Что такое теплый снег? Это сиреневые сумерки зимнего вечера, когда в тихом свете едва зажегшихся фонарей еле заметно мелькают тени бесшумно падающих белых хлопьев, что не обжигают лицо ледяными иглами, а лишь бесследно тают на щеках, оставляя на них мокрые дорожки.

Так бывает и в декабре, и в январе. Разве что февраль с его ретивыми вьюгами не оставляет надежды испытать это ощущение внутренней тишины. Да-да — именно тишины. Только там, где нет привычного шума и гула большого города, и может случиться это маленькое чудо. Где шум далекой электрички едва ли не самый громкий звук, какой только и может быть среди этого умиротворения и спокойствия. Это то сокровенное место, которое, вполне себе существуя в реальном мире, больше живет в глубине, в потаенных уголках души, не давая забыть все светлое, чистое и настоящее, что вложено в нее Создателем.

Когда на душе давно не было теплого снега, сердце становится жестким и грубым. Это состояние можно назвать по-разному. Чаще для него используют древнегреческое слово, изрядно набившее оскомину за последние несколько лет. Но что сделаешь, если это действительно он — кризис? Притом самый тяжелый. Не политический, не экономический. Личностный. Духовный. Когда ничто не радует сердце. Даже если ты часто смеешься и кажешься веселым и жизнерадостным. Когда серая слякоть давно наступившей календарной зимы так отчетливо вторит опустошенному состоянию души. Когда хочется даже не плыть по течению — просто уныло брести, едва переставляя ноги, неведомо куда по раскисшей грязи, дерзновенно зияющей там, где самое место белоснежным сугробам. Да, всякое случалось в жизни — и подъемы, и падения. Но буквально вползать в Рождественский пост в таком состоянии впервые было как-то непривычно. И в то же время — совершенно безразлично. Что само по себе могло бы испугать, если бы в душе оставалось место хоть для каких-нибудь эмоций — того же страха. Но нет. Помертвелая серость и бессмыслица. Машинальное, монотонное движение по привычному кругу праздников и богослужений. Не только церковных. Легкое даже не раздражение — скорее, досадное недоумение от предновогодней суеты. И противная усталость от напряженного графика предпраздничных дней.

Что может остановить это неумолимое угасание? Когда входя в эти светлые дни одного из радостнейших праздников человечества, отчетливо понимаешь: в этот раз не про меня. Ну и пусть. Пусть будет, как будет. Никакого удивления и даже досады. В конце концов, все когда-то случается впервые. И даже Рождество, которое пройдет мимо тебя. Хотя ты будешь не только присутствовать, но и участвовать во всех праздничных службах. Что ж… Пускай…

Навечерие. У входа в храм, как обычно, красуется вертеп, заботливо украшенный сосновыми ветками и приветливо мигающими гирляндами. Быстро пройти к входу — а то совсем скоро служба начнется. Досадуя на все обстоятельства, вынуждающие опаздывать и созданные на самом-то деле тобой самим. Алтарь. Облачение. Все готовы. Легкий звон кадильной цепочки перед Евангелием, выносимым на середину храма. Привычный сладкий запах ладана. Нет. Нет электричества в этой контактной сети. Стрелки приборов на нуле. «Благослови, владыко». Ровное правильное дыхание, рождающее сочный звук распетого баритона, что так радует прихожан. Царские часы привычно начинают ход праздничной предрождественской службы. Каждение храма. Помощь псаломщикам с чтением часов, паремий и Апостола. Евангелие. Не совсем стройное пение хора.

Что-то происходит. Пока еще совсем непонятно — что именно. Близится Литургия. И это ощущение нарастает, захватывая все больше и больше. Вновь Евангелие. Слова, которые читаешь из года в год — и далеко не ограничиваясь кругом богослужения. «И сказал им Ангел: не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь; и вот вам знак: вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях». Тепло. То самое тепло зимнего снежного вечера, тихой-тихой радостью медленно, но неостановимо разливающееся по всему существу. Господи… Рождество… С каждым словом, с каждым новым звуком службы что-то неумолимо перерождается внутри. Куда-то вдруг исчезла мутная серая слякоть.

Немного отдохнуть после службы Сочельника — впереди еще вечернее и ночное богослужения. «С нами Бог! Разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог!» — торжественно звучат слова древнего гимна. И маленький огонек сердечной радости, едва затеплившийся утром, разгорается все сильнее. Господи. Рождество.

Близится ночная Литургия. Сияющие радостью лица клириков и прихожан. «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы — Отца, и Сына, и Святаго Духа, Троицу Единосущную и Нераздельную». Теплые слезы, как ни сдерживай их, горячими ручейками катятся по щекам. Господи! Рождество!

«Какой из вас отец, когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень? или, когда попросит рыбы, подаст ему змею вместо рыбы? Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец Небесный даст Духа Святаго просящим у Него» (Лк 11, 11-13). Что можно ответить своими бренными устами на эти слова, кроме тех слов, что полны глубочайшей сердечной благодарности? За эту невыразимую никакими словами любовь Божию: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин 3, 16). Очень часто в своем стремлении к самодостаточности мы забываем об этой самой искренней во вселенной любви — любви Отца Небесного. Часто мы сами возводим для нее преграды, которые нам самим кажутся непреодолимыми. Сначала мы грешим, а затем пытаемся убедить самих себя в невозможности прощения, прикрывая тем самым банальное нежелание признать свои ошибки и необходимость их исправить. Тем сильнее всепобеждающая сила Его любви, которая проникает в наше сердце сквозь любые препятствия, оживляя и делая его вместилищем благодати Божией.

Пусть праздник Рождества Христова — пришествия в мир Сына Божия — станет для каждого из нас торжеством всепобеждающей божественной любви! Пусть каждое сердце наполнится радостью, миром и любовью, побуждая щедро приносить духовные плоды добродетельной жизни! Чтобы в каждой душе снова зажглись огни — и тихонько пошел теплый зимний снег…