Стоит ввести в интернете запрос «домашнее насилие», как выдаются (к счастью) ссылки на десятки сайтов о том, что делать жертве домашнего насилия. Однако никто не говорит о том, что же делать свидетелю. Что делать, если на твоих глазах унижают ребенка, угрожают женщине? Как быть, если ты обычный прохожий и не хочешь просто проходить мимо? Если тебя не устраивает это общее причитание: не надо никуда лезть, тебе же хуже будет, сами разберутся, это их семья, тебе что, больше всех надо? Как построить взаимодействие с насильниками и чего добиваться? Я, воспитанная хорошей девочкой-трусишкой, не знаю, как себя вести. Пытаюсь, но у меня плохо получается. Пока я знаю одно: нельзя проходить мимо. Нельзя быть в этой толпе людей, которые закрывают глаза на то, что происходит у них под носом, лишь бы не напрягаться.

1 сентября в хорошей частной школе. Нарядные детки и родители, идет линейка. Я сижу на газончике и вижу эту семью: мама и папа снимают на камеру свою первоклассницу, рядом крутится их вторая дочка — двухлетка в белых колготках и нарядной юбке. Младшая ведет себя как положено уставшей двухлетке на скучном мероприятии: капризничает. Я на минуту отвлекаюсь от этой сцены, а когда поворачиваюсь снова, вижу, что они чуть отошли от толпы, младшая уже сидит на асфальте и ревет, а приличный папа вытаскивает из своих приличных брюк ремень и машет им перед носом этого ревущего создания в белых рюшечках. В нескольких метрах от них линейка, и все делают вид, что ничего не происходит. У меня внутри все замирает и сразу включается трусливый голос: «Зачем это тебе, ой, эти проблемы, эти разборки с родителями, директором, тоже сделай вид, что все хорошо, ты же знаешь, как дети иногда достают». Противный трус внутри побеждает, и я не нахожу в себе сил идти на разборки с родителями. Пока внутри меня происходят все эти внутренние диалоги, родители, наконец, отходят от ребенка в общую радостную толпу. Малышка продолжает рыдать, сидя попой на асфальте в уже запачканных белых колготах. Я подхожу к ней и пытаюсь заговорить. Она удивленно смотрит на какую-то чужую тетю, перестает плакать и бежит обратно к родителям. Я остаюсь думать о том, что же родители позволяют себе дома, если они позволяют себе такое на улице… Ругаю себя за слабохарактерность и молюсь: «Господи, пошли мне еще такую ситуацию, в следующий раз я буду сильнее».

Мы с мужем идем в кино в торговый центр. Красивые подстриженные кустики, нарядные люди, как и мы, идут отдыхать. Перед входом разыгрывается отвратительная сцена морального изнасилования: гламурная дама с угрожающими интонациями отчитывает девочку лет десяти за грязные носки ботинок, за то, что она бегала, за то, что просто была обычным ребенком: «Я вижу, ты ботинками что-то пинала! Как ты смеешь так делать! Кто ты такая вообще!» Бедный ребенок стоит, скрючившись, и молчит. Ругань продолжается все то время, пока мы идем мимо. Я снова не знаю, что делать, но не могу проигнорировать эту сцену. Просто подхожу и смотрю в упор на эту разъяренную мамашу, та выдавливает из себя: «Что?» Я что-то сдавленно отвечаю. Отхожу и сажусь рядом. Наконец, мать немного успокаивается и говорит девочке что-то вроде «Ну, поцелуй меня», и та, дрожащая, запуганная, целует. Они заходят в торговый центр. Я не могу спокойно идти в кино, говорю мужу подождать и иду за ними, так и не понимая, что делать. Адреналин зашкаливает, сердце бешено бьется. И вдруг вижу, как они встречают отца. Пока отец скучает в сторонке, мать девочки заставляет своего униженного и раздавленного ребенка позировать вместе для милого семейного селфи. Ах, вот почему ее бесили затертые носочки ботинок дочки — боялась испортить селфи. Я подхожу к отцу и спрашиваю: «Вы знаете, что ваша жена публично унижает вашу дочь? Вы это поддерживаете?» Сердце сейчас выпрыгнет из груди. Мужик на удивление спокойно отвечает: «Нет, не поддерживаю, я с ней поговорю». Я быстро ухожу. Кажется, мать семейства отвлеклась от селфи и протяжно кричит мне «Де-е-евушка!». Но это был предел конфликта, на который я способна сегодня. Мне надо успокоиться. Я иду и молюсь: «Господи, спасибо, что помог, пошли мне еще этих невыносимых ситуаций, в следующий раз я буду сильнее».

Я иду к нотариусу со знакомым юристом. Возле подъезда мужик грубо зажимает в углу женщину, не давая ей пройти. Через три минуты идем обратно, и я вижу, что ситуация развивается. Мужик бросается на женщину, отнимает у нее сумку, его пытаются оттащить и успокоить его родители, но он продолжает угрожать женщине (жене, сожительнице?). Из беседок напротив молча смотрят бабульки. Мамы выгуливают детей. В десяти метрах от этой идиллии спального района в бетонном закоулке мужчина мучает женщину. Мне ужасно хочется сделать вид, что ничего не происходит: не хочется вступать в конфликт, не хочется втягивать малознакомого человека, который идет со мной рядом. Но я иду разбираться. Насильник явно в аффекте, грубо отвечает: «Те че надо, это моя жена, это наши разборки». Юрист тоже: «Дарья, зачем вам это? Это все бесполезно!». Я достаю телефон и снимаю на него видео, у меня его пытаются отнять, я говорю «не трогайте меня», что-то про полицию, мужик орет: «Ну вызывай, вызывай!». Спрашиваю у заплаканной девушки, нужна ли ей помощь. Она затравленно качает головой, мол, нет, не нужна. Наконец свекровь заводит ее в подъезд, мужик ломится за ней, отец пытается его оттащить. Мы уходим. В голове снова тысяча мыслей: «Что надо было сделать? Наверное, я должна была сделать больше. Надо было хотя бы отвести девушку в сторону и поговорить с ней пять минут в той же беседке… Я слишком боялась за свою шкуру, слишком много думала о насильнике и совсем не осталось времени подумать о жертве… Меня-то бы он не ударил, я ж не его жена, а если бы и ударил, то зато были бы реальные основания, чтобы полицию вызвать, состав преступления понятный». И я иду и молюсь: «Господи, опять я ничего не смогла и растерялась. Помоги ей, бедной. И пошли мне еще этих ситуаций, в следующий раз я буду сильнее».