Айвазовский: 6000 видов моря

Поскольку «Девятый вал» видели все, кажется, что про Айвазовского мы знаем всё. Да и потом, сколько можно смотреть на воду? Но именно её Айвазовский писал всю жизнь.

Вообще-то настоящее имя того, кого мы знаем, как Ивана Константиновича Айвазовского, было Ованес Айвазян. Мальчик родился в Феодосии в купеческой семье,  а во время чумы 1812 года отец его разорился.

Первыми поклонниками творчества юного Ованеса Гайвазовского были иностранцы. Феодосийский архитектор Яков Кох заметил его талант и рекомендовал феодосийскому градоначальнику принять мальчика, окончившего уездное училище, на казённый кошт в гимназию. Немец же Иоганн Гросс был его первым учителем рисования, а затем рекомендовал выпускника гимназии на тот же казённый кошт в Академию художеств. Там Айвазовский попал в класс к Филиппу Таннеру, вопреки запретам которого продолжил, помимо классов, писать самостоятельно и даже выставил пять картин на выставке Академии в 1836 году.

На утекающего из рук подмастерья Таннер пошёл жаловаться самому Николаю I. Дело окончилось полугодовым отлучением от учёбы, которое, впрочем, очень быстро сменилось серией щедрых поощрений. Айвазовский не только был восстановлен в числе учеников Академии и направлен обучаться морской баталистике в класс профессора Зауервейда, — далее последовало вообще беспрецедентное. За особый талант Ивана Айвазовского было решено выпустить из Академии досрочно, и на оставшиеся два года отправить для живописных работ в Крым. Крымские пленэры сменились шестилетней командировкой в Европу, во время которой Айвазовский посетил Италию, Испанию, Португалию, Голландию. И везде писал море.

Конечно, картины других жанров у Айвазовского тоже есть — батальные сцены и даже несколько портретов. Вот, например, очень трогательное по своей простоте изображение бабушки художника Ашхен.

Несколько раз благодарный художник писал и феодосийского губернатора, а впоследствии сенатора Казначеева. И всё же море неизменно тянуло его к себе так, что даже гибель Помпеи превратилась под его кистью в морской пейзаж.

К морским пейзажам тяготели виды Константинополя, созданные по распоряжению самого турецкого султана.

И даже библейские сюжеты выглядели у Айвазовского то как «Хаос. Сотворение мира», то как «Всемирный потоп». Ну, вы поняли…

И всё же у всех этих волн, фрегатов, туч, лун, молний, столбов огня и дыма есть одно любопытное свойство. Скорее всего, большинства из них…никогда не существовало.

Нет, конечно, было на свете и побережье Одессы, и берега Керченского пролива, и голландские мельницы, и константинопольские кофейни. Но в жизни они были иными.

Дело в том, что в своём живописном творчестве Айвазовский был романтиком. А значит, все события внешнего мира были для него проявлениями движений души.

Сам художник писал: «Живописец, только копирующий природу, становится ее рабом. Движения живых стихий неуловимы для кисти: писать молнию, порыв ветра, всплеск волны — немыслимо с натуры. Художник должен запоминать их».

В итоге у Айвазовского сложился весьма своеобразный творческий метод: художник-пейзажист крайне недолго работал на натуре, но затем тщательно дорабатывал свои пейзажи в студии. Более того, можно сказать, что часть моментов, столь правдоподобно отражённых на его полотнах, в современной реальности вряд ли удалось бы запечатлеть даже фотоаппаратом.

Выходящие за рамки обыденности моменты бытия — например, гибель кораблей (тот же «Девятый вал») — характерны для картин художника совершенно не случайно. Романтизм вообще любил крайние состояния мира, в которых чувствовалась и мощь стихии, и ничтожность человека, когда уместны были мысли о вечном — красоте, спокойствии, любви, надежде или тревоге и смерти. Именно об этом думал художник, воспроизводя на холстах свои бесконечные пейзажи с непременными лунами и романтической дымкой.

Мир совершенно не ясен, его стоит рассмотреть, прочувствовать и обдумать.

А вы говорите — море.