Возможна ли долгая любовь без бурного романа «в анамнезе»? История говорит: вполне. Две «улитки»-индивидуалиста не сразу могут раскрыть друг для друга свои панцири-домики. Но когда это все-таки случится — такой союз обречен на счастье.

«Стерпится — слюбится», «есть муж, а любовь приложится», — такие представления вроде бы актуальны только для традиционного общества, где жених и невеста друг друга не выбирали, и им приходилось притираться друг к другу уже после свадьбы. Это, однако, не так: и вчера, и сегодня молодых людей связывает не только любовь, но и стереотипы, материальные трудности, и, вообще говоря, житейские обстоятельства. И, как прежде, семейное счастье иногда приходится строить без всякого бурного романа «в анамнезе». Брак Святослава Малевича-Малевского и Зинаиды Шаховской, русских эмигрантов первой волны — хороший пример того, как союз двух свободных людей начинается не с влюбленности, но приводит к большой любви.

Они познакомились в 1926 году. И Зинаида, и Станислав были детьми эмигрантов, во время Гражданской войны покинувших Россию и осевших в Западной Европе. Она оканчивала Протестантскую школу социального обеспечения в Париже, он — физико-химический факультет Сорбонны. История их знакомства очень прозаична, в ней нет ни любви с первого взгляда, ни даже взаимной симпатии:

«Однажды в моей комнате появился молодой человек двадцати одного года, которого привел ко мне некто, кого я мало знала и при этом недолюбливала, — вспоминала Зинаида. — Он мне не понравился, как и я ему. Не то чтобы он был некрасив. Напротив, это был как раз тот тип меланхолического красавца, о котором мечтают молодые девушки: тонкий, почти худой, но с широкими плечами. У Святослава Малевского-Малевича было удлиненное лицо, которое встречается у испанцев и поляков; высокий лоб, темно-карие глубоко посаженные глаза смотрели на мир с высокомерным недоверием. Большой благородный нос контрастировал с чувственным ртом, суровые черты лица не гармонировали с детской ямочкой на подбородке. Его костюм, лоснившийся от длительной носки, был безукоризненно чистым, как и его воротничок — в то время носили накрахмаленные воротнички. Никакой небрежности ни в костюме, ни в манерах. Напротив, в нем поражали удивительные для его возраста холодность и сдержанность. Как я узнала позже, я ему тоже не понравилась, и однажды, идя по улице с приятелем, он сказал: “Да, жалко мне того парня, который женится на этой слишком самоуверенной девице”».

Зинаида и Святослав не понравились друг другу, но снова встретились спустя несколько дней. Молодой человек пригласил свою новую подругу на прогулку в Люксембургский сад. О чем они говорили? По большей части о прошлом — о детстве, проведенном Святославом в Петербурге, а Зинаидой — в Москве, о бабушках и дедушках, о людях ушедшей России, в общем, о Родине. Но они не полюбили друг друга.

Зинаида вспоминает, что после всех этих разговоров у нее в душе проснулась жалость. Она сравнивала себя со Святославом: ей эмиграция казалась приключением, ему — тяжким грузом, она могла наслаждаться даже печалью, он был склонен к депрессии и самокопанию, она легко сходилась и легко расставалась с людьми, его часто мучила сама необходимость заводить знакомства. Так или иначе, спустя три недели после знакомства Святослав сделал Зинаиде предложение:

«Я была так удивлена его решением, — вспоминала Зинаида, — что он и сам удивился. Мы не были влюблены друг в друга, я даже больше скажу — мы не были и друзьями, однако после нескольких часов раздумья я сказала “да”. Серьезные, взволнованные и, короче говоря, счастливые, мы, словно помимо нашей воли, взяли на себя обязательство связать наши жизни. Почему? Нелегко будет уточнить причины этого. Мне кажется, что Святослав испытывал по отношению ко мне какое-то особое доверие и среди одиночества, в котором он пребывал, видел во мне что-то вроде спасательного круга. Что касается меня, то я к этому неудовлетворенному и мрачному юноше питала жалость, смешанную с беспокойством».

Не изменилось это настороженное отношение друг к другу и в дальнейшем. Такими же неуверенными в своих чувствах и в общем будущем молодые люди были во время венчания на Свято-Сергиевском подворье в Париже. А ведь их венчал сам протоиерей Сергий Булгаков, а среди гостей были представители старейших родов Российской империи — Набоковы, Оболенские, Мусины-Пушкины. Свои поздравления прислали герцог и герцогиня Брабантские, будущий король Бельгии Леопольд III и принцесса Астрид… Такими же неуверенными вошли Зинаида и Святослав в свой новый общий дом — небольшую и плохонькую меблированную квартиру в Брюсселе.

«Я чувствовала себя узницей, — вспоминала Зинаида. — Мне нечего было больше ждать. Жизнь внезапно остановилась, и, казалось, я как личность перестала существовать. Брак заключил меня в столь же прочный круг, как золотое кольцо на пальце… Я считала противоестественным обреченность на единую судьбу, навязанную двум существам, которые, рассуждая логично, имели каждый свой собственный жребий. Как можно было надеяться достичь тождества двух людей, у каждого из которых было свое лицо, своя психология, своя воля, свои стремления и свое вдохновение и которые в силу различия темпераментов и наследственности стремились к разным целям! Для меня брак прежде
всего был концом свободы. Мое тело должно было привыкнуть к чужому телу, каждую минуту своей жизни я должна была думать о ком-то другом, его удобстве и самочувствии, о его счастье».

Свой отпечаток на отношения накладывали материальные трудности. С нансеновским (эмигрантским) паспортом молодые люди не имели тех прав, которыми обладали граждане Бельгии или Франции. Только-только окончив свои вузы, они не имели работы, и найти ее им, не-гражданам, да еще без опыта, было очень сложно. «Чудо превращения нашего брака в счастливый могло произойти только по милости Божьей, — писала Зинаида. — Мы начали нашу общую жизнь при неблагоприятных предзнаменованиях».

Спустя несколько месяцев после венчания молодые люди оказались перед развилкой: или расходиться, или ждать того самого чуда, принять или не принять которое, впрочем, тоже было делом общего выбора.

Что у них оказалось в пассиве? Отсутствие сильной эмоциональной привязанности, слишком большая разница характеров, слишком серьезные внешние препятствия.

Что в активе? Оба они были талантливы: Зинаида сочиняла стихи и прозу, Святослав писал картины. А еще, как говорила Зинаида, молодые люди не могли жить без «большого дела», без глобального жизненного проекта. Именно такой проект им скоро подвернулся.

Бельгийская инженерная компания предложила Святославу отправиться в Конго в качестве ее агента. Святослав согласился, и Зинаида присоединилась к нему. Они избавились от нищеты, но в портовом городке Матади их жизнь все же была нелегкой. Жара, скучная природа (одни баобабы), враждующие друг с другом негритянские племена, из еды — только консервы и кое-какие фрукты, нет радио, кино, электричества и водопровода… И вот это-та полуторагодичная командировка, все эти лишения, которые пришлось преодолевать общими усилиями, сплотили супругов. Они вместе путешествовали по саванне, вместе учили местный язык, вместе обустраивали скромный колониальный быт. В Бельгию они вернулись уже Семьей.

Но конечно, это была особенная семья. «Мы с мужем относимся к тому типу людей, для которых покой и процветание не столько благоухают добродетелями, сколько отдают лицемерием и дремотой», — писала Зинаида. Именно поэтому в предвоенные годы супруги принимали самое активное участие в евразийском движении, а после нападения Гитлера на Польшу сразу заняли антифашистскую позицию. Святослав сражался в бельгийском ополчении, а Зинаида сначала стала военной медсестрой, а затем, после оккупации Бельгии и Франции, вступила в ряды Сопротивления. После войны они тоже не сидели без того самого «большого дела». Зинаида увлеклась журналистикой: она, например, приняла участие в освещении Нюрнбергского процесса, а чуть позже была главным редактором журнала «Русская мысль». Святослав совмещал карьеру дипломата с карьерой художника и на обоих поприщах был успешен. Супруги счастливо прожили вместе почти 60 лет…

Зинаида писала стихи, большинство из которых описывают жизнь уединенной, обращенной на себя, пытающейся говорить с собой и с Богом души. При этом многие строки посвящены супругу.

Слушай, слушай тишину,

Лучше песни не услышишь…

Я в безмолвии тону,

Вьется плющ по красной крыше,

Воздух ясен, чист и прост,

Пятна солнца на панели,

Через реку брошен мост,

Ветер обнимает ели.

Луг блестит и воздух свят,

Птицы по небу летят,

Подождите, подождите,

Я взлетаю в тишину,

Расцветаю в ней, тону,

Тишиной я становлюсь,

Богу тишиной молюсь.

Отдыхаю, отдыхаю,

Тишина — дорога к раю.

В такой перемене чувств нет никакого противоречия. Зинаида и Святослав были теми, кого называют индивидуалистами, но индивидуалист — это всего лишь психотип, это тот, кто особенно остро переживает нарушение личных границ, для кого их неприкосновенность — самое существенное условие душевного спокойствия. Однако и счастье индивидуалиста в том, чтобы найти человека, похожего на него, для которого панцирь улитки-спутника так же ценен, как и его собственный. Индивидуалистам порознь хорошо, но вместе еще лучше.