Для Елены Драпеко общественно-политическая деятельность оказалась той самой нишей, где в очередной раз сошлись интерес и призвание. Почему в очередной? Потому что однажды эти две составляющие уже пересекались в другой точке — ее кинокарьере. Иначе откуда такая востребованность у режиссеров — порядка 60 киноролей?

Широкому зрителю начинающая артистка запомнилась после выхода в прокат картины Станислава Ростоцкого «А зори здесь тихие». Елена сыграла роль Лизы Бричкиной — той самой в чем-то наивной юной блондиночки, которая более всего пришлась по душе старшине. В  этой ленте Драпеко снялась еще будучи студенткой Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии.

Вслед за дебютом последовали приглашения в картины «Свой парень», «Версия полковника Зорина», «Одиноким предоставляется общежитие» и многие другие.  А спустя еще немного времени Елену увидели в должности начальника управления культуры Санкт-Петербурга, деканом одного из социальных вузов и даже депутатом Государственной Думы РФ. Только это были уже не роли, а самые что ни на есть настоящие и невероятно ответственные посты.  И не то, чтобы она к ним стремилась, просто видели люди, что человек умеет думать сначала о других, а потом о себе.

Вроде, женский подход, а характер у Елены мужской. В этом интервью актриса и депутат рассказывает о том, как закалялся ее характер, дает советы своим одиноким подругам и приоткрывает завесу тайны с тактических хитростей некоторых блондинок Госдумы.

— На роль Лизы в фильме «А зори здесь тихие» вас выбрали по внешнему сходству. А характером вы с героиней вашей похожи?

— Мой папа и вся его родня выросли в деревне. Это были украинские переселенцы. Во время голода после Первой мировой они получили земли в Башкирии и жили в деревне, сохранив весь этот уклад, язык, вышиванки, подзоры… А мама моя из рода староверов, которые были высланы на Урал, еще в петровские времена. И вот получилась я с такой рабоче-крестьянской внешностью, которая очень подошла для Лизы Бричкиной: румяная, курносая, белобрысая… Из-за нее меня и взяли… Но воспитывалась я совершено в других условиях. Поэтому от Лизы я, конечно, отличаюсь. Я не так романтична и не так беззащитна.

Лиза — деревенская девушка, хозяйственная, основательная. Я же — дочь офицера, выросла в военных городках, различала по звуку типы летящих из орудий снарядов. В Ленинграде, куда мы переехали и который еще не восстановили после блокады, в Царском селе, мы — дети — играли в разрушенных казармах настоящими боеприпасами, которые находили по всем лесам Ленинградской области (они и сейчас там попадаются). Поэтому по духу я скорее ближе к Женьке Комельковой (ее в фильме сыграла Ольга Остроумова). Это с одной стороны. А с другой — я росла в красивейшем городе туманов, в городе литературы, в городе, напоенном поэзией. В 60-е поэты выходили на площади, их слушали тысячи людей, вглядывались, всматривались, искали в них духовную опору.

Я занималась в литобъединении у Татьяны Григорьевны Гнедич, писала стихи, как и все, наверно, в мое время. Татьяна Григорьевна — правнучатая племянница поэта Николая Гнедича, современника Пушкина, знаменитого переводчика «Илиады», и сама переводчица Байрона. Я с детства мечтала быть артисткой, играла в народном театре, занималась хореографией, вокалом. У меня и походка была такая воздушная… А у Лизы совсем другая пластика. Сначала мы сняли кадры, где Лиза чернобровая, с русой косой — там я была вообще без грима, мне только косу приплели. Отсмотрели пленку. И что-то оказалось не так…  И тогда наши гримеры замазали меня веснушками всю, выбелили мне брови, выделили скулы, сделали такой северный тип. И пластику мне пришлось менять, косолапить начать немного, осанку изменить…  

У других девочек таких сложностей не было. Они, по большому счету, каждая саму себя играли. А я еще и перевоплощаться-то как следует не умела. Начинала только учиться в театральном институте. И поэтому навыки актерского мастерства пришлось осваивать прямо на площадке. Но это была хорошая школа. Училась я у местных жителей — они кругом были. И мне надо было стать такой, как они. «Зори» снимали в Карелии. Места совершенно сказочные. Недавно я проехала по местам съемок: стоит деревушка наша, стоит банька. Там живут еще местные жители, которые помнят, как снимали фильм. Мы нашли болото, в котором утонула Лиза Бричкина. Прошло 40 лет, а болото такое же, представляете? И даже коряги, мне показалось, на тех же местах лежат…

— По сценарию в фильме все девушки гибнут. Ваша героиня тонет в болоте. Страшно было «тонуть»?

— Как таковой технической страховки — ремней, веревок — не было. Ребята меня просто вовремя вытаскивали. Мы снимали на пленку Шосткинского комбината. Чтобы не было брака, снимали по семь дублей. Тяжелая была довольно сцена… Инженер по технике безопасности в тот день на всякий случай уехал в Москву — плюнул, сказал, что он не готов отвечать за наши кинематографические фокусы, так что если «с девчонкой чего случится, то его вины в том нет!». Я не слышала этого лично, но мне рассказывали, что инженер и режиссер сильно повздорили из-за этой сцены. Но в конце концов все обошлось.

— Роль Лизы в картине Ростоцкого сделала вас знаменитой на весь Советский Союз. А дала ли она еще что-нибудь, кроме известности?

— Любовь граждан, зрителей. «А зори здесь тихие» — фильм, который не стареет, его посмотрели уже несколько поколений. Но любовь эта не такая, как к звезде, от которой все пытаются пуговицу оторвать, а очень теплое доверительное отношение, как будто я не актриса, а та самая Лиза Бричкина, в чем-то наивная, но правильная, честная, какая-то родная, своя… Ко мне и обращались-то сначала зрители больше как к Лизе, а не как к Елене. За помощью обращались. Я потому и делами общественными начала заниматься…

Конечно, я благодарна режиссеру, благодарна фильму, потому что после того, как он стал знаменитым, и ко мне стали по-другому относиться, и жизнь моя сложилась иначе. Та роль оказалась чем еще важна для меня? У каждого человека есть что-то (или кто-то), по чему (или кому) он проверяет свою жизнь. Бывают такие периоды, когда есть выбор: можно пойти по этому пути или по тому… Какой путь правильный? И вот советуются люди: кто с Богом, кто с другом, у кого, может, старшие есть… А я иногда советовалась с Лизой Бричкиной: как бы она поступила? Что бы сказала мне: одобрила или нет? Мне кажется, Лиза — это такой незамутненный образ России. Мы много суетимся в нашей жизни, гордимся временными успехами или приобретениями, ценой которых порой становится душа, которую мы рушим.  У Лизы я всегда училась не суетиться, не размениваться на мелочи.

— Когда в Афганистан поехали поднимать боевой дух наших солдат и офицеров — тоже с ней советовались?

— Тогда у меня сомнений никаких и не было! Это были шефские поездки. Мы работали бесплатно: ездили в группы войск в Германию, в Чехословакию, в Венгрию, в Монголию. Такая группа психологической разгрузки. Она нужна была не для того, чтобы развлекать, а для того, чтобы возвращать людей после боя в человеческое состояние. Часто в горячих точках — особенно после первого боя — у солдат случается шок. И чтобы вернуться в нормальное состояние, нужно либо рассмеяться, либо расплакаться — то есть чувства должны вернуться. На войне первое, что убивают — это человеческие эмоции. Там работают другие законы.

В 1984 году собирали такую бригаду для поездки в Афганистан. И не могли собрать, потому что люди действительно боялись. Ко мне пришла Ада Румянцева — секретарь партийной организации — и говорит: так, мол, и так, надо ехать, а ехать некому.

Я сказала: Ада Алексеевна, я с вами. И мы поехали: Леня Дьячков, Женя Леонов-Гладышев, Санька Яковлева, которая в «Экипаже» снималась, я и Ада. А еще нам дали «звуковика» — оформителя музыкального сопровождения. Но на первой же репетиции он не смог нажать кнопки на магнитофоне — ну что это за специалист такой? — я спросила, в каком он звании. И он проговорился: сказал, что капитан, после чего нам стало ясно, что он к нам приставлен, по-видимому, со стороны КГБ.

Конечно, мы понимали, на что шли. И все мы были добровольцами. Дома у меня был скандал. Мама кричала: «Ты не мать своей дочери и не дочь своей матери! Тебя там убьют, и что мы здесь будем делать?» Дочке два годика исполнилось только.

Но мне нужно было туда поехать. Для России это вообще был сложный период. В то время на международных кинофестивалях советской делегации не подавали руки — бойкотировали из-за Афганистана. Слухи оттуда очень противоречивые приходили. Я хотела своими глазами посмотреть, что происходит, и, конечно, помочь ребятам. Потому что был такой период — деморализация — не было до конца понятно, за что они воевали.

В декабре 85-го мы прилетели в Кабул. И в первую ночь не смогли уснуть — был обстрел. Вторую ночь был тоже обстрел, и мы не спали. На третью ночь мы даже не услышали, когда начали стрелять, — так устали, что бухнулись и уснули. А утром мы полетели в Баграм. Это рядом с Панджшерским ущельем. И когда прилетели, корпус вертолета был весь в дырках — следах от крупнокалиберного пулемета. Одну из них мы нашли в двух сантиметрах от топливного бака. В общем, война была настоящая. И там я поняла, как прав был Ростоцкий, когда снимал «Зори»: ни суеты, ни криков. Очень тихо все, очень организованно.

Когда тревога, офицеры вскакивают, каждый знает, куда идти и что делать. На фронте, если ты не услышал или не понял, ты убит.  И поэтому там люди понимали друг друга с полуслова. Если ты не уверен в том, кто за твоей спиной, ты убит. Поэтому все были спаяны между собой. Вот это для меня очень важно было — как для актрисы, как для человека — понять, как строятся человеческие отношения в таких экстремальных условиях. Я узнала много страшного, жестокого, но я абсолютно уверена, что та война была очень нужна России. И потом, когда стали плевать в участников, обвинять руководство страны, я оказалась в оппозиции. Эти мальчики защищали коренные интересы России.  И жизни клали не просто так. Афганистан — это южное подбрюшье России. И как только мы его сдали, вся эта грязь, весь этот ужас переместился к нам.

— А в политику-то пошли почему? Кризис российского кино 90-х? Или неугомонность натуры?

— С 1980 по 1991 годы я была членом ЦК профсоюзов работников культуры. Я занималась охраной труда в культуре. Это не только кинематограф, это театр, цирк, полиграфическая промышленность. Я работала честно, занималась многими вопросами, и, если бы не рухнул Советский Союз, нам бы наверняка удалось добиться от правительства, чтобы библиотекарям выдавали молоко за вредность. Мало кто знает, что в архивах и в крупных библиотеках то же профессиональное заболевание, что и у шахтеров — силикоз: книжная пыль забивает легкие. Это очень вредная работа, и мы всерьез поднимали этот вопрос и какие-то решения начинали готовить. Для кинематографистов тоже пыталась добиться более комфортных и более защищенных условий труда.

Когда рухнул СССР, рухнула и наша кинематография. Я к этому моменту создала с моими коллегами Евгением Жариковым и Евгением Герасимовым независимый профсоюз — Гильдию актеров СССР. Все актеры Союза — а нас было 7000 человек — объединились в эту организацию, в каждой республике были филиалы. Мы занимались в том числе вопросами юридическими, потому что надо было вырабатывать систему договоров. Тогда наши артисты работали по демпинговым ценам на международном рынке. То есть белое лицо, кожа белая, а стоили как индусы — три копейки. И Международная федерация актеров была к нам в претензии: они боролись за повышение оплаты труда, а мы приезжали и рушили им рынок. Мы вступили в эту международную организацию, стали ездить на конгрессы, понимать, что в мире происходит.

После этого меня выбрали начальником управления культуры Санкт-Петербурга. И я стала министром культуры в городе, где культуры на три европейские страны. А ведь я не имела для этого необходимых знаний. Если б я знала на что иду, я, может, и не согласилась бы, но в результате я стала заниматься самообразованием. Я приглашала ученых — культурологов, экономистов, специалистов по внешнеэкономической деятельности, — которые по утрам занимались со мной, читали лекции, создала общественные советы, которые помогали мне работать. В течение двух с лишним лет я была министром культуры и туризма, потому что мне удалось доказать нашему руководству (тогда это были Собчак и Путин — мэр и заммэра), что к нам туристы едут смотреть культуру. Чем лучше состояние культуры, тем больше туристов, стало быть деньги туризма — это деньги и культуры тоже.

Потом меня пригласили работать в университет деканом факультета культуры, и семь лет я читала в нем лекции. Я профессор Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов, кандидат социологических наук.

И параллельно я занималась политикой. Создала организацию «Духовное наследие Родины», куда вошли композиторы, писатели, поэты, артисты. Мы боролись против вестернизации России. Тогда слово «патриот» было ругательным. В нас тыкали пальцем и кричали, что мы консерваторы, стоим на пути прогресса. А мы проводили акции, патриотические концерты, слеты городов-героев — всех 13 городов.  И наша организация вошла в народно-патриотический союз России — НПСР. И от нее как руководителя этой всероссийской организации меня включили в предвыборный список в Госдуму в 1999 году. Так я стала депутатом.

— И карьера актрисы на этом закончилась…

— Нет! Я каждый год снимаюсь в кино. И сейчас я играю в 20-серийном телевизионном фильме. В прошлом году мы сняли комедию «Женский день» — к 8 марта, кстати. До этого был фильм к 150-летию А.П. Чехова «Пенсне или наш Чехов» — тоже комедия. Я практически все время работаю! Конечно, уже не так, как в молодости, когда у меня было по три, а то и по пять фильмов «в параллель», плюс я не играю героинь — наверное, в силу возраста. Но мне всегда были интересны роли, в которых была какая-то социальная нота, роли, в которых я понимала, что хочу сказать зрителю. Просто развлекать население мне неинтересно. Я отказывалась от тех поделок, которые заполонили у нас экраны в 90-е — в основном с голыми задницами… Было время, когда не снималась совсем.

Но я благодарна вообще за то, что меня помнят режиссеры, зрители. Я считаю, что мне в жизни повезло: я занимаюсь тем, что я люблю.

— В чем заключается ваша работа как депутата?

— Пытаюсь понять, как устроена жизнь. Нам иногда кажется, что наши несчастья берутся откуда ни возьмись. А у этих несчастий и забот всегда есть источник. И вот найти его и попробовать развернуть — это работа депутата. Понимаете? Я должна понять, если плохо какой-то организации или людям, — почему? Где в законодательстве  или в госустройстве что-то не так?

Сегодня, например, если вы хотите построить сарай на своем участке или колодец, то, скорее всего, вам придется получать справку о том, что на вашей территории нет археологических памятников, и только после этого вам разрешат строительство. Так устроено наше законодательство. Мы хотели закрыть археологию от черных копателей. Но в результате получилась такая история. Где, в каком месте надо что-то прописать, чтобы освободить бабушку Марью Ивановну от необходимости брать справку о том, что у нее в огороде нет кургана? Мы нашли это место в законодательстве. Сформулировали квалифицирующие признаки нарушений. Но как это сепарировать и отделить? Вот какова наша задача. Ну и много чего еще. У меня около 20 законов, которые мы ведем как комитет, и 20 законов, которые мы сопровождаем как соисполнители.

Раньше у нас были так называемые межведомственные комиссии. Все они были уничтожены лет шесть или семь назад. А есть вопросы, которые по переписке не решишь, потому что они решаются годами. И надо, чтобы эти чиновники все сели за стол переговоров. Вот очень такие переговоры проводятся в форме «круглых столов» в Госдуме. Это интересно. Иногда получается детективные истории, потому что позиции и истинные цели не всегда совпадают. Люди декларируют одно, а хотят другого. Такое тоже бывает: лоббирование интересов каких-то корпораций или олигархов. Приходится расследовать.

Если б я родилась мужчиной, мне бы легче жилось. А то у нас, ведь знаете, как к женщинам относятся. Но приходится доказывать, что ты не блондинка, не артистка и не женщина, что ты государственный человек, и что знаешь не меньше, а иногда и больше. Но делать это надо по-женски. Так, чтобы не обидеть. Ведь мужчины очень болезненно переживают, когда у женщины выше социальный статус или образование выше. Вот не ущемить мужское самолюбие — это такая довольно тонкая наука, но она очень помогает решать проблемы. Главное, чтобы это ему в голову пришла светлая мысль. Его надо подвести к этой мысли. Он ее высказал, а ты потом говоришь: Боже, ну какой же вы умный! Как это вы придумали? А давайте я вам помогу? И мы вместе под вашим руководством сейчас доведем эту мысль до конкретного дела. (Смеется).  Это наши старые дамские уловки, которые приходиться использовать в том числе и на государственной службе.

— Неужели при такой насыщенной жизни хватает времени еще и на семью?

— Мы просто всегда жили с моей мамой. Я очень рано развелась с мужем (не из-за моей общественной активности: он тоже был актер, и расстались мы по другим соображениям). И очень благодарна маме, потому что она воспитала мою дочку очень хорошо. Правда, воспитывала ее жестко: это нельзя, то нельзя, чтобы в восемь часов дома сидела, в школу — в белых носочках…  А теперь я сама бабушка. Днем — депутат, иногда — артистка, а вечером и ночью — бабушка. Вот сегодня трижды вставала к малышке — ей всего 7 месяцев, у нее режутся зубки. Дочке надо вставать в 5 утра. В 7 у нее эфир на радио. Поэтому с утра дежурю я.  А потом на пост заступает няня.

— А в чем предназначение женщины?

— Хранить жизнь. Хранить и умножать ее. Делать эту жизнь теплой и уютной, когда из ничего можно приготовить обед. И еще снимать боли человеческие. Это очень важно. Мужчины этого не умеют. А мы умеем. Сделать так, чтоб не было так больно. Ведь эти стрессы социальные, личные трагедии — кто пожалеет нас? — мама, бабушка, жена. Пригреть, приласкать, пожалеть — это наше предназначение. Мы можем быть и не очень умными, и не очень красивыми, но если в нас есть душевное тепло, то мы всегда будем нужны. Бывают одинокие пожилые женщины, которые смотрят в окно с тоской. Среди моих подруг такие есть, и я им всегда говорю: родные, ну займитесь чужими проблемами, не своими: соседскими детьми, бездомными собаками… И у вас сразу зазвонит телефон! Вы сразу окажетесь в центре жизни. И сразу будете лучше себя чувствовать. Поэтому когда мне плохо, я беру дополнительную работу.

Я все время пытаюсь еще чему-нибудь научиться. Наши мужчины вывели какую-то удивительную женскую породу — русских женщин. Как им это удалось, я не знаю. Воспитать таких, которые все могут, все умеют. Как говорила моя бабушка Гликерия Федоровна, настоящая женщина должна уметь и шелка носить, и глину месить. Вот, мы все и умеем.

У меня много есть, чего вспомнить. Когда я закончу свою депутатскую карьеру — а это будет уже скоро — сяду писать книжку…

Беседовала Ольга Щербакова