Елена Скороходова: «Главное — быть хорошим человеком»

Елена Скороходова очень талантлива — она прекрасная актриса, востребованная в театре и кино, поэтесса, драматург, журналистка, член Союза писателей России, мастер спорта СССР по фигурному катанию. Наконец, это просто красивая женщина и мама замечательного сына Ивана. К тому же Елена скромна, что большая редкость в наше время, открыта, доброжелательна. Побеседовав с актрисой, я была тронута ее доверительным рассказом о себе, детстве, родителях.

Я родилась в далекой от театра семье, — рассказывает Елена Скороходова. – Мои родители закончили мехмат МГУ и работали на закрытом предприятии в «оборонке». Все, чем они занимались, находилось в области государственной секретности. От меня это тоже держалось в тайне, я вообще ни о чем не догадывалась. О том, что мой папа был главным криптографом системы опознавания России «Свой-чужой», я узнала только в 2005 году на его поминках. Я даже не предполагала, что у меня такой крутой папа.

Вот вы берете у меня сейчас интервью, потому что у меня профессия публичная, я лицом мелькала в кино, в сериалах. А папу моего никто не знал. Но разве можно сравнить то, что сделали для страны мой папа и какая-то артистка? Вообще столько в мире людей известных, о которых все говорят, которых обсуждают, любят всенародно, спешат им на помощь. Но цена этой популярности — всего лишь публичное мелькание лицом.

У нас была среднестатистическая советская семья. Ничего экстраординарного: обычная двухкомнатная квартира, обставленная стандартной мебелью. Папа всю жизнь на работу ездил на троллейбусе. Впрочем, троллейбусы тогда ходили отменно. Хотя финансово по советским меркам мы жили очень даже неплохо. Папа был начальником с соответствующей зарплатой. Если же денег не хватало, он запросто мог поехать в отпуск шабашить на стройке. Папа признавал только честные способы зарабатывания денег. Никакие махинации не могли даже в голову ему прийти. Структура папиного мышления была созидательной.

В нашей семье никогда не было мещанства с его культом поклонения вещам. В доме — ни хрусталя, ни ковров… Зато у нас постоянно кто-то жил. Папины однокурсники, распределившиеся на периферию, даже имели ключи от нашей квартиры, чтобы им всегда было, где остановиться, если возникнет внезапная командировка в Москву. Родителей я воспринимала как единое целое, не могу сказать, к кому была ближе.

— Чем вы увлекались в детстве?

— Я занималась фигурным катанием. На него уходило все время. Но это было наше общее семейное дело. Сейчас это дорогостоящий вид спорта, не каждая семья его осилит. Тогда же занятия во всех спортивных секциях были бесплатными. А для тех, кто достигал успеха, спорт превращался в источник дохода. Таких заоблачных гонораров, как сейчас, конечно, не было. Но у меня, например, в 14 лет вместе со званием мастера спорта СССР появилась трудовая книжка и зарплата инструктора по спорту: 120 рублей в месяц. В соотношении с советскими ценами это были немалые деньги. А еще на сборах выдавали талоны на питание (кажется, по 5 рублей в день), за показательные выступления платили гонорары. У меня была ставка 30 рублей за выход. Платья, коньки, спортинвентарь — для членов сборной все бесплатно. Если это был не коммунизм, то его преддверие.

Несмотря на то, что спорт — занятие физически тяжелое, я все равно вспоминаю свое детство как прекрасную и легкую пору. Все тогда было просто, понятно, стабильно. Мы ничего не боялись, не знали слова «педофил», газировку пили из одного уличного стакана, практически немытого. Инфекций не было. 3 сорта колбасы, имеющиеся в продаже, покрывали потребности — никто ведь не голодал. И даже поездки за границу не могли внести смятение в моё миропонимание. Ведь я знала, что та иноземная роскошь, которая бросалась в глаза с «их» витрин, была следствием эксплуатации человека человеком.

В три года меня поставили на коньки, в четыре — отдали в секцию… Я вообще думала, что такова обычная человеческая жизнь. Что все люди регулярно ходят на какие-то тренировки. Когда выяснилось, что это не так, мне было лет 7-8. Я стала пытаться осознать: за что же мне досталась такая каторга? Почему другие девочки гуляют во дворе, играют в куклы? У них есть на это время, а у меня тренировки. Наверное, этот мыслительный процесс отразился тогда на моей физиономии, потому что родители вдруг полезли ко мне с вопросами: «Нравится ли тебе, Леночка, фигурное катание? Хочешь ли ты продолжать им заниматься?»

Я училась тогда в первом классе, и у занятий спортом возникла конкуренция со школой. Надо было определяться, что важнее? Потому что школу ради тренировок предполагалось пропускать. Я была перспективной фигуристкой и если бы ответила родителям: «Не нравится мне ваше катание», — начались бы расспросы и уговоры. Мама бы занервничала… Я почувствовала, что выбора у меня нет. Поэтому сказала, что фигурное катание мне нравится, чтобы отстали. И обрекла себя на дальнейшие годы тренировок, о чем, впрочем, нисколько не жалею.

Спорт — необходимый компонент для воспитания личности. Он дисциплинирует, воспитывает волю, трудолюбие и переводит подростковую неуправляемую активность в мирное русло. Жаль, что сейчас секции в России платные. Многих проблем мы избежали бы, если бы вернули доступность спортивных секций всем слоям общества.

— О чем вы мечтали в детстве, и сбылись ли ваши мечты?

— Мои детские мечты были невероятно мутными. Поскольку я занималась спортом, то по логике должна была мечтать о первенстве на чемпионатах мира. Но я была крайне нечестолюбивой. Меня воспитывали на том, что «быть знаменитой некрасиво, не это подымает ввысь», и я никак не могла заставить себя захотеть стать первой. Просто каталась и все.

К тому же в детстве папа как-то указал мне на звездное небо и сказал: «Смотри, там бесконечность». Помню, у меня перехватило дыхание. Эта бесконечность меня сильно заинтересовала. Пожалуй, она и стала генеральной темой моей жизни. И рядом с ней приземленная цель стать чемпионкой по фигурному катанию выглядела блекло.

Поскольку я родилась в семье математиков и любила этот предмет, то, несмотря на серьезные занятия спортом, собиралась после школы поступать в МГУ на мехмат. Учебу там было бы невозможно совмещать с тренировочным процессом, но я этого не понимала. Зато это понимал мой тренер.

Елена Анатольевна Чайковская родом из актерской семьи, ее детство прошло за кулисами театра им. Моссовета. Ее приятель, актер этого же театра, Владимир Федорович Гордеев как-то обратил внимание на мое выступление по телевизору. «Какая интересная у тебя появилась девочка. Не хочет ли она стать артисткой?» — спросил он про меня Чайковскую. Она мне об этом, разумеется, рассказала. И мне стало интересно попробовать себя в этой профессии.

Вот так все и произошло. Я всего лишь попробовала — и поступила в Щукинское училище. А потом меня это дело захватило. Но со спортом пришлось расстаться. Процесс обучения в театральном вузе оказался настолько интересным, что я не смогла променять его на тренировочные сборы и учиться экстернатом, как в школе. Да это было бы и невозможно. Получить профессию артиста, учась заочно, нельзя. Мастерство актера — не теоретическая наука. Тут все построено на практике.

— А как складывалась ваша личная жизнь?

— Думаю, она складывалась успешно. Я дважды выходила замуж. Оба раза за артистов. Поскольку вся моя жизнь была связана с театром имени Пушкина, соответственно, и мужья возникали там же. По месту работы. Мне сложно вспоминать о том, как начинались мои браки и что при этом происходило… Эмоции какие-то бурлили… Но это настолько уже прошедший этап, что рассказывать об этом мне сейчас некомфортно.

Оба брака оказались кратковременными. Не мое это предназначение, наверное, быть супругой. Тут ведь тоже талант нужно иметь. Жена должна служить мужу, заниматься домом, создавать уют. А у меня с бытом отношения сложные: я к нему равнодушна. Мне безразличны условия, в которых живу. Люблю фантазировать, создавать миры, придумывать истории. А для замужества это совершенно бесполезные занятия. К тому же мужья обычно что-то советуют, критикуют, становятся соавторами. А я в соавторстве работать совсем не могу. Оно меня сбивает с мысли, блокирует творческий процесс. Если где-то увидите рядом с фамилией Скороходова фамилию соавтора, значит, меня вынудили и заставили. Сейчас, кстати, такое практикуется. Но пишу я только одна.

Зато от второго брака родился мой сын. И за это моему второму супругу, конечно, большое человеческое спасибо. Потому что ребенок — это высшее чудо на земле. Ничего более прекрасного в мире не существует. И ради этого стоило выйти замуж, хотя потом и пришлось развестись.

Кстати, оба моих развода произошли по инициативе мужей. Я была готова мучиться с ними пожизненно.

— Какая вы мама? Как вы воспитывали сына?

— Мама я не очень, наверное… Если бы не родители, не справилась бы. Ребенок сильно меняет жизнь. Мне было невероятно тяжело поначалу. К тому же появление ребенка совпало с реформами в стране, родителям перестали платить зарплату, у артистов закончилось кино…

Это был невероятно тяжелый период для нашей семьи. Мы буквально выживали. Помню пустой холодильник с одиноко стоящим в нем пакетом перловки. И все. Хочешь есть — вари перловку. Деньги уходили на детское питание, а на взрослое питание денег не оставалось.

Все честные люди страдали тогда от введения тех реформ, какими бы правильными они ни были. Мне до сих пор страшно, когда в стране что-то начинают менять в целях улучшения. Не все последствия можно просчитать заранее. Но, слава Богу, мы выжили. Хотя периодически вспоминаю тех несчастных бездомных детей, которые появились в то время в Москве и бегали по помойкам. Где они сейчас, что с ними? Не могу их забыть.

Сына я не воспитывала. Просто жила рядом с ним так, как жила. Мы ходили в храм, причащались, общались, смотрели мультики. Разговаривали о жизни, оценивали происходящее в стране. Если в моем ребенке есть какие-то недостатки, то они — мои. Дети же производятся из материала заказчика, так сказать. Но есть в ребенке и то, что принадлежит только ему, и я не знаю, откуда оно в нем. Это тайна уникальности личности, которую дарит каждому Господь.

— Почему вы ушли из театра? Вы ведь были в числе ведущих артисток.

— Из театра я не уходила — меня выдавили, вытолкнули… Не знаю, как определить мой исход оттуда. Все произошло вопреки моей воле.

Это был тот самый тяжелый период 90-х, когда нечем было кормить семью. Я родила ребенка, муж меня бросил… Это одновременно случилось, что ребенок родился, и муж ушел… Как будто Господь подарил мне мужа только ради рождения сына. Я боролась с нищетой, сделала спектакль по Пушкину, который мы с моим приятелем Валей Клементьевым показывали по школам.

И тут меня вдруг в моем театре им. Пушкина ввели в массовку репетирующегося спектакля. Это означало ежедневную занятость в театре за ту зарплату, которой тогда хватало на неделю прокорма, и невозможность подработать на стороне. Я пошла в кабинет к главному режиссеру, умоляла его освободить меня от массовки, честно объяснила причину, и, мне казалось, что он меня понял. Но вечером позвонила заведующая труппой и сказала, чтобы я не обольщалась, потому что из массовки я не отпущена и завтра же в 10 утра обязана присутствовать на репетиции. Но на завтра у меня был запланирован спектакль в школе, который я не могла отменить. Пришлось взять бюллетень. Это положило начало колоссальному конфликту, который длился полгода и закончился моим заявлением об уходе. Меня гнобили, унижали, обзывали, сняли со всех ролей… Этим занимался не главный режиссер, а заведующая труппой. Главреж умыл руки, как Пилат Понтий. Но, конечно, все совершалось при его молчаливом согласии. И мое заявление об уходе было подписано им.

Мне казалось тогда, что рушится жизнь. Я не просто нервничала — я страдала немыслимо. Но, видимо, то был Промысел Божий относительно меня. Не я театру, а он мне был уже не нужен, и Господь попустил случиться этой истории, и вывел меня из театра, как евреев из Египта.

Все сложности просто изменяют траекторию пути. Они не могут уничтожить творческое начало. Для меня не было ролей в пьесах — я стала писать их сама, меня не хотели назначать на главные роли — я стала сама себе режиссером. Это не просто, и никому не пожелаешь такого творчества, когда всю жизнь идешь обособленно, вне общего процесса.

Театры — это фабрики по производству спектаклей. Там все для этого оборудовано: сцена, свет, звук, репетиционные помещения, пошивочные цеха… Это очень удобно — быть работником фабрики. Но ты там одновременно и раб. Произносишь чужие тексты, играешь в чужих спектаклях, по пьесам, которые выбираются не тобой. А оказавшись вне театра, я обрела творческую свободу.

— Вы известны не только как актриса, но и как писатель, драматург. Как вы стали писать?

2014ч Работа актера вторична. Первична литературная основа. В Щукинском училище мы работали с очень хорошей литературой. А в своей профессиональной деятельности я столкнулась с весьма дурной современной драматургией, где не выговариваются тексты, не оправдываются ситуации. Когда физически не можешь присвоить себе текст роли, потому что он не вытекает из жизни персонажа.

Как-то в актерском буфете театра им. Пушкина мы обсуждали пьесу, которая нам не нравилась. Я говорила, наверное, громче всех. И вдруг услышала Голос, не изнутри, а откуда-то сверху: «Если ты такая умная, Скороходова, пиши сама». Я замолчала. И задумалась. А потом прошло время, и руки потянулись к перу, перо к бумаге… И процесс пошел.

Сначала я написала маленькую пьеску, потом побольше… Всем, кому я их показывала, они понравились. Это вдохновило на продолжение. Но главное, что пьесы нравились мне как актрисе. Мне хотелось в них играть.

А потом я написала «Не бросайте пепел на пол». Это первая моя полноценная по формату пьеса. Она написана на меня и про меня, хотя пережила уже много разных постановок. Ее обычно играют одним актом, но там есть место для антракта. Просто я сочиняла ее и параллельно ставила, а в том театре, в котором планировалась премьера, был очень плохой буфет. Поэтому антракт в пьесе я ликвидировала.

Театра, о котором идет речь, уже не существует, но я до сих пор вспоминаю о нем с нежностью. Там прошла первая премьера, где я выступала как актриса, режиссер и драматург одновременно. И название у того театра было приятное на слух: «Русский дом».

Потом возникла еще одна моя пьеса на четырех человек, потом —на 21 действующее лицо. А потом я сломала ногу и за месяц, пока лежала в гипсе, написала сразу четыре пьесы. И вот у меня на руках уже оказалось семь пьес. «Семь пьес в ожидании премьеры» — так назывался мой первый сборник. С ним я вступила в Союз писателей.

— Что важно для вас в этой жизни? Что для вас является ценностью?

— Главное, быть хорошим человеком, чтобы спасти свою душу от преисподней. Ад для меня — абсолютно реальное понятие. Я уверена в посмертном продолжении жизни души. Не может все заканчиваться здесь, смысл тогда теряется. Это элементарная логика, а с логикой я дружу. Я не знаю, как будет происходить это посмертное продолжение. Сие — великая тайна. Но что-то потом будет точно. Суд и определение дальнейшей участи, и какая-то невероятная радость для тех, кто ее достоин.

Успех этой жизни, как мне кажется, не в чемпионстве, получении «Оскара», миллионах долларов и прочих выдуманных людьми земных ценностях. Главная цель человеческой жизни находится ТАМ, за пределами здешнего существования. Вот ТАМ надо попасть в правильное место. Это и будет истинный успех. Но добиться его можно, только сохраняя чистоту души.

— Чувствуете ли вы себя счастливой?

— О, да! Во-первых, я живу. А ведь могла бы и не родиться. Считаю, что уже этого факта достаточно, чтобы считаться везунчиком. Во-вторых, я родилась в лучшей стране мира и говорю на самом прекрасном языке. Мне принадлежит грандиозное богатство: русская классическая литература, которую я не только могу читать без перевода, но и в состоянии понять ее глубочайший смысл. Помните, как сказал Гоголь? «Поблагодарите  Бога прежде всего за то, что вы русский», — именно так сказал Гоголь Николай Васильевич, уроженец села Сорочинцы Полтавской губернии… Сейчас меня понесет в политику, поэтому останавливаюсь….

Я бесконечно счастливый человек изначально. И даже когда мне плохо, мне все равно хорошо. Я же творец, а любая трагедия есть стимул для творчества.

И еще я воспринимаю жизнь, как сказку, где главный герой — это я, этакая Аленушка-дурочка. Пока сказка не окончена, идет период испытаний, наполненный перипетиями и борьбой со сложностями. Но все они необходимы герою для эволюции его души и ведут к счастливому финалу.

Беседовала Елена Ерофеева-Литвинская