Недавно осознала, что я уже восемь лет живу с фантомом материнства. Вот есть то, что происходит в реальности, а есть то, что живет во мне параллельной жизнью, все время на фоне. В этом параллельном мире материнства я читаю детям книжки, все те, что грудами и стопками, тщательно выбранные, с самыми лучшими переводчиками и иллюстраторами, стоят и лежат в их комнате, ожидая своего часа. А в фантомном материнстве — я их читаю. Каждому свою, и на полочках они тоже стоят по возрастам — как раз для моих четверых детей. В этом параллельном материнстве мы, конечно, читаем их перед сном, начиная часа за полтора до него, после ванны, в которой искупались все дети, вытерлись пушистыми-душистыми полотенцами, при свете маленькой лампы, забравшись с коленками под одеяла и прижавшись ко мне со всех боков. В этом же мире мы делаем поделки. О-о-о, сколько мы там всего уже сделали: и тазики с разными крупами для младшего, и миры из картона для среднего; комната наша вальдорфская-превальдорфская, я каждый месяц делаю в этом фантоме украшения по времени года и святой уголок. Там же я наконец-то беру себя в руки и не кричу на них, и тепло, без шантажа отстаиваю границы. Скоро уж детство начнет кончаться, переходя потихоньку в подростковость, а я все мыслю, как куплю специальное устройство, проектор (или как там эта штуковина называется), на кухню, и мы все вместе на большом экране каждые выходные будем смотреть фильм и обсуждать его.

Сколько сил, сколько сил забирает этот параллельный мир. И еще — насколько же он мешает столкнуться с реальностью! Потому что пока этот фантом есть — ты вроде еще ничего, хорошая мама, ведь у тебя это все в планах. Но если опереться на реальность и осознать, что фантом этот только в твоей голове, и дети о нем даже не подозревают, иными словами, если посмотреть на мир их детства только из того, что с ними в действительности случается, то окажется, что я не читаю им книги, мы не смотрим вместе фильмы, и я либо сливаю границы, и они растут искаженными в этом, либо ору и шантажирую компьютером, вызывая все большую привязку.

Как важно отбросить этот фантом, встретившись со своим честным материнством, увидев и прожив горечь несвершаемого, признать, что на что-то так и не хватит сил, как бы ни хотелось тебе этого дать детям; а с потерей чего-то ты совсем не готова смириться, и обожженная обнаженностью мира реального, неприкрытого ворохом мечт из фантомного, материнского, подстегнуться с рвением — делать и менять.

Мне кажется, на каждого ребенка выдается по маленькой фее материнства. Это такая микро-мойра, она наблюдает вечно за тобой с весами, в которые после каждого взаимодействия или его отсутствия с ребенком кладется камушек — черный или белый, в ту или иную чашу. Белые камушки — это когда твой ребенок смеялся, ощущал беззаботность и счастье, ощущал их как норму, наполняясь теплом и безопасностью бытия; черные — когда что-то прорезало внутри и дырявило, обкрадывало на бесконечное «никогда больше», потому что только теперь и сейчас, вселяло тревогу и чувство беды и собственной бедовости. А потом эта фея вылезает на всех развилках жизни твоего ребенка: когда у него нет веры в себя, чтобы поступить в тот институт, который он хочет, или хотя бы почувствовать, что же он хочет; когда выходит замуж, потому что по любви и навсегда, или чтобы поскорее сбежать из болезненной жизни в поиске себя в другом человеке; или когда в 40 ощутит внезапную пустоту и бессмыслицу, и подует ветер перемен. Вот тогда приходит эта фея — и туда качнет твоего ребенка на развилке, где больше камешков — белых или черных. Тогда у него будут силы уйти из деструктивных отношений или с нелюбимой работы, или не будут.

И невозможно растить ребенка так, чтобы в руках у феи копились только белые камушки. Черные, конечно, будут: это же жизнь. Вопрос в том, какие перевесят.

Важно помнить, что это происходит каждый день, особенно там, где что-то перерастает в привычку. Привычка — это наорать, чтобы разогнать всех спать, или привычка поцеловать каждого и сказать, что ты его любишь? Не так много на самом деле этих моментов, смысловых блоков, за материнство. Сколько вечеров перед сном у твоего ребенка до его вырастания? Их можно даже подсчитать, пойти в обгон феи. Предположить, какие вечера ты дома, а какие нет, когда укладываешь ты, а когда кто-то другой, когда ты сама в ресурсе, а когда нет. Конечно, укладывание — это только пример. Но, в конечном счете, материнство состоит не из чего-то сакрального, ультрамудрого, что нужно познать через толстые книги умных психологов, не в воспитании оно, не в приемах. Оно в этих камушках, падающих с горы быстро проходящего материнства, пока твой ребенок с тобой. Камушки — как песчинки в песочных часах.

Я знаю один очень эффективный способ — подружиться с этой микро-мойрой материнства. Это писать о детях. Писать и фиксировать то, что есть: хорошее и удивительное, что с ними происходит, и чем они тебя восхитили сегодня; и неприглядное, стыдное и горькое, всегда осознавая, что это про тебя. Про вас, взрослых, и что это можно менять. Когда пишешь, ты вынужден смотреть в это, здесь не срабатывает вытеснение: о чем неприятно, где не вижу решения, — о том и не думаю; тут приходится замечать, осознавать и искать варианты.

Когда пишешь, ты сталкиваешься с необходимостью подбирать слова. А подбор слов — это лучшее упражнение по нахождению контакта с тем, о чем пишешь. В данном случае — с ребенком. Ты начинаешь его так осязать душой, осознавать и проникаться. Ты познаешь его так и делаешь родительство максимально проактивным.

В случае нарушенной привязанности — не-а, не ребенка к родителю, а твоей к ребенку, бичу современности в связи с нашим советским прошлым — практика писания о своем ребенке, обдумывания проблем и любования им на бумаге является одним из лучших способов ее восстановить. Потому что ты включаешься в своего ребенка. Да, это лайфхак, авторский, нажитый, вытруженный — и делюсь.

И род — когда начинаешь собирать информацию о своем роде, детстве твоих родителей, судьбах родителей родителей и их родителей, — совсем осязаем становится контекст. Того, в чем и почему рос ты, потому что так росли они, потому что так росли те и те. Это примиряет с действительностью, с обидами, притязаниями на их фантомное родительство, которое и у них, конечно же, было. И делает тебя смиренным перед лицом твоего собственного, реального.

И ты находишь свой личный баланс в этом древе — между тем, что теперь можешь исцелить и исправить, сделав своим детям иначе, чем сделали тебе-ребенку и твоим прародителям, когда они были детьми; и тем, что именно в силу несделанного ими — ты теперь не в силах поменять, потому что в тебе нет того самого, единственно необходимого — белого камушка.

Марьяна Олейник

Источник: Блог автора в фейсбуке