Человеческая память – очень странная штука. Наш мозг постоянно цензурирует воспоминания, протаскивая их через ушко нового опыта. Именно этот фактор позволяет опытным людям ворчать на молодежь. С чистым сердцем и незамутненностью во взоре. Ульяна – человек, имя которому ярость. В обычные дни вы не встретите более рассудительного, сдержанного и милого ребенка. Но если распорядок вещей нарушается, например, вы планируете вывезти Ульяну к морю, то участь жертв египетских казней покажется вам счастливой. Ульяна очень последовательна в своих пристрастиях. Основное ее пристрастие – стабильность. Для Ульяны подвести море к дому выглядит проще, чем подвезти к морю Ульяну. Мне сложно понять Ульяну. Я в душе кочевник. Если я никуда не ездила в течение двух месяцев, меня начинают разрывать неясные томления. Домашние обходят по кругу, муж шепотом спрашивает, как дела у моих подружек из разных городов России и ближнего зарубежья. Когда Ульяна начинает завывать по углам – опять ехать, опять скитаться, я хочу быть дома, я не хочу ваших морей, гор, музеев и друзей… я испытываю много негативных эмоций. «Неблагодарная!» – хочется восклицать мне. Дети неблагодарны всегда. Я сама очень неблагодарная дочь. Как-то в детстве папа отвел меня в театр. А потом спросил, понравилось ли мне. Я честно выдала все критические мысли, что роились в моей 7-летней голове. Спартак Мишулин был староват для Карлсона, слышно плохо, Малыш похож на взрослого человека, декорации дурацкие, а мороженого в антракте могло быть и побольше. Сейчас понимаю, что достать билеты на хитовый спектакль наверняка было непросто, выкроить время и силы на поход с ребенком в театр – тоже. Я помню свое недоумение, когда папа начал метаться по комнате и жаловаться, что я вечно всем недовольна и мне не угодишь. Эта ситуация научила меня хвалить подаренных коней и стискивать зубы, когда Ульяна орет: оставьте ребенка в покое. И снова стискивать зубы, когда Ульяна на этот раз уже не хочет возвращаться домой из отпуска и требует оставить ее там, где она находится. Хорошо, что у меня крепкие зубы. Ребенок Мария приходит к нам повыть о горькой судьбинушке. У ребенка Марии одна комната, а могла бы быть анфилада. И ботинки новые у нее одни. А вторые ботинки надо бы поберечь, они фирменные и красивые, в школу мама таскать запретила. У Марии могли бы быть интересные поездки с родителями – и чтобы она была одна, но ездила часто. В реальности же Мария ездит редко и с братьями-сестрами. Назойливыми братьями-сестрами. Отец ребенка Марии, услышав причитывания, взвыл белугой. Мне, кричал он, 40 лет, а у меня нет своей комнаты! И никого это не смущает! Никого это, и правда, не смущает. Детей невозможно смутить. Сама я, помнится, была преисполнена ощущения печали и одиночества. Никто меня не понимал, душа моя изнемогал(а). Образ Татьяны нашел в моем лице свое воплощение. Только я любила осень и не писала любовных писем странным персонажам. А так все эти родительские варенья, праздничные пиры и скудные увеселения офицеров в военных городках мнились мне унылой прозой. Мне казалось, я достойна большего. Чувство это пестовалось моей бабушкой, из антагонизма с мамой. И к подростковому возрасту прошло, сменившись неприязнью к любой драматической позе с заломленными руками. Но постоять в позе страдальца, видимо, часть пути самурая. Без проживания чувства несправедливости мира персонально к тебе, великолепному, не отрастает самоирония. Ванечка – человек действия. Сначала сделать, потом подумать, вот его выбор. Восприятие мира через чувственный опыт как единственно достоверный. Ванечка получил в подарок старенький смартфон и укатал его за два месяца в хлам. Вчера смартфон пал смертью храбрых. Никакие предупреждения и просьбы обращаться с телефоном аккуратнее, не играть до перегревания, не брать с собой в ванную не работали. Ванечка их пропускал мимо ушей, пока не наступил закономерный финал. Горе его было безмерным. Ванечка бился в рыданиях и сетовал, что теперь-то уж все, навеки он остался без смартфона, и это дело его собственных рук, о горе мне, несчастному. Очень античного вида была трагедия. Дети не умеют принимать будущие потери как реальность. Когда я была ребенком, подкуп казался мне самым эффективным способом завести друзей. Я мало что помню из детства, но одна картина врезалась в память. Я стою на подоконнике и бросаю конфеты из окна. Внизу бегают мои дворовые приятели и подбирают дефицитные шоколадные сладости. Их прислали бабушка с дедушкой из Москвы, мама выложила в хрустальную вазочку. Думаю, созерцать конфеты было одним из удовольствий от посылки. Миг триумфа прошел, конфеты закончились. Я рыдала, как выпь. Евдокия привыкла быть звездой. Темперамент экстраверта позволяет ей легко адаптироваться в любой компании. Неторопливость Ульяны в освоении новых навыков приятно льстит Дуниному тщеславию. Но в стратегической перспективе неторопливый темп учебы более эффективен. Можно отточить навыки письма, чтения, прочувствовать, понять глубже задание по построению натюрморта. Если не торопиться, ряд заданий будет выполнен лучше. Дуня страдает, когда ее поспешные работы не вызывают былого восторга у преподавателей. С взрослением требований к учебе больше и быстрая реакция перестает играть такую важную роль в создании имиджа звезды. Быстро решить сложную задачу – то, что я обожаю. Раздумывать, разрабатывать, двигаться шаг за шагом мне не нравится. Многие жизненные повороты могли бы быть пройдены на менее крутых виражах, если бы я умела планировать и распределять свои силы. Если дело требует постепенности, я охладеваю. По природе своей я стайер, не марафонец. Быстрый рывок и скорый финиш. Я могу сделать интересный фотопроект, но если работать над ним надо больше полугода, то этот проект с большой долей вероятности не будет сделан никогда. Когда я сталкиваюсь с каким-то фундаментальным недостатком своего ребенка, я злюсь. Потом унываю, потом пытаюсь придумать или найти механизмы мотивации. Потом бросаю все как есть и испытываю глухое раздражение. И только потом вспоминаю себя. Неидеальную, совершающую ошибки, зависящую от своего настроения и чувства голода или недосыпа. Вспоминать сложно. Часто вспоминать неприятно. Как неприятно бывает сидеть в кресле у стоматолога. Вроде и обезболили, но копошение металлическими предметами во рту та еще радость. Когда я вспоминаю, то понимаю: мои дети – просто отражение меня. А смотреть в себя неидеальную, идущую тернистой тропой заблуждений, не слишком весело. Да что там, откровенно бесит. Хорошо, что я почти ничего не помню из своего детства.