Алла Марковна Мейчик удивительный человек. И профессия у нее уникальная. Она – старейший «шумовик» (так называют звукооформителей) на киностудии «Мосфильм», где работает почти 60 лет. Озвучила более четырех тысяч картин, среди которых фильмы Тарковского, Михалкова, Дружининой, Говорухина – всех и не перечислишь.

Алла Марковна – специалист экстра-класса, таких, как она, в России единицы. Что вполне объяснимо – профессии шумовика научить нельзя, это талант и призвание. И голос у нее молодой. Когда я позвонила Алле Марковне по телефону, чтобы договориться о встрече, я не могла поверить, что мне ответила именно она. А самое главное – за ее спиной стоит не одно поколение талантливых людей, вписавших свои имена в историю отечественной музыкальной культуры.

Музыка у Аллы Марковны в крови. Ее дед – необычайно одаренный музыкант-самородок, хормейстер Иван Иванович Юхов, сын московского купца, тоже Ивана Ивановича. В 1900 году он основал домашний хор, который быстро стал популярным. Вся улица Полянка собиралась под окнами дома, где репетировал хор, чтобы послушать их пение. Знаменитейший московский хор, высоко ценимый и любителями-меценатами, и такими выдающимися музыкантами, как С. В. Рахманинов, В. С. Калинников, П. Г. Чесноков, А. Т. Гречанинов, разделил участь всей отечественной духовной музыки XX столетия: после революции, почти лишившись главного своего дела – церковного пения, он вынужден был менять имена и поприща.

В 1919 году на основе хора Юхова был создан первый государственный хор, который в 1925 году стал носить имя Михаила Глинки. Теперь это Государственная академическая хоровая капелла им. А.А. Юрлова. А в 30-х годах с появлением звукового кино хористы пришли работать на знаменитую кинофабрику «МежрабпомРусь». В общей сложности они озвучили около 70 фильмов, в том числе и таких как «Цирк», «Веселые ребята», «Гармонь», «Волга-Волга». С хором Юхова были связаны и записи московских протодиаконов А. И. Здиховского и К. В. Розова, и симфонические концерты С. А. Кусевицкого, и духовные концерты в Соборной палате Епархиального дома в присутствии патриарха Тихона…

«Я москвичка в пятом поколении, – рассказывает Алла Марковна. – Каждый раз, когда проезжаю по Красной Пресне, мимо нынешнего Киноцентра, всегда думаю: пора вешать здесь мемориальную доску. Потому что стоит это здание на месте, где когда-то был дом, в котором жила наша семья, начиная с моего деда Ивана Ивановича Юхова. Сколько было поколений Юховых – все Иваны. Попробуй, разберись, кто кому кем приходится. Я много лет искала документы в библиотеках и архивах, прочитала все выпуски сборников «Вся Москва» за 30 лет, чтобы восстановить свои семейные корни. Узнала, что дед моего деда, певший до восьмидесяти лет тенором, брал к себе в слесарную мастерскую в Москве на Полянке рабочих, обладавших хорошими голосами. Прохожие заслушивались красивым и слаженным артельным пением.

А в большой семье его сына, моего прадеда, тоже Ивана Ивановича, тоже все пели. У прадеда был бас-октава бархатистого тембра, все церковные старосты наперебой приглашали его на службу – тогда в церкви собиралось много народу. Работал он также и каменщиком: из мозаики делал узорчатые дома, в частности, изразцами выполненными Иваном Ивановичем, выложены стены нынешнего посольства Франции на Якиманке. В качестве прораба принимал участие в строительстве Верхних торговых рядов – ныне ГУМа. Среди сестер деда особенным голосом выделялась Анна, она обладала лирико-драматическим сопрано. Когда она пела, многие специально приходили ее слушать, а некоторые являлись даже домой посмотреть – как выглядит та, что так чудно поет.

После революции хор участвовал и в духовных, и в светских мероприятиях. Когда в 1924 году умер Ленин, весь хор под охраной конной милиции провели в Колонный зал, где хористы встали вокруг гроба. Моя мама, 15-летняя девочка, стояла в головах у Ленина. Они его отпевали, при этом пели и революционные песни.

 – Каким был ваш дед?

– Насколько мне известно, вспыльчивым. И если хор что-нибудь пел мимо нот, дед начинал зыркать глазом и говорил: «Я этого терпеть не могу!» Это было его выражение. Он содержал своих шестерых сестер и всех выдал замуж с приданым. На больших праздниках у него за столом сидело как минимум 20 человек, потому что каждый со своей семьей приходил, и он каждому давал с собой «на дорожку» свертки с угощением, включая поросенка. Когда дед умер в 1943 году, мне было шесть лет. А бабушку Веру Ивановну я не застала – она умерла в 1932 году. Юховы похоронены на Ваганьковском кладбище, в самом его начале есть «юховская полянка»».

 – Расскажите про вашего отца, знаменитого музыканта, блестящего пианиста, педагога, музыковеда Марка Наумовича Мейчика.

– Отец был очень известной личностью, дружил со Скрябиным и считался едва ли не лучшим исполнителем его произведений, с Есениным, гастролировал с Айседорой Дункан, которая могла запросто разбудить его среди ночи – для того, чтобы спросить, есть ли Бог. Когда Есенин опубликовал свои «Персидские мотивы», на титульном листе он поместил дарственную надпись: «Для милого Марка с любовью жаркой, только с просьбой «не кусаться» и не ругаться», потому что отец постоянно его ругал за пьянство. Он был у Есенина в списке приглашенных на свадьбу с внучкой Толстого. К нему, тогда профессору, в шестилетнем возрасте поступала в школу при Консерватории Наташа Сац.

Когда я прихожу в Консерваторию, всегда останавливаюсь возле мраморной доски в Малом зале, на ней высечено имя отца, который окончил Консерваторию с золотой медалью. Медаль была малая, а большой золотой медалью награждали тех, кто одновременно окончил два факультета Консерватории. Был у него и диплом юриста, в 1902 году он окончил Московский университет. Мой отец и дед были почти ровесниками. Однажды отец увидел дочь своего коллеги и друга Ивана Ивановича Юхова Екатерину и влюбился в нее.

Моя молоденькая мама согласилась на предложение Марка Наумовича выйти за него замуж, потому что это была большая честь. У отца это был третий брак. От первого брака у него родился сын, был и еще один сын, но он умер младенцем. Потом отец женился на актрисе Марии Александровне Кравчуновской. Помните, «бабушка божий одуванчик», «Операция «Ы»? Такая маленькая, кругленькая. А когда она была молодая, играла медсестру в фильме «Ленин в Октябре».

Ни я, ни знакомые не могли вспомнить его голоса. Он всегда говорил вполголоса. Очень сдержанный, очень любезный, очень внимательный к людям. Наша дальняя родственница, совершенно простая женщина, продавщица в магазине, говорила: «Сколько же он всего интересного рассказывал! Как с ним было безумно интересно!» Со всеми он ладил, был очень деликатным человеком.

 – А мама, Екатерина Ивановна Юхова, какой была?

– А мама – бомба, взрыв. Она работала в хоре своего отца. Сначала училась в музыкальной школе, но потом въехала в дело настолько глубоко, что ей уже не нужно было учиться. Когда в 30-е годы началось озвучивание фильмов, она уже руководила хором и делала это на высочайшем уровне. Как-то раз репетировали финальную сцену из «Веселых ребят» с Любовью Орловой. Участвовали такие знаменитые коллективы, как оркестр Большого театра, джаз-оркестр Утесова.

Дунаевский маме и говорит: «Катюша, вы дирижируйте, а я хочу из аппаратной послушать, как это все звучит все вместе», а маме всего 23 года. Перепугалась насмерть. Представляете – такой состав! Продирижировала, руки трясутся… Вышел Дунаевский, поцеловал ее и говорит: «Замечательно! Спасибо большое!» Мама улетела куда-то за кулисы и там начала рыдать, пережив такое потрясение».

 – Каким вам вспоминается детство?

– Фигурально выражаясь, я родилась в оркестровой яме Театре революции, где работала мама. После родов меня в пеленках туда принесли. Когда я уже научилась сидеть, я сидела там же на стульчике, и поэтому из оркестровой ямы я видела то, что по возрасту не должна была видеть. Я пересмотрела все спектакли Марии Ивановны Бабановой по сто раз, и «Собаку на сене», и «Таню», и «Джульетту». А куда девать театрального ребенка?

В школе я очень хорошо училась. Меня брали сразу во второй класс, потому что я уже умела читать и считать. Первые два года была круглой отличницей. А после пятого класса мне все это надоело, и я стала учиться, что называется, одной левой, потому что школьные предметы мне очень легко давалось. У меня было замечательное сочетание склонностей, которому все завидовали. Больше всего на свете я любила русский язык и литературу и математику с физикой. Редко так бывает, обычно или гуманитарные способности преобладают, или математические.

Потом уже я училась в вечерней школе у нас на Пресне. Помню, задали один вопрос, на который никто не мог ответить. Я одна ответила. Как измерить высоту моста, стоя на нем? Элементарно – бросить камешек, засечь время. А формула высоты известна.

Еще смешной случай – выхожу в туалет, а ко мне из соседнего класса кидается подружка. «Мы пишем сочинение – «Письмо Татьяны», можешь подсказать, что там такое?» Я говорю: «Сейчас спою» и из оперы «Евгений Онегин» начинаю петь. «Ты чего?» «Письмо Татьяны». «А чего поешь-то?» Так я его без музыки произнести не могу, а только спеть. Я всю арию и спела. Подруга была совершенно ошарашена».

 – А вас учили музыке?

– Учили, но совершенно не нужно мне это было в послевоенное голодное время. Я только помню кабинет Елены Фабиановны Гнесиной, рояль и кошку. Для ребенка кошка была гораздо важнее. Два года я проучилась, и мама поставила ультиматум: «Либо ты учишься, либо мы продаем рояль, потому что есть нечего». И на этом все закончилось.

Но у меня остался слух, практически абсолютный, как у мамы. Она никогда в жизни не пользовалась камертоном. Сколько я присутствовала на ее репетициях, она всегда «ля» давала сама. И я унаследовала очень тонкий слух. А ноты я забыла и вспоминать не хочу.

 – Известно, что когда в 30-х годах начались первые звуковые фильмы, их озвучивали ваши родственники.

– Когда я смотрю «В шесть часов вечера после войны», то знаю, что там в одном месте актер Самойлов за себя сам поет, а в другом за него поет дядя Женя Толстов, это муж Шуры Шабельской, дочери моей двоюродной бабушки Клавдии Ивановны Юховой, тети Кали, как все ее звали. Когда в «Цирке» звучит колыбельная «Сон приходит на порог» сначала поют две женщины, вторым голосом поет мама. А если вспомнить другие картины, то в фильме «Дети капитана Гранта» песню «Веселый ветер» поет Ляля Сатеева, дочь моей другой двоюродной бабушки, Лидии Ивановны Юховой.

Она же поет «Все стало вокруг голубым и зеленым» в фильме «Сердца четырех», когда герои едут в машине и включают радио. Пела она и песню «Здравствуй, столица, здравствуй, Москва» с Михайловым и Бунчиковым. На концертах мама ей аккомпанировала. Публика падала, когда Ляля выходила на сцену. У нее была очень красивая, стройная фигура, а лицо совершенной негритянки. Может, что-то перешло от отца, правда, он был татарин. У Ляли Сатеевой был абсолютно ангельский голос, невероятно высокое сопрано.

– Как вы пришли в профессию?

– Я паслась в театре, и там в 15 лет я начала заниматься шумами, а потом уже сама стала вести спектакли. Как-то раз мы приехали на гастроли в Ригу и играли в двух театрах – в драматическом и в оперном. Параллельно шли спектакли «Таня» и «Леди и джентльмены». Я первый акт озвучивала в одном театре, потом на трамвае ехала в другой театр, потом возвращалась обратно и зарабатывала свои деньги.

Когда папа умер, и я в 18 лет перестала получать за него пенсию, надо было устраиваться на работу. А тут позвонили из музыкального отдела киностудии: «Мы сейчас набираем первую бригаду шумовиков. Как Алла?» Мама говорит: «Слух великолепный, занимается хореографией». Нашей преподавательницей в самодеятельном кружке была выпускница Московского хореографического училища. Поэтому мы знали все – и классический станок, и характерные танцы. Самое смешное было, когда представители завода захотели посмотреть, что мы там делаем. И они вышли совершенно ошарашенные, знаете чем? Не тем, что мы умеем, а тем, что мы понимаем по-французски. А другого языка в балете просто нет!

Я начала работать на «Мосфильме» 9 ноября 1955 года. До сих пор у меня хранится служебное удостоверение. Это очень тонкая профессия, предполагающая наличие слуха, и желательно, балетную подготовку, потому что нам приходилось озвучивать танцы. Моими руками создано 18 шумовых залов, и не только в Москве. Когда не учитываются простые вещи, мне это заметно с первого взгляда.

Почему обязательно нужно дорожку, в которой находится земля, построить рядом с полом, лучше с дощатым? Чтобы из избы сразу выйти на улицу, не останавливаясь. Или почему асфальт расположен рядом с металлической палубой, накрытой ковром? Потому что, идя по городской улице, можно войти в машину. Вот это все тоже надо учитывать. Песок тоже не всякий годится. Люберецкий, для стекла, не подходит. Нужен желтый крупный песок.

Технические находки накапливаются с годами. Если надо было разбить бутылку, мы садились на асфальт, брали бутылку и били. А если осколок попадет в глаз? Лет десять назад я додумалась, что надо сделать по-другому. Я стою в этом конце дорожки, в том конце стоит микрофон. Я смотрю на экран, а кидаю туда, к микрофону. То есть я делаю синхронно, но без риска для зрения.

 – Как вы познакомились с вашим мужем Борисом Васильевичем Вольским?

– Когда я пришла на «Мосфильм», он уже там работал, как художник комбинированных съемок. Познакомились, потом вместе участвовали в самодеятельности. На студии была прекрасная самодеятельность с массой кружков и спортивных секций. Теннисный корт до сих пор существует. На выходные дни заказывали от студии автобус, садились с лыжами, ехали в Загорск в наш пионерлагерь, старый барский особняк.

Алла Марковна выросла среди звуков, поэтому вопрос о выборе профессии перед ней не стоял. Теперь династию продолжает ее сын Тимофей Вольский. Работают они, как правило, вдвоем и знают тысячи способов создания всевозможных шумов и шорохов.

«Видимо, сработала генетика, – рассказывает Алла Марковна. – Ну, и впечатления детства – я же его всюду брала с собой. По образованию Тимофей – философ. Кроме того, пишет стихи и прозу. Помотался он и понял, что его профессия не востребована. Пришел ко мне и говорит: «Мама, а давай-ка, учи меня своей профессии». И я стала учить. Он очень способный. Сделал несколько картин на «Мосфильме» с Верой Сторожевой и с Егором Кончаловским, и они его рекомендовали в Союз кинематографистов.

Без всякой моей помощи, самостоятельно, он озвучил большую картину «Шагал. Малевич». Можно себе представить, что это за атмосфера – еврейское местечко, с бесконечными рынками, эти толпы людей, торгующих, чем попало, все это должно звучать. А на днях мы с Тимофеем летали бабочками. Видите, на столе карандашница с перышком? Вот это перышко и зазвучало. В нашей профессии надо все время догадываться, чувствовать. Она вся состоит из секретов, говорить о которых можно очень долго».

Покидая гостеприимную квартиру Аллы Марковны, я не удержалась и спросила, что помогает ей сохранять бодрость в таком возрасте. На мой вопрос Алла Марковна не ответила. Только лукаво переспросила: «А что, я себя веду несоответственно возрасту?» и добавила: «Такое в нашей семье случается. Видели бы вы, как тетя Каля в 60 лет канкан отплясывала!»

Беседовала Елена Ерофеева-Литвинская