В Санкт-Петербурге, на Елагином острове, там, где кончается Нева и начинается Финский залив, вот уже много лет стоял каменный лев, держа лапой каменный шар. Лев стоял почти у самой воды, на каменном парапете, и с этого возвышения ему хорошо было видно залив, откуда зимой и летом дули морские ветра, слегка пахнущие солью, и куда каждый вечер опускалось солнце, растворяясь в волнах и окрашивая их в нежный розовый цвет. Зимой залив покрывался льдом и, несмотря на белизну, становился похож на пустыню, где, как любил думать лев, в эти часы бродили его африканские соплеменники – не каменные, конечно, а живые, теплые и свободные. Сам лев никогда не бывал в родных краях, ведь он был накрепко прикован к парапету. Но об Африке ему рассказывали ласточки, которых он часто укрывал от порывов ветра своим могучим каменным телом: они летали в теплые края каждый год и проводили в африканских городах и деревнях, пожалуй, даже больше времени, чем в родном Петербурге. А дождливой осенью и долгой, темной зимой лев повторял эти рассказы о своей далекой прекрасной родине воробьям, синицам, белкам и лесным мышам, и тогда в промерзшем парке, казалось, становилось чуточку теплее. Сам лев совсем не страдал от холода, ведь камень не мерзнет, но ему так хотелось подарить хотя бы немного тепла другим.

Шли годы, менялись приходившие в парк люди, их привычки и наряды, сносились старые и росли новые здания по берегам залива, даже деревья в парке старели и умирали, и только залив и лев оставались прежними. А об Африке лев знал уже столько, что мог бы, пожалуй, написать о ней большую интересную книгу – если бы, конечно, умел писать.

И вот однажды, в промозглый осенний день, когда над островом нависли тяжелые серые тучи, каждую минуту грозившие пролиться очередным дождем, в парк пришла молодая и грустная женщина. Она была одета не так, как обычно одевались гулявшие здесь петербуржцы – лев сразу заметил это, ведь, стоя всегда на одном месте, он привык внимательно вглядываться во все вокруг – а ее смуглое лицо и темные глаза напоминали о нездешнем, южном солнце и о бархатно-черных, теплых звездных ночах, наполненных запахами южных цветов. Женщина облокотилась о парапет у самых лап каменного льва и долго смотрела вдаль, на залив, словно пыталась увидеть там что-то прекрасное и навсегда потерянное.

Лев привык разговаривать без слов с птицами и зверями, обитавшими в парке, поэтому и теперь он сразу услышал и понял, о чем думала грустная женщина. Лев узнал, что она выросла далеко отсюда, на его жаркой родине, в Африке – здесь лев вздрогнул бы от волнения, если бы камень умел вздрагивать – но совсем недавно вышла замуж и уехала вслед за мужем в этот северный каменный город на берегу холодного залива. Молодые супруги очень любили друг друга, но все же женщина очень скучала по родине. Она тосковала и мерзла среди непривычной ей северной природы, среди каменных глыб, гранита и железных решеток каналов, среди мелких холодных дождей и по-осеннему темных, беспросветных ночей. Женщине казалось, что скоро она совсем разучится смеяться и улыбаться, станет бесцветной и угрюмой, как поздняя северная осень. Она таяла с каждым днем, и муж, не зная, как ей помочь, тоже осунулся и погрустнел. Холод входил в их дом, и даже любовь, казалось, была не в силах прогнать его.

Льву стало очень жалко эту совсем еще молодую и уже такую грустную женщину. Если бы у камня было сердце, оно бы, наверное, заболело от жалости к ней. И, чтобы хоть немного утешить ее, лев начал тихонько рассказывать ей на ухо об их общей родине – Африке, о ее морях, пустынях, горах и лесах, о цветах, расцветающих в буше весной и осенью, о ярких веселых птицах, о пестрых бабочках, о теплых душистых ночах – обо всем, о чем он сам за все эти долгие годы успел узнать от своих друзей-ласточек.

Конечно, женщина не могла услышать льва: ведь он говорил с ней без слов, а этот язык понимают лишь животные, деревья и камни. Но все же его рассказы незаметно проникали к ней в душу, в сердце, становились мыслями. Женщина начинала видеть в свинцовых водах залива отблеск изумрудных волн южного океана, в буро-желтых осенних листьях – цвета залитой солнцем саванны в месяцы зимней суши, в сером граните парапета – каменистые склоны африканских гор. Ей становилось легче, и северный мир вокруг нее переставал быть таким чужим и враждебным.

С тех пор женщина часто приходила в парк и всегда останавливалась у парапета, возле лап каменного льва. Она не могла объяснить даже самой себе, почему ей так нравится это место, но именно здесь к ней приходили самые светлые, самые солнечные мысли, несмотря на ненастную осень. Именно здесь она начинала замечать особую, северную красоту во всем, что ее окружало, и на душе становилось теплее. А лев с радостью замечал, как грусть мало-помалу покидала молодое лицо, на котором все чаще теперь появлялась улыбка.

И вот однажды, в конце декабря, когда уже выпал снег, укрыв парк белым пушистым одеялом, и в воздухе пахло зимней свежестью, женщина пришла не одна. С ней рядом шел молодой чернобородый мужчина – конечно, это был ее муж – они держались за руки, и женщина что-то радостно говорила, указывая на ветки деревьев под снежными шапками, на морозно-красные гроздья рябины, на побелевший залив, а муж не менее радостно слушал ее и, похоже, любовался и ей самой, и ее весельем. Они остановились у парапета, и лев услышал смех и звук поцелуя (видеть молодых он не мог, потому что из вежливости прикрыл свои каменные глаза). А в следующее мгновение теплые губы коснулись его собственного каменного носа. «Спасибо тебе, лев» — прошептал женский голос. «Я сама хорошенько не знаю, за что, но – спасибо!» И по тому, как женщина сказала это, лев понял, что она уже больше не будет тосковать и грустить.

Молодые супруги ушли – молодой снежок так весело поскрипывал под их ногами! – а к льву снова слетелись и сбежались птицы и зверьки, зимовавшие в старом парке. Закрывая их своим большим каменным телом от холодного ветра, лев принялся рассказывать им о далекой прекрасной Африке, как делал это из года в год – и, несмотря на морозный день, вокруг становилось чуточку теплее…