Если зайти на «Яндекс» и забить в строку поиска имя нашего сегодняшнего героя – система выдает 54 тысячи (!) ссылок, хотя он не актер (а мог бы им быть), не спортсмен и не политик. Просто Александр Гезалов – невероятно деятельный человек. Он является международным экспертом по социальному сиротству стран СНГ, экспертом Общественной палаты РФ, шеф-редактором нескольких сайтов, посвященным детям-сиротам и прочее, и прочее. История его жизни – это сюжет для романа – тяжелого, героического, но со счастливым финалом. Хотя, что-то подсказывает, что все только начинается…

— Александр, недавно Вы получили премию «Новая интеллигенция» в номинации «Гражданская активность», которую вручала газета «Московские новости». Как Вы относитесь к всевозможным премиям, которыми Вас награждают?

— У меня уже их настолько много, что я просто не помню, как они называются. Когда говорят об успешности человека, который прошел систему детского дома, всегда смотрят, чем человек занимался и чего достиг в своей профессии. Астафьев писал книги, Садальский выступает на сцене, Губенко руководит театром – все они вышли из детдома. Я вроде никем не руковожу, только собой. И, соответственно, то, что я делаю, замечает государство, церковь и другие. Я никогда ни у кого ничего не прошу, чтобы мне что-то дали, все вручают только по собственной инициативе.

Я отношусь ко всяческим наградам с долей юмора, хотя понимаю, что все эти заслуги – это возможность показать тем, кто не знает о проблемах сирот, бездомных, заключенных, что эти проблемы существуют и их нужно как-то решать. Я уже иногда подумываю прекратить общественную деятельность, потому что я давно в этой теме «варюсь» и чувствую, что уже повторяюсь. Но сейчас возник «закон Димы Яковлева», и я опять востребован. У нас о проблемах сирот чаще всего говорят люди, которые мало что об этом знают.

Я стараюсь свои регалии использовать как инструмент влияния на эту систему, потому что если у тебя есть какие-то заслуги, то и чиновники уже по-другому относятся, и люди, которые читают информацию о тебе, чем-то проникаются. Если государство меня отмечает, значит, я на государство как-то влияю. А последняя премия – это, в основном, возможность в следующем году бесплатно написать в это издание 12 статей на тематику, которая меня волнует. Я понимал, что просто так в «Московские новости» не прорвусь, но т.к. я смог мобилизовать достаточное количество людей, чтобы за меня проголосовали, то теперь я могу продвигать свою точку зрения на страницах «МН».

— Когда начинаешь искать информацию о Вас, в поиске находится множество статей, интервью, ссылок, многие читали Вашу автобиографическую повесть «Соленое детство». Но далеко не все знают Вашу историю, расскажите и для наших читателей, с чего все начиналось?

— Когда я жил в детдоме, я почему-то никогда не думал, что вообще чего-то добьюсь. У меня были проблемы со здоровьем – вывернуты ноги – я был маленький, худенький, не интересен добровольцам, что мне очень нравилось.

— Почему?

— У меня есть рассказ «Пушкин». Он про мальчика, который жил с нами в детдоме, он был очень похож на Пушкина. Кудрявый, симпатичный, все с ним всегда фотографировались, а нас не замечали. Потом он погиб. Я думаю, что если бы меня заметили, приласкали, я бы с этим просто не справился. Я каким-то образом смог пережить тот момент, когда ты должен себя проявить, опуская глаза, натягивая шапку, я бежал от этого, стараясь быть незаметным.

Оглядываясь назад, понимаю, что у меня не было никаких мечтаний, а основная мысль была: «Чем жить?» Мечты – это иллюзии, которыми кормит государство или те же добровольцы, что где-то там ты кому-то нужен, кто-то тебя ждет. Никому ты не нужен на самом деле, и в семье никому не нужен, потому что будешь сам за все в жизни отвечать, и это нормально. Так что у меня не было иллюзий насчет того, что я выйду из детдома, и меня сразу же станут замечать и помогать.

Потом я стал «подсматривать», давать внутренние комментарии происходящему вокруг, и осознал, что даже в реальности детского дома можно свой росток жизни через асфальт вырастить, и начал этим заниматься. Конечно, для окружающих это было незаметно, потому что у домашнего ребенка успехи замечают родители, поощряют его чем-то, а мои личные успехи не замечал никто  — что я получил образование, писал стихи, занимался спортом, не курил, не пил. Для домашнего ребенка это норма, а для детдомовского – большое достижение, потому что все вокруг говорили: «Давай, затянись, вот тебе стакан, выпей, ты что, не пацан?» Эти незаметные успехи и стали тем фундаментом, который позволил дальше что-то в своей жизни делать.

— Но ведь каждому ребенку (а подчас, уже совсем не ребенку) нужна похвала, поддержка, внимание…

— Дело в том, что для того, чтобы принимать похвалу, я должен кому-то доверять. Должен был быть какой-то человек, с которым мне хотелось бы поделиться своими успехами. А у воспитанников детдома такого человека нет в связи с тем, что с ними рядом чаще всего «одноразовые» добровольцы, которые сегодня есть, завтра нет, и ребенок не знает, кому показать свои достижения и для чего. То же самое и в общении со своими,  детдомовскими: зачем показывать достижения тому, у кого и так проблемы? Когда кто-то стоит, курит и говорит: «Ну, чего у тебя там?», — «А я вот не курю…»

— Рано или поздно у Вас появился человек, которому Вы стали доверять?

— Нет.

— Получается, Вы всю жизнь опирались только на свои представления о том, что хорошо, что плохо?

— Получается, что да. Сейчас стараюсь с женой «сверяться», мы ждём уже четвертого ребенка.

Был момент, когда я познакомился с Кларой Лучко, она дала мне много хороших советов, которые мне помогли в жизни, но это была скорее «сверка» моего внутреннего понятийного аппарата, который она очень сильно подкорректировала. Но так, чтобы я чем-то делился, рассказывал – нет. У нас же как? Разговоры по душам чаще всего проходят за рюмкой водки или в дороге. Я чаще разговариваю с собой, идет постоянный внутренний диалог, а так, чтобы делиться с другими – не привык к этому.

— Вы сказали, что пошли учиться после детдома. Куда?

— Когда меня выставили из детского дома, меня отвезли в ПТУ с чемоданом и с 20 рублями. Я до сих пор помню ПАЗик, отъезжающий от меня, а я стою около ПТУ, смотрю, как он отъезжает, и понимаю: «Все». Мысль была одна: «Что я буду делать дальше?»

Надо было найти кого-то, кто будет тебе что-то подсказывать, помогать. А кому ты интересен? Ты уже не детдомовский. Нашел замдиректора, меня определили в общежитие, выдали продукты. В общежитии шел ремонт, никого не было, и это было очень удачно, потому что я первое время пообжился, привык. Должна быть какая-то демаркационная зона между детдомом и остальным миром, потому что если бы я сразу же попал в общество домашних детей, я не знаю, что со мной было бы. Это было определенное испытание: в ПТУ 300 пацанов, и я один детдомовский.

— И как Вы выстраивали отношения с ними?

— Ну, как выстраивал… Они меня чурались. Но у меня было хорошее преимущество: я хорошо играл в футбол и уже занимался боксом. Я понимал, что нужно включиться в какой-то процесс, поэтому нашел тренера и занимался боксом. Опять же, эти успехи мало кто видел, но произошел один случай, который помог мне утвердиться среди птушников. Был один мальчик, который считался главным, он как-то подошел ко мне сзади и сильно ударил по голове сумкой. Я повернулся, смотрю, стоит толпа пацанов, которые оценивают, что будет дальше. И я вмазал ему в ответ.

Я знал, что у нас в детдоме такой же закон: драка один на один, и нужно драться до победного, потому что если ударить один раз, то он поднимется, а все остальные присоединятся и тогда ты вообще не выживешь. Я не боялся, что меня накажут, потому что если это сделают, то это будет моим плюсом. Вечером после драки я шел на тренировку, и все отходили в сторону. Ребята были хоть и дерзкие, но домашние, и не ожидали, что можно в разборках наткнуться на камень, а я был уже закален в детдомовских драках. Я понял, что у меня есть инструмент, который поможет мне продержаться. Это было для меня хорошим уроком, я понял, что нужно заниматься спортом, бегать кроссы, быть в форме.

Потом как-то я научился играть на гитаре за одну неделю. Я интересовался девчонками (понятное дело, мне было 16-17 лет), а они мной не интересовались. По выходным мы собирались и пели песни под гитару. Я понял, что мне тут ничего не светит, потому что на гитаре я играть не умею. Мы сидели в кругу и передавали друг другу гитару, надо было спеть 1-2 песни. Мне передали гитару, я отдал ее другому, все так пренебрежительно на меня посмотрели, особенно девчонки… На следующий день я взял гитару, закрылся в своей комнате на неделю и стал учить песни Высоцкого. Через неделю мы снова собрались, мне уже гитару не передают, мол, «он все равно не играет», а я взял инструмент и сыграл песню. Коряво, конечно, но старался. Все посмотрели на меня с уважением: «Спортсмен-то еще и играть умеет».

У меня была еще проблема: я не понимал домашний юмор. В детдоме он был совсем другой. Я стал подслушивать, подсматривать, записывать фразы, которые ребята произносили в компаниях и давать на них по нескольку вариантов ответов. Потом начал практиковать это: кто-то что-то скажет обидное, даже не мне, а другому, а я в его защиту отвечаю. Я уже знал, что мне ничего не сделают. И наблюдаю за реакцией: смеются-не смеются. Я понемногу стал выстраивать отношения, опираясь на ответную реакцию. Это было сложно, потому что в детдоме-то про тебя всё знают, а тут свой образ нужно строить заново.

И в ПТУ, и в театральном, куда я пошел учиться дальше, я старался искать способы, чтобы быть заметным людям, обществу. Как цветок, который никто не поливает, а он все равно растет, цветет, пытается докричаться до остальных: «Заметьте меня, я цвету, я красивый». Контакт с девушками был очень сложный, потому что, конечно, у меня не было опыта имущественных отношений, семейного воспитания, и каждый шаг было очень сложно делать. Женился я только в 40 лет, раньше просто не получалось построить длительные отношения. К тому же, я потом закончил еще и социальный университет, чтобы узнать что-то важное о семейных отношениях, жизни в социуме.

— Получается, что Вы своим образованием «добирали» те знания, которых были лишены в детдоме и которыми домашние дети обладают изначально?

— Так и было. Как общаться, как понравиться и т.д. – детям эти знания доступны автоматически, потому что они растут в среде, которая их всему этому обучает.

Еще я заметил, что люди реагируют на голос, даже говорят, что «женщина любит ушами». У меня в детдоме был некрасивый, «каркающий» голос, я начал учиться красиво говорить, менять интонации, тональность, делать паузы. Потом, уже в театральном, я понял, что мимика, голос, движения, интонации – очень важные составляющие образа человека. Младенец всю информацию о мире получает через маму, ее голос и мимику. А в детдоме этого нет, там коммуникация простая – воспитатель так гаркнет, что все сразу всё понимают.

— У Вас не было намерения после театрального училища играть где-то на сцене?

— Не было, потому что я понимал, что проблемы, которые у меня были, со временем станут еще глубже. Не было жилья, средств к существованию. В общем, было много обстоятельств, которые не позволяли мне заниматься чем-то, что просто нравится. Я работал и сторожем, и дворником, и продавцом, никакой работы не чурался. Как я говорю: «Я сам написал книгу – трудовую».

Мои актерские навыки пригодились, когда я подрабатывал тамадой на свадьбах. Хотя мой преподаватель, Василий Сергеевич Серебров, говорил, что из меня получился бы хороший драматический актер. Просто людям, которые живут с юмором, проще играть драматические роли, чем тем, кто воспринимает жизнь слишком серьезно. Мне все говорят: «Если бы ты  играл в театре, кем бы ты сейчас был?» Несчастным человеком. В театре кипят такие страсти, такая борьба и конкуренция, что я решил в это не соваться. Я пошел зарабатывать деньги.

— Каким образом?

— Первая моя работа была еще в ПТУ, в 16 лет, когда я на заводе рубил арматуру. Работа очень непростая, но нужны были деньги. Платили хорошо, давали молоко за вредность и талоны на питание. Красота! Сейчас мало кто из сирот готов так работать, все хотят не напрягаться и получать пособие. Мне эта работа помогла, потому что я научился рано вставать, знаю, какой нужен темпоритм в работе, когда отдохнуть, когда поднапрячься. Приобрел навык работы, что очень ценно для жизни.

На заводе была футбольная команда ЖБК, за которую я играл. Это позволяло мне иногда «подхалявить» на работе, потому что после удачно проведенного матча мне давали отгул.

— И вот, после театрального, Вы пошли зарабатывать деньги, и как же дошли до общественной деятельности?

— В какой-то момент я работал в международной компании в отделе маркетинга, занимал там неплохую позицию, мне уже предлагали переезд в Москву. По дресс-коду мне было необходимо носить золотую заколку на галстуке. Я купил эту заколку, надел ее и как-то загрустил. Вроде бы, у меня все было, был хороший костюм, все меня уважали, но что-то не так. При этом параллельно с работой в офисе я сторожил по ночам магазин. Ко мне туда приходили по ночам друзья, одно время я там даже жил, потому что нечем было заплатить за аренду квартиры.

Работ у меня было очень много, они переплетались и цеплялись одна за другую. Я работал в филармонии, где и познакомился с Кларой Лучко. Она знала мою историю и предложила мне написать книгу, что я и сделал. Я написал «Соленое детство» и носился с ней как с писаной торбой, предлагая всем почитать.

Я стал задумываться, что делать дальше. Позвал к себе в магазин одного друга, бизнесмена, мы сидим, беседуем, и я ему говорю: «Рома, вот я хочу создать общественную организацию, помогать сиротам и бездомным». Он сказал мне, что для реального результата нужна поддержка бизнеса, муниципальных организаций, информация в СМИ. «В общем, – говорит, — начни, я тебе немного помогу, а потом посмотрим».

Я стал всех собирать, рассказывать про планы, собрал директоров детдомов, говорю: «Вот, хочу сиротам помогать». Некоторые из них только пальцем у виска покрутили, мол, совсем мужик с ума сошел, делать ему нечего. Я стал собирать бумаги для регистрации организации, и пришла мне идея, что нужно построить церковь. Тут все уже совсем решили, что я сумасшедший: общественную организацию еще не создал, живет непонятно где, теперь хочет церковь строить.

Тогда еще не было визиток, я нарезал бумажки с именем и телефоном и побежал в местный храм Александра Невского, нашел местного батюшку, говорю, что храм хочу строить. Он меня спрашивает: «У тебя спонсоры есть? А строительное образование?» — «Нет», — говорю. — «Ну, на все воля Божья…» Я после службы нашел отца Константина из того же храма и попросил его помочь мне в этом богоугодном деле.

Параллельно я уже к тому времени основал столовую для бездомных и начинал работать с заключенными. В местном интернате нашел себе небольшое помещение, совсем убитое, попросил своего друга помочь с ремонтом. Собирал документы на строительство храма, дело это долго, нужно обойти около 40 организаций. Мне выделили землю на склоне, на котором невозможно было что-либо построить, потому что проект храма был по площади в 2 раза больше, чем сам склон. Я совершенно не понимал, что делать, потому что если не начать стройку через полгода после выдачи разрешения, у тебя изымают документы и все нужно будет начинать сначала.

Наверное, Господь все-таки все видит. Вышел как-то вечером, смотрю на свой участок, не знаю, что делать. Мимо идет мужик, узнал меня, спрашивает, почему я такой грустный. Я ему объясняю, что хочу церковь построить, а мне выделили землю, на которой ничего невозможно построить. Он посмотрел на этот склон и говорит: «Так тебе нужно отсыпку сделать. Я тут недалеко строю торговый комплекс и нужно куда-то девать землю. За город возить дорого, давай я буду к тебе ее свозить». Он навез земли, склон мы увеличили, поставили там поклонный крест, к которому постоянно ходили местные верующие, вместе с детьми из местных детдомов расчистили территорию, и я стал бегать по городу в поисках стройматериалов, техники и т.д.

В 2004 году мы освятили храм Иоанна Богослова. Я тогда был некрещеным, но это для меня была личная победа. Храм находится прямо напротив моего тогдашнего жилища-офиса, каждый день я просыпался под колокольный звон. Так я создал для себя свой отдельный мир с церковью за окном.

— Интересно, а почему фундаментом этого мира стал именно храм, при том, что Вы тогда даже не были крещёным?

— У меня всю жизнь какая-то связь с церковью присутствует. Когда я еще в Суздале, находясь в детдоме, учился в школе, все ходили по одной дороге в школу, а я по другой, которая проходила мимо церкви. Я заходил в церковь, а потом шел в школу. Кстати, и наша школа, и детдом находились в зданиях бывших монашеских общежитий. Хочется думать, что кто-то там, наверху, за тобой наблюдает, как у «Чайфов» в песне: «Кто-то сильный и большой наблюдает за тобой». Я понимал, что в церкви мне лучше, чем в школе и в детдоме, там тогда давали просфоры или, как мы их называли, «христоски».

— Получается, что уже в детдоме у Вас была связь с церковью?

— Связь с Богом, наверное. В детдоме все верующие, все внутренне понимают, где они находятся, что после того, как они покинут детдом, за жизнь им придется бороться. Я понимал, что впереди будет очень непростой путь, и мысли о Боге мне как-то помогали. Я недавно смотрел последнее интервью Патриарха Алексия II. Он делал такие паузы между ответами, что я почувствовал — он все понимает. Ему задают вопрос, а он не сразу отвечает, задумывается надолго, вспоминает о чем-то или о ком-то. Жизнь меня научила делать эти паузы и не суетиться.

В 33 года я покрестился, без лишней помпезности, вместе со своей дочерью.

— Расскажите, как Вас судьба свела с Кларой Лучко, почему именно она для Вас стала авторитетом и советчиком?

— Я встретился с ней именно тогда, когда пытался понять, куда идти дальше. Для меня было особенно важно, что меня заметила не просто случайная женщина, а звезда, живущая в Москве. Я подрабатывал в местной филармонии, возил актеров в «чес» по провинции, был администратором. Она заметила меня, оставила свой домашний телефон и попросила позвонить. Когда в моем небольшом офисе поставили телефон, первой, кому я позвонил – была Клара Лучко. Мне просто некому было больше звонить. Важно, что ее супруг, Дмитрий Федорович, тоже принял меня, почитал мою книгу, одобрил, сказал: «Пиши еще». А она меня фактически «благословила» на то, чтобы я занимался сиротами. У нее была очень непростая жизнь, она многое преодолевала, но все равно осталась поразительно душевным человеком.

Мне кажется, есть люди, которые жизнь живут на всем готовом, а есть те, для которых вся жизнь – борьба. Ты как гвоздь, по которому все время бьют, а он все равно норовит вылезти. «Гвоздь» «гвоздя» всегда узнает, поэтому у нас с Кларой Степановной и завязалось знакомство.

Продолжение разговора с Александром Гезаловым читайте в нашем журнале уже в Новом году!

Беседовала Вероника Заец