«У всех дети как дети — живут мирно, играют друг с другом. И только вы — как кошка с собакой».

В детстве я слышала эту фразу о себе и старшем брате много-много раз.

Родителям было с чем сравнивать: папина сестра в их военном детстве души не чаяла в младшем брате, нянчилась с ним, баловала. И в маминой многодетной семье сестра была младшим второй матерью — приглядывала, кормила-поила. Когда после войны родился еще один брат, с ним сидела уже моя мама. И того, что происходило у нас, вроде бы совсем у них не водилось.

Глядя на нас, мама отчаивалась, папа мрачнел. Ну а с другой стороны — что уж такого исключительного было у нас с братом? По мне так — все как у наших знакомых, плюс-минус…

Это значит, что тысячи раз наши родители слышали из нашей комнаты крики, плач, дикий вой, сопровождаемый криками брата: «Она первая начала!». Сотни раз врывалась я в комнату папы и мамы, размазывая слезы и надрывно жалуясь, незаметно для себя безбожно привирая.

У брата тоже были замечательные умения: он мог мастерски, что называется, не оставляя отпечатков, довести меня до точки кипения и вызвать нужную реакцию. А когда он долго занимался своими делами, мне становилось скучно, и я начинала цепляться к нему так и эдак, пока он не заводился, и я снова бежала к маме ябедничать.

И было бы ради чего ябедничать! Все равно никаких особых наказаний, кроме словесных, родители не применяли. Но для меня было главное — добиться, чтоб отругали брата. Даже если я «первая начала». Даже если потом и мне скажут: «А ты к нему не приставай!» Если брата ругали, что он «так с младшей сестрой» — во вселенной наступала гармония: старшинство брата, его первенство во всем как будто уравновешивалось признанием его неправоты.

А ведь родители, слава Богу, еще не все знали.

Как хорошо, что они так и не узнали, сколько раз мы могли реально погибнуть от братской/сестринской руки. Например, как-то раз брат чуть не задушил меня подушкой. Он просто хотел послушать, как смешно звучит мой голос из-под пуховой массы. Спаслась я каким-то чудом.

Хорошо, что родители не видели, как их шестилетняя дочь, доведенная до нужной кондиции, несется за их же сыном с топором (след от топорища до сих пор виден на двери, за которой, к счастью, успел укрыться мой брат).

Им, конечно, никто не рассказал, как меня завалило в землянке. Эти норы-землянки мы рыли втроем в песчаном карьере — мы с братом и его друг Вова. Брат, конечно, тут ни при чем, оно само все рухнуло, но и в спасении моем он никак не участвовал — откапывал меня исключительно Вова. Потому что брат, увидев, что меня завалило всю с головой, никак не мог разогнуться от смеха.

Всего-то я и вам не расскажу. Главное, что все мы выжили, пока мама с папой были на работе.

Но родители не знали и другого — как нам было весело расти вместе. Или знали, но забывали в минуты наших ссор.

Я ведь безумно гордилась своим старшим братом. Особенно когда он появлялся в каком-нибудь моем коллективе. Например, приходил летом ко мне в детский сад, чтобы поиграть с нами в прятки («Эй, Зеленая! Я тебя вижу!» — кричал он Эльмирке в зеленой кофте, и все хохотали, а меня распирало от гордости.) Или в школе спускался на переменке в мой третий «А», чтоб идя по коридору как бы невзначай уронить моего обидчика.

Как я была благодарна ему за то, что он брал меня с собой бегать по стройкам или грохать взрывпакеты на пустырях! Сколько его увлечений я подхватила: марки, рыбки, хомячки, лыжи, всего и не упомнишь. Даже любовь к стихам у меня, скорей всего, от брата. Когда он дома учил наизусть «Вересковый мед», «Бородино», «Письмо Татьяны к Онегину» — делом чести было выучить быстрее его, чтобы наконец-то доказать очевидное: я умнее и способнее, бебебе! Ну и вообще: когда стихи читает старший брат — это, знаете ли, чего-то стоит.

Почему я все это рассказываю? А потому что часто слышу от друзей, как недружно живут их дети: ссоры, плач, жалобы, драки. Понимаю, что наблюдать детские распри тяжело. Разруливать бесконечные ссоры — утомительно. Хочется, как хотелось и нашим родителям, чтобы были они «дети как дети», а они опять — как кошка с собакой.

Вот я и думаю, вспоминая детство: ведь папа с мамой и мы с братом жили в совершенно разной реальности, каждый видел и слышал свое. Родители — ужасы, крики, сопли-вопли. Мы — ежедневное веселье, включающее, конечно, курощение и низведение, как говорил Карлсон, но и общие шалости, драйв от удачных вылазок на личную территорию друг друга, от прекрасных шальных игр. И ведь наши родители свои крепкие и здоровые отношения с братьями и сестрами тоже вспоминают изнутри. Были бы живы бабушки и дедушки — кто знает, что бы интересного мы узнали.

Мы с братом выросли. Живем в разных городах, дружим, переписываемся по вотсапу, встречаемся несколько раз в год. Обожаем наших племянниц. Брат за эти годы перетаскал несколько тонн моих чемоданов с вокзала и на вокзал. Мы вместе ухаживали за нашей дорогой мамой после ее инфаркта, а потом — потом хоронили, и практически все заботы взял на себя брат, освободив и меня, и папу. Мы знаем, что всегда можем друг на друга рассчитывать. И оба уверены, что детство у нас было самое прекрасное и счастливое.

В общем, я ужасно рада, что у меня есть старший брат.

Не знаю, утешит ли это других родителей, но если бы мои узнали об этом много-много лет назад — наверное, жить им было бы гораздо легче.