В первую годовщину принятия «Закона Димы Яковлева» — 28 декабря — в кинотеатре «Художественный» состоялся открытый показ фильма Ольги Синяевой «Блеф, или с Новым годом». Это документальный фильм про детей-сирот в России, про так называемый «Россиротпром». Съемки прошли в детских домах, домах ребёнка, колонии для несовершеннолетних, психоневрологическом интернате. Стоит отметить, что изначально фильм должен был стать частью «Открытого показа» в РИА «Новости», но в последний момент агентство отменило это мероприятие. В итоге показ фильма в Москве авторам пришлось организовать на средства, собранные через социальные сети.

Ольга СИНЯЕВА об отмене показа фильма в РИА «Новости»: «Никакого официального отказа в показе не было. Причина, которую мне озвучили, была в том, что свое кинооборудование РИА «Новости» отправляет на олимпиаду в Сочи. А то, что до олимпиады еще два месяца и что это совпало с изначально запланированным показом, — это, как говорится, уже все наши домыслы. Вокруг этой истории вообще очень много шума подняли.

То, что фильм хотели купить для показа за рубежом — правда, как и то, что мы этот фильм до сих пор не продали. Я хочу сказать, что президент фильм не запрещал. Да, я написала ему письмо, где объяснила причину, по которой я хотела бы, чтобы он его посмотрел. Я очень надеюсь, что, увидев, он сможет принять какое-то нужное всем решение. Пока официального ответа мы не получили».

«Чего вы больше всего боялись в детстве?» — с этого вопроса начинается фильм о жизни в детском доме. Я могу сказать про себя. Боялась двух вещей: что мама не вернётся за мной в детский сад и что меня сдадут в детский дом, и уж туда мама за мной точно не вернётся. Откуда у меня — в общем-то, благополучного советского ребёнка — были такие страшные мысли?

Увы, это традиция в нашем обществе: воспитывать «удобных» детей при помощи запугивания. Родители пугают своих детей тем, что сдадут в детдом, отдадут вон тому дяде или отправят жить с бабушкой, вовсе не потому, что они такие злые. Это всё происходит от собственной беспомощности, собственной ограниченности в любви.

Что вообще такое любовь? Для поколения тех, кто пережил войну и голод, казалось, что главное — это чтобы все были сыты, одеты, обуты, обучены… Что-то такое внешнее… А о внутреннем не думали просто потому, что страшно туда заглянуть.

Ты, главное, не обращай внимания

Я вспоминаю историю коллег-психологов, которые работают с учителями в достаточно благополучных школах. «Ой, я чувствую такую тяжесть где-то на сердце… От этого хочется плакать», — говорит одна учительница, проходя групповой тренинг по умению чувствовать. «Ты, главное, не обращай на это внимания», — перебивает другая. Чувствовать — больно. Плохо. Страшно. Да и зачем? Всё равно это мало кого интересует».

Мы — люди, привыкшие не чувствовать, привыкшие казаться сильными, чтобы не обнаружить свою слабость. Мы — общество, так и не нашедшее в себе сил отгоревать то, что произошло с нами в XX веке. Детский дом — это квинтэссенция того, что происходит в душе каждого из нас.

Почему тем, кто впервые сталкивается с темой сиротства, становится так нестерпимо больно? В каждом советском ребёнке, особенно если он прошёл через ясли (хотя это и не обязательно, иногда достаточно было попасть в детскую больницу, где мамы нет; этого уже достаточно для запуска определённых механизмов), живёт маленький заброшенный ребёнок, этакий внутренний сирота.

Пронумерованные горшки, тётеньки в медицинских халатах, чёткое расписание дня: когда все хотят есть, когда все дружно идут в туалет, когда гулять, когда ложиться спать… Малыш даже не кричит, когда описался; он уже чётко знает, что всё равно никто не подойдёт к нему тогда, когда это надо ему. Другие лучше знают, чего он хочет.

Такие дети совершенно не способны фантазировать, делать даже минимальный выбор. Они элементарно не в силах прислушаться к себе и понять, что и где болит. Они привыкли не замечать своих потребностей… И всё же любой живой человек ощущает внутреннюю тягу наполнить себя чем-то. По-хорошему, конечно, малышу нужны любовь и забота мамы или того, кто её замещает. Ему важно, чтобы его укачивали перед сном, отзывались на его плач, смотрели на него и устанавливали контакт глазами, держали крепко-крепко, когда ему страшно и он не может справиться с тревогой.

Или хотя бы (хотя бы!) — если уж совсем не повезло в жизни — чтобы давали подзатыльники и кричали: «Ты чего орёшь, не видишь: я тоже устала?!». Как ни странно, это тоже контакт, и он не так пагубно влияет на психику ребенка, как полное игнорирование и молчание. Дети, жившие в семьях, где их били родители-алкоголики, всё равно пытаются сбежать из детского дома. Дети, переживающие эмоциональную и сенсорную депривацию, не могут до конца быть уверены в том, что они вообще существуют.

В детских домах дети не обретают человека, с которым можно установить длительный контакт. Там есть много «общих» взрослых, всё время разных. Было подсчитано, что в день перед ребёнком «мелькают» в среднем 60 взрослых людей, в то время как ему нужен лишь один значимый взрослый, с которым надо учиться выстраивать отношения.

Людмила ПЕТРАНОВСКАЯ, семейный психолог, консультант фильма: «Маленький ребенок устроен так, что нормально он может развиваться, лишь если у него есть свой постоянный взрослый. Так устроен наш биологический вид, у которого после рождения потомства идет стадия “донашивания”, стадия очень тесного взаимодействия с ребенком и ухаживания. Рядом с детьми в детском доме мы видим вполне адекватных людей — не уродов, не психопатов, — которые очень даже искренне к этим детям относятся. И мы видим, что, несмотря на это, с детьми там происходит.

Так уж устроен человеческий детеныш, что не может он нормально развиваться, если рядом с ним постоянно мельтешат лица, но ни одному, ни второму, ни третьему он, по большому счету, совершенно не нужен. Невозможно нормально развиваться, если рядом нет конкретного человека — мамы, к запаху которой привык, которая утешает, успокаивает, рядом с которой не страшно.

Что касается содержания ребенка в детских домах, то нас как налогоплательщиков должно интересовать, почему на наши деньги государство так уродует этих детей!».

Его мамой была… подушка!

Один из самых страшных кадров фильма — это дети, раскачивающиеся из стороны в сторону, сами себя убаюкивающие. Им очень-очень страшно и очень-очень одиноко, и единственное, что они могут сделать для себя сами, чтобы не сойти с ума и хоть немного позаботиться о себе, — это раскачиваться в разные стороны. Чем больше тревоги, тем сильнее амплитуда колебаний.

Ольга СИНЯЕВА о своём приёмном сыне: «Биологическая мать оставила малыша в роддоме: у нее был СПИД, а Игоря это миновало. Почти до полутора лет мальчик лежал в больнице, затем находился в одном из самых лучших домов ребёнка в России. Когда в 3 года его забрали в семью, мы были потрясены состоянием по бумагам здорового ребёнка. Знаете, кто был для него мамой? Мамой была подушка. Он нализывал мокрое пятно на этой подушке, утыкался в него носом и только так засыпал. Это был хоть какой-то для него человеческий запах».

Мы как-то привыкли считать, что маленький ребёнок не помнит ничего, что говорят в его присутствии. Будто у малыша нет души. А ведь она есть, и она помнит всё. Совершенно спокойно нянечка (и видно, что неплохая в общем-то женщина: улыбается, пытается что-то делать) в присутствии детей говорит: «Что из него может вырасти?»

Малышей, которые хотят хоть как-то проявить интерес к жизни, чаще всего затыкают, на них шикают. У воспитателей зачастую просто-напросто не хватает внутренних ресурсов на то, чтобы уделить время всем. Не последнюю роль здесь играют зарплаты, которые люди получают в таких учреждениях.

Ольга СИНЯЕВА: «Очень многие разговоры не вошли в фильм. Это были вопли отчаяния людей, которых тоже особо никто не собирался слушать. Вот говорит сотрудница детского дома: «Мы читали про профессиональное выгорание, что за границей проводят профилактику этого самого выгорания, а нам кто о нём когда рассказывал?”».

Действительно, специалистов по работе с детьми, оставленными без попечения взрослых, не готовят специально, с ними не говорят о синдроме профессионального выгорания, им не создают нормальных условий для работы и отдыха.

Но дети этого не знают, их мало интересуют проблемы государства и общества, им просто нужно — жизненно необходимо! — чтобы удовлетворяли их эмоциональные потребности. Но этого не происходит. Потребность же никуда не девается, и они её… заедают. Это чувство знакомо любому человеку, страдающему пищевой зависимостью. Хочется наполнить себя чем-то — и не знаешь, чем… Еда становится заменителем любви, заменителем чувства внутренней самоценности, которое наполняет здорового человека и помогает адекватно взаимодействовать с миром.

Но у нас вся страна такая, увы… Чиновники, предприниматели, да и работяги, которые покупают в кредит сотовый телефон и плазму — все они голодные дети, которые не умеют просто любить, просто жить. Они закидывают в себя дачи, яхты, шмотки, взятки — и не могут остановиться. Они не ценят других прежде всего потому, что не насытились любовью в детстве, не научились ценить самих себя.

Сотрудник исправительной колонии для несовершеннолетних: «Для них основные заслуги в жизни — это телефон и велосипед. Если они у тебя есть, то ты крутой. Он хочет быть крутым, но у него нет денег, он пойдёт кого-то изобьёт, украдёт этот телефон. А это 5 лет, разбойное нападение. Через 5 лет будет совсем матёрый».

Татуировка на руке пацанчика в исправительной колонии: «ЗОЛОТО». Расшифровывается так: «Запомни: Однажды Люди Оставят Тебя Одного».

Одиночество, брошенность, неприкаянность…

Поздравлять бедных, несчастных детей…

Увы, у нас принято помогать детским домам специфическим образом: деньгами, конфетками — в общем, какими-то материальными благами.

Вот Новый год в детском доме. Малышей наряжают в костюмчики (я в детстве о таких даже не мечтала!), водят хоровод с незнакомыми тётеньками из мэрии, а руководители учреждения с умилением говорят, как им хочется выразить благодарность мэру за то, что он ввёл такую прекрасную традицию — поздравлять этих бедных, несчастных детей с праздником…

И опять эти слова говорятся при детях, как будто их нет, как будто они ничего не понимают. А потом, конечно, традиционные конфеты (от которых потом у детей болят зубы).

Авторы фильма призывают: ни одной копейки детскому дому. Не становитесь спонсором системы, которая уничтожает детей!

Комментарий из зала: «Первый раз я попала в детский дом после конкурса красоты. Мы привезли детям подарки. Потом я не раз еще участвовала в разных благотворительных акциях, собирала деньги, подарки для детей в детских домах, ездила туда со всем этим и была искренне убеждена, что делаю хорошее, полезное дело, что со своей стороны прилагаю максимум усилий, чтобы помочь им. Это происходило на протяжении нескольких лет.

Конечно, я поняла, что на самом деле нужно этим детям, не сейчас, когда посмотрела фильм, а намного раньше. Но огромное количество людей просто не знают, что следует делать, они приезжают на эти разные благотворительные мероприятия и поступают так, как долгое время поступала я. После этих новогодних праздников мне опека должна выдать разрешение…  Одного ребенка я забираю себе…  И я очень хочу, чтобы такое же решение принял и еще кто-то, посмотрев этот фильм»…

Фильм обязательно надо посмотреть. И показать родным, близким, знакомым. Но вовсе не для того, чтобы поплакать и забыть. Одна из сотрудниц детского дома рассказывала Ольге Синяевой о том, что они с сыном спилили во дворе последнюю лавочку. Раньше под окнами сидели бабушки, но сейчас они умерли и их места заняла пьяная молодёжь. Шум, гам, мат, не дают высыпаться.

Верхи по-прежнему ничего не могут, а низы уже совершенно ничего не хотят. На смену детям, которые пытаются «заесть» свои нереализованные потребности, приходят взрослые, которые пытаются заглушить алкоголем или наркотиками свою внутреннюю пустоту.

На что же мы можем надеяться? Вернее, на кого? Иногда, когда сталкиваешься с несовершенством мира, очень тянет в сердцах сделать что-нибудь вроде того, о чем сказала нянечка из детского дома: «А вот взять бы всем да и уехать в другую страну!». Только мы-то уедем, а они останутся.

Ольга СИНЯЕВА: «Надеяться можем только на молодое поколение. Мы можем им дать информацию, показать этот фильм, у нас уже практически не осталось сил, но они, надеюсь, смогут».

Впечатления. Фильм-потрясение

Елена АЛЬШАНСКАЯ, руководитель благотворительного фонда «Волонтёры в помощь детям-сиротам»: У многих возникло ощущение того, что нужно помолчать и переварить. Но мы говорим о фильме, потому что не говорить тоже нельзя, эмоций слишком много. И, пожалуй, один из вопросов, которым сейчас, посмотрев картину, многие задаются: а что же со всем этим делать?  Хочу сказать спасибо Ольге Синяевой и руководству кинотеатра (без его участия показа могло и не произойти) именно за то, что мы теперь можем хотя бы задаваться этим вопросом. И я знаю, что многие из присутствующих в зале уже не просто задаются, а пытаются что-то делать.

ЗРИТЕЛЬ: Этот фильм — потрясение. Это фильм номер один на все времена. И мне все равно какая там озвучена статистика: соответствует она действительности или нет, — потому что я вижу документально лица этих детей, я вижу лица тех, кто с ними работает — ДО-КУ-МЕН-ТАЛЬ-НО!  И это выше и правдивей, чем любое искусство! Этот фильм надо посылать на «Оскар» вместо битвы за «Сталинград»!

Ольга ЩЕРБАКОВА, корреспондент портала Матроны.РУ: Моя свекровь — замечательный человек. Без сарказма. Из категории тех, кто, забывая о себе, всегда приходит на помощь тому, кто в ней нуждается. Причем делает это честно и искренне. Однажды она выразила сожаление по поводу того, что у наших соседей (относительно молодой пары) нет детей. «Машенька — худенькая такая, никак не может родить, да теперь уж и поздно, наверное…»

«Ну и в чем проблема, пусть из детского дома возьмут», — резковато, в своей манере бросила я.

«Ты, что?! Зачем им это? Они же нормальные люди! Мало ли каким этот чужой ребенок окажется! У них и умственные способности слабые, и наклонности всякие… и болезни непонятно какие…»

И стала рассказывать мне (вот уже в который раз!) историю о том, как она отговорила одну знакомую по имени Оля усыновить брошенного ребенка. Оля несколько лет назад вышла замуж за немца и вполне себе благополучно жила с ним в Германии. Единственное, что омрачало их брак, — отсутствие детей. Приехав в гости к сестре, Оля хотела решить в России столь беспокоящую ее проблему. Но в итоге ребенка так и не взяла… А моя свекровь искренне гордится тем, что «всех спасла»…

Наверное, в ее убеждениях есть доля здравого смысла. Я не осуждаю ее. Я сама воспитываю двух не приемных, а родных дочерей…

Но я очень хочу показать ей фильм, который произвел на меня одно из самых сильных впечатлений за последние несколько месяцев, а возможно, и лет…

Фильм, который стоит посмотреть даже в том случае, если вы уверены, что он ничего не изменит…

Черно-белые кадры. Камера крупным планом берет лица маленьких (двух-трехгодовалых) детей, воспитывающихся в детском доме. Далее на экране появляется молодой человек, который задаёт автору, да и всем нам, вопрос: «В чем мы виноваты здесь все? Ладно мы, нам по семнадцать, а они?».

Картинка меняется на другую: женщина, ведущая к машине закутанного в несуразный платок ребенка. Дикторский голос за кадром сообщает о принятии так называемого «Закона Димы Яковлева», запрещающего усыновление российских детей гражданами США.

То, что мы не должны отдавать своих детей за рубеж, — мнение абсолютного большинства российских граждан. Уверена, почти никто из них не был, вернее не жил, в детском доме или приюте. Благотворительные акции, проводимые в учреждениях такого типа, для человека непосвященного создают ощущение вечного праздника…

Таня МАРТИН: О нарушениях привязанностей я узнала уже в Америке: усыновлённый из России мальчик моей подруги покончил с собой в 19-летнем возрасте, так и не справившись с проблемами из раннего детства, несмотря на старания родителей и специалистов. Моя другая подруга, которая усыновила малыша в Америке, заметила, что усыновлённые дети из России проходят в новых семьях через такие трудности, какие не наблюдались даже у детей наркоманов. Она считала, что виной всему алкоголизм. Посмотрев ваш фильм, я задумалась о том, что рождённые в Америке от родителей-наркоманов малыши никогда не попадают в детские учреждения, а сразу оказываясь в семьях. Они получают шанс. И я подписала петицию.

Анна ДМИТРИЕВА: Моя бабушка после войны работала в детском доме в подмосковном Подольске. Детдом жил одной большой семьей, включая детей разных возрастов и родных братьев и сестер. Правда, проработала она там недолго — не смогла выдержать, когда детдом начали расформировывать и сирот, только что потерявших родителей, начали разбрасывать по интернатам по возрасту и разлучать со старшими детьми. До сих пор помню бабушкины и мамины рассказы, помню, какая это было ужасная трагедия. А воз и ныне там… Разрыв сердца. Еще раз спасибо.

Юлия ШЕВЕЛЕВА: Спасибо за фильм. Я как раз из тех голубоглазых, кудрявых девочек, и мне повезло. Меня удочерили в 3 года. Сейчас мне 38 лет, и я решилась пойти на ваш фильм. После просмотра болят все мышцы. Слёз не было, но внутри всё плакало. Спасибо.

Обсуждение. Мы говорим о детях, а не о коробках с яблоками

ВОПРОС: Одним из выходов из сложившейся ситуации авторы фильма видят распределение детей по семьям. А уверены ли они, что люди, которые будут принимать этих детей, лучше тех, что работают в этой системе, что деньги, выделенные государством на содержание ребенка, они будут тратить по назначению?

Елена АЛЬШАНСКАЯ: Вы сейчас рассуждаете о детях как о коробке с яблоками, которую украли по дороге. На самом деле проблема в том, что там, на месте, в этой системе, даже самые лучшие люди, которые не равнодушны и не воруют — а мы видели в фильме хорошего воспитателя, хорошего психолога, хорошего директора, — они ничего не могут сделать.  А в условиях семьи даже самый плохой человек может помочь конкретному ребенку.

У многих из нас родители — абсолютно не ангелы; они могут на работе заниматься коррупцией, но в условиях семьи куда сложнее сделать ребенку плохо, чем в условиях учреждения сделать ребенку хорошо.

Где взять столько семей, чтобы устроить детей? Я абсолютно уверена, что треть из них можно пристроить в семьи, из которых их изымали. Просто нужно создать нормальную систему, которая бы помогала этим родителям и помогала бы детям. У нас в стране все в порядке с контролем. Проблема с оказанием помощи. Просто необходимо организовать некий процесс сопровождения, который был бы направлен на безопасность ребенка и помощь родителям.

Александр ГЕЗАЛОВ: Статистика того, насколько успешен или не успешен детдомовец в жизни, зависит от того, насколько успешен или не успешен он был в детском доме. А если 100% находящихся там детей пребывают в состоянии депривации, то какая успешность у них может быть? Кто из них получится? Да, есть исключения… Но есть и правило. Как человек, который сам прожил всю жизнь в детском доме, я утверждаю: не надо там находиться ребенку. Не потому, что там плохо или хорошо, а потому что просто не надо.

Людмила ПЕТРАНОВСКАЯ: Я вот еще хочу о чем всех попросить. Когда мы рассказываем о том, что делает с людьми та или иная драматическая ситуация, тот же детский дом, мы, с одной стороны, хотим показать, какая это большая проблема, как все плохо и «давайте что-то с этим делать», а с другой — всегда в качестве побочного эффекта подвергаем этих людей стигматизации.

Если говорится о том, что, к примеру, 40% детдомовских детей попадают в тюрьму, то каждый воспитанник реагирует так, что это его отнесли к этим 40, а не к оставшимся 60. Поэтому у меня очень большая просьба ко всем, кто захочет обсудить этот фильм в сетях: пожалуйста, имейте это в виду, что людям больно. Будьте максимально деликатными и уважительными.

Мы с вами смотрим на это со стороны, сочувствуем и при этом говорим: «Смотрите, как их изуродовало!» И когда мы так легко делаем выводы о том, что все они не умеют любить, что все бездушны, жестоки, что все детей своих тоже оставят, мы дополнительно по больному, по травме еще и бьем с ноги. Фильм заканчивался песней о том, что люди выживают в любых условиях, и они сохраняют возможность любить, строить свою жизнь и быть самими собой где угодно.

ВОПРОС: Сейчас стала распространяться такая форма помощи детям-сиротам, как воскресный патронат, когда детей забирают из госучреждений в семью только на выходные или праздники. Насколько это хорошо для ребенка?

Людмила ПЕТРАНОВСКАЯ: Это может быть вариантом для тех детей, у кого есть семейное прошлое, для детей старшего возраста. Но риски очень высокие, потому что каждый раз, когда вы его берете, вы его возвращаете назад. И что тут важнее — тот опыт, который он всякий раз получает от гостевания, или травма от того, что его снова и снова отдают?..

ВОПРОС: О синдроме RAD (Reactive Attachment Disorder, — реактивный синдром нарушения привязанностей, — прим. ред.) читающая общественность узнала во время обсуждения дела Ксении Антоновой, которая и в США оказалась не нужна, и в России. А RAD и детдомовская депривация по сути одно и то же. В фильме говорится о том, что этой болезнью поражены 100% детей, живущих постоянно в казарменных условиях.  У домашних детей такой диагноз — редкость.  Значит ли это, что «вирус» исчезает сразу после того, как ребенок покидает детдомовское учреждение?

Людмила ПЕТРАНОВСКАЯ: Из названия понятно, что RAD — это реактивное расстройство, реакция на что-то. Это одна из разновидностей посттравматического расстройства. Травма может быть отдельным событием (какая-то страшная потеря, катаклизм), но в данном случае — это просто длительное отсутствие в жизни ребенка того, что ему необходимо. Как любое посттравматическое расстройство это, конечно, лечится, но след может остаться на всю жизнь. Поэтому самое простое, что можно сделать с депривацией, — не допускать ее возникновения.

Неслучайно в некоторых странах законодательно запрещено содержание детей до трех лет в госучреждениях. Это именно для того, чтобы не возникла депривация. В этом, кстати, корень многих проблем, связанных с тем же американским усыновлением. Американцы попросту с этим не встречались с 30-х годов.  И вот они повезли детей из России, и у них волосы встали дыбом, когда они увидели, что с детьми сделали ЭТО. И потом, естественно, они не знали, как с ними быть, не всегда быстро могли найти подход, некоторые дети очень долго восстанавливались.

Елена АЛЬШАНСКАЯ: Дома ребенка до 3-х лет остаются. Минздрав до сих пор уверен, что для маленьких детей самое главное — это питание и медицинское обслуживание, а все остальное — придуманная история. И с мертвой точки эти убеждения пока мы не можем сдвинуть. И еще мы не можем доказать, что ребенок, изымаемый по каким-то причинам из семьи, не должен проходить месячный карантин в инфекционной больнице. Туда попадают и совсем крошки, которых такая карательная мера травмирует еще больше. Ведь все обследования можно проводить амбулаторно, только добиться этого мы никак не можем. Возможно, в ближайшее время мы напишем письмо с подписями. Эта проблема очень значима для маленьких детей, но пока она остается самой несдвигаемой.

Людмила ПЕТРАНОВСКАЯ:Что у нас советуют молодой маме, которая жалуется, что ей трудно жить? «А вы отдайте ребенка на полгодика, наладите  жизнь — заберете». Отдайте… Пусть он там научится раскачиваться из стороны в сторону, в глаза не смотреть, будет бояться всех, кто к нему подходит…

Вместо послесловия

ВОПРОС: Есть ли в зале кто-то, кто считает, что детские дома нужны?

В зале нашёлся такой человек, потомственный педагог, который сказал, что, по его мнению, далеко не каждая семья может справиться с воспитанием ребёнка, прошедшего через суровую школу детского дома. Поэтому на данный момент нужны детские дома с квалифицированным персоналом.

Говорить мужчине было сложно, его тут же освистали. С переходами на личность и публичными оскорблениями в адрес его самого, его родителей и профессиональных навыков.

«Что же нам делать? — спросила девушка из зала, к которой вслед за тем перешёл микрофон, — Мы совершенно не умеем слушать людей, с чьей позицией не согласны. Как тогда вести диалог? Как говорить с теми же сотрудниками государственных служб?»

Любмила ПЕТРАНОВСКАЯ: Это я уже наблюдала, когда показывала фильм в группе специалистов. Вся обратная связь состояла из оправданий и обид, что «нас, сотрудников опеки, всегда плохо показывают».

Я представляю, как много кругов вины будет накручено, когда фильм станет распространяться широко И хочу сказать вот что: как бы нам ни было тяжело это смотреть, как бы ни было обидно и стыдно, детям всё равно хуже, и давайте всё же подумаем о них, а не о своём уязвлённом эго.

Давайте согласимся на берегу, что все мы в этом виноваты. Мы с этим миримся, мы это допускаем. Мы — взрослые люди, способные эту вину признать и принять. И перестать оправдываться.

Когда вину признаёшь и принимаешь, она превращается в ответственность. Тогда есть шанс закрыть тему «кто виноват?» и перейти, наконец, ко второму вопросу на повестке дня: «что делать?».

Материал подготовили Лидия Сиделёва и Ольга Щербакова
Фото: Людмила Моручкова