает только то, что фиксирует его внимание на себе, то, что ему кажется привлекательным, ярким, острым, вызывает достаточно сильный отклик.

Кроме того, у книги есть серьезные конкуренты в борьбе за внимание ребенка. Например, про подвиги водолазов ребенок будет узнавать из передач на канале Discovery или фильмов BBC. Для обучения у него есть компьютерные диски. Для удовольствия есть кино, с которым тоже очень трудно конкурировать. Книга в значительной степени утратила позиции монополиста. Дети не перестали читать, если мы говорим о механическом процессе, когда ребенок видит буквы. Букв ребенок видит не меньше, чем видели мы в своем детстве, а может быть и больше, вопрос в том, что это за буквы, в какие слова они складываются, какого качества эти слова.

Нередко уже взрослые люди говорят, что в детстве им не нравились уроки литературы, поскольку учителя транслировали скучный набор штампов, и они не научились получать удовольствие от процесса чтения. Могут ли в принципе уроки литературы заронить интерес к классике? От чего это зависит?

Для того чтобы сформировался интерес, надо, чтобы поднимаемая тема была для ребенка актуальной, чтобы он понимал, что все это имеет прямое отношение к его жизни, к вопросам, которые он пытается для себя решить в данный момент. Что это радость, удовольствие, а не просто унылые истории из жизни каких-то мертвых дядек. Я где-то недавно встретила такую забавную фразу: уроки литературы — это такие уроки, где пожилые тетеньки рассказывают детям про мертвых дяденек! Чтобы у детей было другое впечатление, учителю литературы, конечно, надо быть большим мастером.

Не надо впадать в ошибку и вставать в позицию прямолинейного проповедничества, которым сейчас, к сожалению, пытаются заменить собой стратегию, тактику, методику и теорию преподавания литературы. Эта позиция заключается в том, что литература — наша духовная скрепа, наше все, что это носитель национального генетического кода, что детям надо внушить перед ней священный ужас, и с ее помощью привить им моральные правила и нормы. Это, конечно, совершеннейший путь в тупик! Потому что как только ребенку говорят: «эта книга учит», с ребенком происходит одно из двух: он либо плюется и уходит, либо проникается ощущением, что всякая книга должна учить. И тогда горе детским писателям, потому что юный читатель, который возьмется за их книгу, уже будет въедливым морализатором, твердо знающим, что в любой книге должна быть мораль, что без морали недопустимо. И он приходит с вопросом: «А чему учит ваша книга? А почему в ней не прописана мораль большими красными буквами?» Откровенно говоря, я даже не знаю, что страшнее: ребенок, который честно разворачивается и уходит, или ребенок — сформировавшийся фарисей.

То есть, задача учителя литературы — показать, что книги — это дело живое! Что несмотря на то, что герои книг говорят каким-то странным языком, носят фраки и сюртуки, передвигаются на дрожках и экипажах, все равно — они такие же люди, у которых точно так же болит душа, так же радуется сердце. И когда ты об этом читаешь, ты тоже можешь радоваться, сопереживать, вовлекаться во все это, сочувствовать этим героям, а не только сидеть и выковыривать из этих строк какие-то правила жизни. Книга – это не сборник ответов и правил на все случаи жизни. Она может вообще не давать ответов, а только ставить вопросы, на которые ты сам должен отвечать. Она может разговаривать с тобой. Может предлагать свои ответы, с которыми ты не будешь согласен. Она живая.

Нельзя воспринимать литературу как прикладную этику. Очень часто отвращение к литературе связанно именно с таким подходом. Помню, как в моем детстве, на уроке литературы в 9 классе мы проходили «Ионыча», и учительница сказала: запишите в тетрадь: «План показа гибели личности». Понятно, что такой была программа, был экзамен по литературе, к которому надо было готовиться по этой программе. Но когда вместо живого Ионыча, с его отупением, с его непростой душевной историей, с его превращением из поэтичного юноши в отяжелевшего, отупевшего душевно человека, предлагают формулировку «План показа гибели личности», то убивают живое произведение, превращают урок литературы в канцелярское занятие. И все, ребенок протестует: «Какой план?! Выпустите меня отсюда! Я не хочу этим заниматься!»

А как вы считаете, подросток вообще способен понять такие сложные тексты, как «Анна Каренина», «Идиот», «Доктор Живаго»? Или лучше все-таки такие вещи читать позже?

Я бы сказала, что эти тексты, вечные тексты — очень многослойные. Их нельзя понять один раз и навсегда, их перечитываешь много раз и каждый раз обращаешь внимание на разные вещи, которые созвучны с твоим сегодняшним состоянием. Скажем, «Евгения Онегина» в 15 лет читаешь одними глазами, в 20 — другими, а в 29 — совсем иначе: ты вдруг натыкаешься на строчку «Ужель мне скоро тридцать лет?», — и ты понимаешь, что ведь это тебе скоро 30, и все, что ты прочитал — это уже твоя отшумевшая молодость. А когда ты становишься старше всех этих героев и переживаешь и их самих, и авторов, которые их создали, — опять рождается совершенно другое прочтение.

К примеру, «Анну Каренину» я читала несколько раз и каждый раз обращала внимание на разных персонажей. В юности читаешь роман глазами Анны, для тебя она главный герой, а какие-то другие истории кажутся совершенно досадными и не нужными: непонятно, зачем тут вообще линия Левина! Потом начинаешь перечитывать и, наоборот, обращаешь внимание на его метания. А еще позже, когда становишься мамой, вдруг видишь глубоко упрятанное тихое страдание Долли, которая хоронит ребенка, и никому кроме нее до этого нет дела, а она еще при этом пытается справиться со своей семейной драмой и помочь Анне. Спустя еще какое-то время вдруг обращаешь внимание на Каренина, которого всю жизнь считала мерзким старикашкой — вдруг оказывается, что это думающий и чувствующий человек, вовсе не такой гадкий, как раньше казалось.

Эти произведения замечательны тем, что у них нет однозначного толкования, одной-единственной трактовки, их нельзя уложить в краткий пересказ или несколько тезисов. Вот почему совершенно бессмысленно делать единый учебник литературы с единой интерпретацией художественных произведений. Кто-то скажет, что Каренин — сухой и чопорный чиновник, а кто-то покажет нам совершенно другого Каренина, благородного и страдающего (как это сделано в последней экранизации, при всех ее недостатках). И кто тут прав? Об этом тоже нужно разговаривать с детьми. Если дети видят, что тебе интересно об этом с ними разговаривать, они тоже будут откликаться каким-то своим интересом.

Да, соперничать за их внимание с гаджетами, конечно, трудно. Еще очень многое зависит от того, читали ли с ребенком родители, сформировалась ли у него привычка к чтению, достаточный ли у него уровень читательской культуры. Дети ведь тоже очень разные! Когда спрашивают: «Читают ли современные дети?», хочется в ответ спросить: «Читают ли современные люди?» Дети — это люди. Среди них также есть более образованные и менее, более читающие и менее…

Бывают дети с трудностями чтения: у них процесс чтения еще не автоматизировался, им просто физически трудно читать, для них это большой труд. Вот если бы школа научилась помогать детям, которым трудно читать, а не просто предъявляла бы к ним требования, было бы совсем хорошо. Но это отдельная большая тема — и вопрос к организации системы образования.

Допустим, учитель отталкивается от того, что не существует одного-единственного «правильного» понимания текста, показывает детям разные грани произведения. Как ему быть в ситуации, если подросток говорит: «А мне нравится, как живет Стива Облонский!» или: «Жить, как господин из Сан-Франциско — вот к чему надо стремиться»? Ведь очевидно, что хороший учитель такой жизни своим ученикам не пожелает…

Прежде всего, надо помнить, что прямая проповедь никогда не работает. Прямая трансфузия головного мозга от взрослого к ребенку, по счастью, невозможна. Нельзя положить на один стол одного, на второй — другого и устроить прямое переливание мозгов. Есть вещи, до которых ребенок должен дойти сам, потому что взрослое мнение он не примет, а примет только свое, то, до которого он додумается сам. Наша задача — помочь ему двигаться в правильном направлении.

Я думаю, что самое умное, что придумано в истории педагогики, со времен Сократа не изменилось: умный учитель не дает ответы, а задает вопросы, заставляя мысль ученика двигаться дальше.

С учеником, конечно, можно и нужно разговаривать, можно и нужно устраивать обсуждения на уроках, но они должны проходить в атмосфере уважения его точки зрения, исходя из презумпции ценности каждого мнения. Можно разговаривать после уроков, если ученик подходит с вопросами, можно самому задавать ему вопросы, побуждая двигаться в каком-то направлении, открывая ему какие-то грани, которые для него пока остались незамеченными.

Если говорить о конкретном произведении — «Господин из Сан-Франциско», то в ситуации, о который вы говорите, у учителя есть два выхода. Первый — пойти по пути прямого втолковывания морали: «Ну ты же сам понимаешь, насколько пуста и бессодержательна эта жизнь… Разве ты хотел бы вернуться домой в трюме корабля, упрятанным в ящик из-под напитков?». Какую реакцию мы тогда получим? Ребенок скажет: «А мне будет уже все равно, я уже буду мертвый. Прожил свою жизнь — и с меня хватит».

Второй путь требует от учителя большой мыслительной работы: как поставить вопрос так, чтобы ребенок сам понял ущербность своей позиции? Естественно, все мы хотим, чтобы дети понимали, что жизнь господина из Сан-Франциско — не идеал. Но это требует от учителя действительно серьезной работы.

У меня нет правильных ответов, потому что в литературе вообще очень мало правильных ответов. Можно задавать вопросы. Да, если он сам на это все заработал — почему не может развлекаться так, как хочет? Почему же не может? — может. В чем цель господина из Сан-Франциско? Заработать много денег и потратить их на путешествия. Чего он ищет в путешествиях? Сильных впечатлений и острых ощущений. Можно? Конечно. А чего еще можно искать в путешествиях? А какие еще бывают цели в человеческой жизни? Из литературы нам известные, из окружающей действительности? Чем они отличаются? Это прекрасный повод для того, чтобы поговорить с детьми о главном: о ценностях, о смысле жизни, об альтруизме и эгоизме, о гедонизме и аскетизме…

Я не говорю, что этот путь на уроках литературы единственно правильный, что это дает готовые ответы в сложной ситуации, описанной Буниным. Я говорю только о том, что учителю надо думать самому, вместо того, чтобы покупать какую-нибудь книжку с готовыми уроками на весь год и «шпарить» по этой книжке, и на каждый вопрос иметь готовый однозначный ответ: этот герой идеал, тот луч света, а того надо заклеймить позором. Думать и разговаривать — тогда литература станет живой! Учитель ведь никогда не знает, с чем придет класс. Один мой ученик как-то сказал: «А я понимаю Бориса Годунова. Человеку нужна власть». Спрашиваешь: «Зачем?» «Чтобы были деньги». «А зачем деньги?» «Чтобы была власть». И дети начинают активно спорить, что первично — власть ради денег или деньги ради власти, а я сижу и думаю: «Стоп-стоп-стоп, что я сделала не так?!»

В общем, диалог на уроке литературы — процесс непредсказуемый…

Да, непредсказуемый, живой. Один мой класс как-то заявил, что Катерина из «Грозы» — просто инфантильная дура. Это непосредственное восприятие, когда они смотрят на этих героев, как на живых людей. А мы пытаемся или давать готовые моральные оценки или тут же переводить всё в плоскость сложного литературоведения.

Разумеется, с подготовленными детьми и сложным литературоведением надо заниматься — анализировать не только непосредственное читательское восприятие, но и замысел автора, и его позицию. Почему Пушкин замыслил это так, а не иначе? Почему Гончаров ставит своего героя в такие обстоятельства? Почему Бунин отправляет своего героя домой в ящике из-под прохладительных напитков? Зачем ему это было нужно? Можно ведь и автора позвать на подмогу, попробовать понять его точку зрения. Мы ведь не брошены совсем наедине с текстом, в тексте есть авторский взгляд и авторская воля, а у нас за спиной стоят Бунин, Пушкин, Толстой — и они тоже могут прийти к нам на помощь. Они, в общем-то, не мертвые дяденьки, правда?

Совсем не мертвые… А что интересного можно почитать подростку из современной литературы? Можете поделиться конкретными именами?

Конкретные книги очень трудно советовать, потому что всегда получается совет для «сферического подростка в вакууме». Один примет и прочитает, другой нет, а третьим и советовать бесполезно, потому что они уже сами все нашли и прочитали еще до того, как я собралась посоветовать.

Надо смотреть на самого подростка, чего он хочет. Мне близка та мысль, что литература — это такая аптечка, где может найтись лекарство от всех душевных невзгод, могут найтись темы для разговоров, если мысль ребенка уносит его в какую-то определенную сторону, а нам бы хотелось чтобы он подумал в другую сторону. Так что очень трудно советовать что-то конкретное…

Что мне кажется важным, на что бы я хотела обратить внимание подростков — это всероссийский конкурс «Книгуру»: каждый год эксперты отбирают, а дети голосуют за лучшие произведения для подростков на русском языке. Практически каждый год там представляются новые хорошие тексты современных авторов, говорящих с сегодняшними детьми на сегодняшнем языке. Иногда это очень интересное чтение, очень необычное, причем самых разных жанров. Я бы советовала туда заглядывать, потому что там могут найтись вещи, которых никто не ожидал.

Еще я бы советовала смотреть на то, что сейчас делают издательства: у многих выходят очень интересные книги. Все-таки «золотую полку» подростковой литературы мы все себе хорошо представляем, если мы читающие люди, у каждого найдется большой список своего любимого — того, что можно предложить ребенку. В конце концов, можно взять книгу, сесть вечером рядом с ребенком и почитать — отличная же штука!

А вот современную детскую и подростковую литературу взрослые плохо представляют и поэтому постоянно хоронят. У детских и подростковых литераторов давно в ходу такая шутка: «мы те, кого не существует». Как ни соберешься на какой-нибудь круглый стол по детской литературе, так обязательно кто-нибудь скажет, что детская литература умерла. Книгоиздатели, за исключением некоторых особо смелых, боятся рисковать, критики, за исключением тех, которые глубоко «в теме», делают вид, что ничего нового не выходит, а мамы в принципе очень консервативны и считают, что с тех пор, как они были детьми, в детской литературе ничего хорошего не появилось, и лучше уж читать старое доброе. Да появилось! Просто надо открыть глаза, немного оглядеться по сторонам, походить по литературным ресурсам, заглянуть на сайт Российской государственной детской библиотеки, на сайт «Гайдаровки», полистать журнал «Библиотека в школе» или «Книжное обозрение». Нельзя же ожидать, что литераторы сами прибегут и всучат свои книги! Здесь возможностей как раз много, и все в ваших руках.

Беседовала Анастасия Храмутичева

Источник: Тезис.ру