Эту картину я никогда не забуду: Геля лежит на полу, лицо багровое от плача, руки тянет ко мне – мама, мама! И в глазах столько мольбы… Знаю, что пара близких мне людей, если прочтут эти строчки, раздраженно поморщатся и даже, может, начнут возмущаться и осуждать. Их можно понять. Потому что в тот день этот ребенок довел до состояния белого каления всех домочадцев. И не только тогда. Как выяснилось, приемный ребенок — это вызов каждый день. 

Но иногда у меня получается «нащупать» спасательную кнопку. Я назвала ее «дзеном». «Дзен» в данном случае следует понимать не как религиозный термин, а скорее как философский. Как выработанный иммунитет к трудностям, самозащита, которая срабатывает в экстремальных ситуациях и позволяет не терять удовольствия от жизни с «буйным и диким» ребенком.

Мы у бабушки. Идет второй месяц адаптации детей дома. Я вынуждена раз в неделю оставлять девочек у своей мамы, чтобы ездить на работу. Хотя я и перешла на полставки и установила дома студию, удаленно работать мне не разрешили. Раз в неделю привожу детей из одного загорода в другой, оставляю на весь день, уезжаю на работу в Екатеринбург, вечером приезжаю, утром опять уезжаю, а вечером мы отправляемся домой.

В таком графике мы жили полгода, пока не пошли в садик. Хорошо, что хотя бы всю оставшуюся неделю дети целыми днями были дома, со мной. Сейчас, конечно, в таком режиме 24/7 я вряд ли их выдержу без ущерба для нервов, но тогда как-то нормально было, тем более я очень хотела быть с девочками целыми днями, чтобы напитать их как можно крепче домом…

Первые дни Ангелина не засыпала, она вообще почти не спала, а когда мы приезжали к бабушке с ночевкой, стресса становилось больше, и вечерняя истерика дочки была непременным ритуалом. В первую ночь у бабушки не спал никто. Четырехлетняя девочка орала так, что мне казалось: все службы спасения сейчас к нам приедут. Успокаивалась, только когда я брала ее на руки, и так мы ходили, обнявшись, укачивались какое-то время. Потом уже я не выдержала, положила Гелю на кровать, сама уснула мгновенно, просыпаюсь через 2 часа – она сидит рядом, играет, но не спит! Только к половине пятого утра ребенок свалился без сил. А так всю ночь сидела в темноте на кровати рядом со мной и контролировала всех, расслабиться вообще не могла, бедная!

Итак, Ангелина валяется на полу, взмокшая и багровая, извивается, орет, никого к себе не подпускает. На часах первый час ночи. 

Точной причины истерики я не помню, это и не так важно, потому что всегда это было просто зацепкой. Взорваться она может внезапно, впрочем, как и внезапно прекратить. Хлеб ей дали не той стороной корочки – катастрофа всемирного масштаба, штаны, которые она до этого спокойно носила, начинают резко «колоть», да так, что их нужно снять незамедлительно, иначе землетрясение. При этом других штанов все равно не надо, а что надо? Ничего не надо – и дальше извивается по полу. Но в тот вечер она так горько плакала от того, что никто-никто-никто на свете не может ее понять… И поэтому – этот взгляд с мольбой…

Нет, не каприз, это именно крик о помощи был! «Мама, просто услышь меня, пойми, не бросай, пожалей, все только и говорят, что я плохая, что же мне делать с тем, что я плохая?!»… вот это я прочитала в ее глазах. И вот тут, при любой истерике, у матери начинается дилемма. Ребенка жалко, с одной стороны, но, с другой, – вдруг я иду на поводу? Возможно, у обычного родителя в такие моменты срабатывают другие алгоритмы, но меня насчет Гели многие «специалисты» инструктировали так: ребенок сложный, с ней надо сразу «быка за рога», построже, потверже и все в таком духе. Ну и что? Ну и то. Не работает!

Обычная «педагогическая» строгость у нас с Ангелиной совершенно не работает!

Во-первых, там такой характер, ого-го! И ломать его не хочу, нравятся мне такие дети, с характером. Во-вторых, строгость обычного любящего родителя, с которым ребенок пуповиной «зова крови» на всю жизнь связан, это другое дело. На крепком фундаменте здоровой привязанности основано естественное послушание: иногда, конечно, протесты бывают, но в целом малыш на экстрим в 5-летнем возрасте в виде побегов из дома, например, не способен. У Ангелины в этом плане тормозов нет! 

Поэтому ну какая тут педагогика? Я без претензий к кому-либо, но у нас традиционные методы не срабатывают. Только «ненормальное», «неадекватное» милосердие! 

В спину несется: «Ты ее испортишь, ты ее балуешь, ты ее распустила, ты с ней еще наплачешься», а я вижу перед собой этот взгляд и ничего не хочу знать про педагогику вообще. Только немедленно поднять, обнять, закрыть, укрыть, обогреть, а потом… А потом она сама резко все это безумие прекращает, поднимает с пола хлеб, который только что швырнула, даже может надеть штаны (о, они уже не колют?) и внезапно становится милым ребенком, адекватно на все реагирующим. 

Это я к чему? К тому, что ничего не понимаю в воспитании.

На первом занятии в школе приемных родителей мы разбирали правильные и неправильные мотивации. Даже при нулевом внутреннем ресурсе (а к нулю рано или поздно приближаются любые родители) верная мотивация не даст сойти с дистанции. Там, где ребенок кровный, это так и называется – «зов крови», «кровинушка», на этом родстве и строятся базовые отношения привязанности, мать и ребенок чувствуют друг друга. Когда такой привязанности изначально нет, построить и сохранить отношения с ребенком поможет только верно выстроенная мотивация. Согласна с мнением, что она не бывает правильной или неправильной: если ты вообще-то не собираешься сознательно вредить ребенку, любой мотив благороден. А дальше – миллион нюансов и сложностей, миллион особенностей.

Принято считать, что лучшая мотивация – любовь. Увы, совсем нет.

Все приемные семьи знают горькую истину: одной любви недостаточно. Приемный ребенок каждый день будет проверять твои чувства.

В чем же моя мотивация? То, что нет своих детей, а мамой мне стать всегда хотелось? Да, это очень мощный стимул, безусловно. Но всегда было что-то еще… Закрыть, заштопать, исправить хотя бы так, на минус два, эту жестокую несправедливость в мире… Когда дети живут, по сути, совсем одни в своих отдельных домах и боятся ночью спать, потому что, например, их пугают выстрелы салюта за окном, и они плачут, совсем одинокие, и некому им пожаловаться, и некому погладить по голове и успокоить, и почитать сказку на ночь, и обнять, и укрыть, и поцеловать. А я это все могу. С меня не убудет. Я даже стану очень счастлива от всего этого, хотя и буду дико уставать. Но зато я знаю, что хотя бы две маленькие девочки в мире больше не боятся ночного салюта, а если и случается, то всегда можно позвать маму в ночи, и она придет.

…Я глажу засыпающего ребенка по спине, шепчу: «Ангелина хорошая, Ангелина красивая, добрая, милая». В ответ на каждое слово слышу: «Нет, Ангелина плохая – не красивая, не добрая, не милая». Я опять: «Ангелина хорошая, красивая, добрая, милая»… На десятый раз уже ничего не говорит, облегченно вздыхает, сопит, мякнет и засыпает.

А я дальше отращиваю свой непедагогичный «дзен».