Очередь в супермаркете. Выкладываю свои чипсы и мороженое на кассу, и вдруг позади раздается восклицание: «Как хорошо кушает молодежь! И за это мы воевали?». Поворачиваюсь и вижу пенсионерку, которой никогда бы не дала те 84 года, которые, как оказалось, имеются у нее в активе. Она замечает мой взгляд и кивком головы указывает на соседнюю кассу, действительно заваленную продуктами, – так обычно бывает в «Ашане», а не в «Перекрестке» или «Пятерочке». Молодая семья возится с грудой покупок; я машинально расплачиваюсь, наезжаю дяденьке на ногу, наспех сгребаю свои мороженые и слушаю, слушаю…

Она коренная москвичка; дорожит квартирой, которую получил еще ее отец как участник боевых действий. Ее семья потеряла на войне две ветви. Ее сестра работала на противотанковой обороне, перегораживая дорогу ежами. Сама моя собеседница тоже помогала по мере сил: на ее долю выпало противостоять налетам на Москву, сбрасывая с крыш «зажигалки». Она вспоминает, какой страх испытывали люди, когда над ними пролетали самолеты, и лицо ее мокро от слез: «У нас глаза сами плачут, какой это был ужас…» Говорит, что немцы были уже одной ногой в городе, но положение спасли сибиряки, отбросившие врага за поразительно короткое время, едва ли не за десятки минут. В ее голосе я слышу благодарность этим ребятам – благодарность, не имеющую срока давности. Слышу и боль: боль за ее поколение, которому досталась такая тяжелая участь; боль за то, что им порой кажется, что они проливали кровь напрасно – она с возмущением говорит о сытой беззаботной жизни молодых, о плясках на амвоне; с состраданием – о невозможности повлиять на это, о пяти инфарктах Патриарха. Мимоходом озвучивает свое желание, чтобы праздник поскорее закончился. На мое удивленное «почему» отвечает, что для людей 9-ое мая – праздник, а для ветеранов – поминки. Впрочем, оптимизма она не теряет и даже в обруганной ею молодежи видит свет: считает, что, если обстоятельства прижмут, то и мы сможем выправиться; люди с совестью, мол, всегда были, есть и будут. Оставив военную тему, говорит и о своем здоровье, о тяготах старости, удивляясь своему возрасту; рассуждает о политике и о потоке гастарбайтеров; рассказывает о своей внучке, о ее муже и о красивом мальчишке-правнуке…

Мы расходимся в разные стороны, не попрощавшись. Я смотрю по сторонам: вокруг пестрят ордена ветеранов (по правде я видела всего двоих, но в глазах до сих пор блестит их золото), и тянет расспросить каждого обо всех нашивках и медалях на груди. Хочется объять необъятное, уходящее с каждым годом все дальше и дальше – тем дальше, что педагоги говорят, будто для современных школьников Великая Отечественная война уже абстракция.

Хорошо, что для меня она имеет конкретные зацепки: ордена дедушек и прадеда, в том числе тяжеленькая медаль с надписью «Битва на Курской дуге» – одноименная станция метро пахнет для меня дедушкиными сигаретами, металлом и порохом (металлом от награды, а порохом воображаемым, но разве это так важно?). Есть и другие зацепки – письма и фотографии этих глобальных лет, в том числе и карточка прадедушки с товарищами в Берлине, на камнях мостовой, каких в Москве не увидишь. Еще один связующий элемент – папин сбор и анализ информации об участи прадеда, погибшего в госпитале от ран. Рассказы бабушки о сороковых годах в деревне, о том, как отец воевал, дома было нечего есть, а они вдвоем с братиком брели по темной улице…

Памятник в нашем районе с капсулой, которую можно будет вскрыть в столетие Победы…

Традиционные визиты ветеранов в школы, их воспоминания о том, кто за какой партой сидел… и кто в каком сражении пал… Гранитные доски у школьного крыльца с именами погибших учеников… И караул у Кремлевской стены. Но ведь наступит миг, когда эта непрочная ниточка прервется, истает, растворится в круговороте жизни. В общем-то таков естественный ход вещей, но отчего так саднит душу, когда думаешь об этом?