Иногда разговор с родным человеком может быть социально важным. Моя бабушка уже появлялась, пусть и опосредовано, в разговоре с Галиной Майоровой, ветераном Великой Отечественной. У обеих женщин много  общего – их жизнь перевернула война. Моя бабуля прожила в оккупированной Смоленской области почти все детство, то убегая от врагов, то спасая родных. И она же, совсем девчушкой, разносила весть о Победе по окрестным деревням.

К 22 июня, дню начала Великой Отечественной войны или, как его еще принято называть, Дню памяти и скорби, редакция портала Матроны.РУ решила опубликовать беседу, которую  мы ведем иногда по вечерам. Я задаю вопросы, бабушка плачет, но рассказывает все равно охотно – может быть, из-за недостатка внимания, а может, просто потому, что я обязательно должна знать прошлое своей семьи и страны.

— Бабуль, расскажи, пожалуйста, как вы семьей жили до оккупации?

— Нас у матери было 9 детей. Дни проходили примерно одинаково. Каждое утро мама пекла на завтрак большие картофельные пироги — со свеклой или морковью. Мы, дети, целыми днями гуляли на улице. Летом бегали, играли в прятки и лапту, зимой – катались на санках. Через какое-то время мама звала нас на обед, и мы все как один быстренько бежали домой. На обед мама всегда варила щи и картошку, но мяса почти не было. Зато у нас была корова, и мы всегда имели молоко – для деревенской семьи это большое подспорье. Поэтому до войны мы особо не голодали. Мама всегда очень старалась, чтобы дети были сыты, хотя всего хватало впритык.

 -Как вели хозяйство?

— Как и вся деревня, мы питались овощами со своего огорода и тем, что собирали в лесу. Мы выращиваликапусту, свеклу, морковь, огурцы и картошку. Каждый год обязательно солили в бочке огурцы и морозили клюкву с брусникой. В июне всегда собирали землянику, затем созревала черника, еще позднее – малина. Также промышляли грибами в больших количествах. Мама мариновала и сушила их, чтобы хватило на всю зиму. Иногда мы собирали орехи – для этого бегали за три километра от дома.

— Как мама с папой общались?

— Я уже потом удивлялась и спрашивала маму – как же так, что они никогда не ругались. Она только улыбнулась и сказала, что было всякое, но они никогда не выясняли отношения при детях. А те в свою очередь, думали, что у них родители очень любят друг друга. Да так оно и было на самом деле.

— А у тебя были свои обязанности?

— Да, обычно у нас было 6-7 маленьких свиней. Примерно с 5 лет меня отправили их пасти. Поросята всегда радостно бегали вокруг меня, а я с ними разговаривала и пела им песни. Для них я часто ходила за сывороткой на сырзавод. Это были остатки производства, поэтому ее выдавали бесплатно.  И еще я натирала кирпичом домашние полы до блеска.

— Расскажи о своих братьях и сестрах. Какие они были?

— Все они были очень хорошие. На тот момент двое старших детей – Катя и Маша – уехали в Москву. Все остальные были с нами. Получается, что когда я подрастала, нас было 7 человек детей. Старший, Степан, учился заочно, но на кого, уже не помню. Ему постоянно приходили по почте книги и брошюры. Брат был очень добрый и внимательный. Любил поговорить с младшими детьми, чему-то нас научить, наставить на путь истинный. Он умер в апреле 1943 года. Заболел тифом в военном госпитале и ударился головой о железную кровать. Случился инсульт и его не стало.

Другой брат, Коля, учился в Ельне, в сельскохозяйственном институте. Он стал агрономом. Как и Степана, его в 1940 году взяли в армию. Третий мой брат, Егор, работал в колхозе вместе с отцом. Брат Максим женился и жил неподалеку. Потом разошелся со своей женой, пожил какое-то время у нас и уехал в Москву.

Сестра Зина окончила 8 классов и тоже уехала в столицу. Она одна из всей школы была круглой отличницей. В 1941 году ее взяли в армию, и она воевала все 4 года  — была зенитчицей. Зина была прекрасным человеком, лучше ее я не встречала. Уже намного позже, после войны, когда она умирала от рака, она не сетовала и не жаловалась, а когда стонала, говорила: «Бить меня некому».

Брат Ваня после того, как наш дом в 1942 году сгорел, с помощью соседа выстроил  новый, хотя тогда ему было всего 14 лет. Но в этом доме мы жили недолго – он опять сгорел, когда наступали немцы. В 1943 году фашисты угнали Ваню в Германию, в концлагерь, где он пробыл до 1946 года. Когда угнали Ваню, мы с мамой знали, что их уже увезли, но все равно ходили на то место, откуда забрали мальчишек. Думали, а вдруг он убежит и вернется. Когда их освободили, то Ваню выносили на руках, он от истощения не мог ходить. В концлагере Ваня познакомился с девушкой, будущей невестой, из Запорожья. Он рассказывал, что они спасли друг друга, делясь пайком. Поженившись, они вернулись уже к ней на родину.

—  Что в первую очередь нарушила и сломала война?

— Появился постоянный страх и голод. В те годы мы боялись выйти на улицу и сидели по домам. Нас часто бомбили, и мы убегали в так называемый окоп – большую яму, где сверху лежали два слоя дерева и слои земли. Но иногда осколками снарядов людей убивало даже там. Зимой, когда было холодно, мы бросали в эту яму сено, прижимались друг к другу и сидели. В одном таком окопе помещалось по 2-3 семьи. Дети спали, а родители нас стерегли.

Есть было совсем нечего. Мы собирали пустые консервные банки, оставленные немцами, и вылизывали их. Кусок найденного хлеба с плесенью был настоящим подарком. Летом становилось легче: были ягоды и грибы, а на поле мы находили старую картошку.

Но самыми опасными были бомбежки. Бомбили без конца: то наши, чтобы выгнать немцев из деревни, то немцы по партизанам. От советских самолетов, мы, конечно, меньше прятались, смотрели со слезами и радовались. Когда немецкая часть стояла в деревне, немцы не бомбили, берегли своих. Это трудно передать словами, это нужно пережить.

— Ты помнишь день, когда пришли фашисты?   

— Помню.Сначала была бомбежка, а потом кто-то из взрослых сказал нам, что идут немцы. Мы побежали к окопам и услышали нерусскую речь. Немцы кричали нам, чтобы мы выходили. Кто-то из взрослых действительно вышел, а мы, дети, выглядывали…

Немцы отбирали у людей все, что попадалось им под руку, особенно им нужны были куры. Они забирали и еду, часто не оставляя ни грамма. Люди прятали продукты, но те все равно их находили.

Дети фашистов очень боялись. Мы перестали общаться между собой, каждый проводил все время в своей семье. Выходили на улицу только, чтобы найти что-нибудь поесть.

— Получается, на твоих глазах людей расстреливали и угоняли?

— Да, пришел полицейский и собрал всех деревенских мальчишек (15-20 человек), и их тут же увезли работать. Больше мы их не видели. Около нашей деревни проходила большая дорога, по которой часто вели пленных. Если мы это слышали, то сразу бежали к ним, отдавали последний черствый кусок хлеба, картошку. Немцы при этом часто стреляли по нам и не подпускали близко к пленным.

 — Что было самым страшным?

— Бомбежки и расстрелы семей, в том числе моей. Однажды утром мы проснулись от криков отца: «вставайте скорее – мы горим». Наш дом горел после одного из обстрелов. Помню, как мы вскочили и хотели бежать к соседям, но дом окружили немцы с криками «Партизаны!» Немцы боялись партизан, которые мерещились им на каждом шагу. Они могли убить человека просто потому, что им показалось, что он из подполья. Однако отыгрывались немцы, в основном, на мирных жителях.

В тот день отца убили прямо на моих глазах, потому что он сказал «нет» немцам, когда те хотели забрать кур. Без них нам было бы нечего есть, и отец это понимал. После того, как папу убили, мама побежала, и по ней тоже начали стрелять. Я помчалась следом. Немцы заметили меня, закричали: «Киндер!», — и перестали стрелять. Маму все же успели ранить в руку и ногу, после чего ей пришлось провести в госпитале два месяца. Это случилось 5 марта 1942 года, в 60 километрах от Смоленска, и 25 километрах от Ельни, в деревне Балтутино.

То, как мы искали маму по холоду и полураздетые – это отдельная история. В тот же период я на всю жизнь простудила свои коленки. Я бежала через лес с голыми ногами, так как теплой одежды у нас почти не было потому, что дом сгорел. Мы не знали, в каком госпитале она лежит, а она не знала, живы ли мы. Когда мы, наконец, нашли ее, то увидев нас, она долго плакала от радости и не верила своим глазам.

Пока мама была в больнице, нас, детей, перевезли в другую деревню и пристроили в семью. Мы жили там с 5 марта по 20 мая 1942 года. Затем выписалась из госпиталя  мама, нашла нас и первое, что сказала: «Пойдемте сажать картошку». Питались мы в основном только ею. Мама давала нам за раз по одной – самое большее две картофелины. Я была самая маленькая, слабая, и соседка, пока не видят другие дети, подкармливала меня – давала то кусок хлеба, то яичко.  Поэтому до сих пор я не могу выбрасывать еду.

— Какими в глазах детей были немцы?

— В наших глаза они были настоящими зверями. Хотя иногда среди них попадались более или менее человечные. Некоторые сочувствовали. Был один очень красивый немец, который раза два угощал меня конфеткой, мог погладить по голове. А я все время плакала. После того, как убили отца, я их боялась. С тех пор такая же плаксивая… Немцев выгнали только в октябре 1943 года.

— Как ты узнала о победе?

— Дядя подруги был начальником почты, где было установлено единственное в округе радио. Когда объявили о победе, подруга бежала полтора километра, чтобы мне об этом сказать. Сначала мы обнялись и расплакались, а затем побежали по деревне и рассказывали всем эту новость. В основном все тоже плакали, а кто-то даже нам не верил.

— Что изменилось в людях после войны?   

— После войны люди были очень добрые, не сравнить с тем, какие сейчас. Когда мы вернулись из эвакуации обратно в свою деревню, то у нас не было практически ничего. Одна соседка дала мне юбку, вторая – платье, третья была портнихой, и из куска сатина сшила мне платье. Все старались помочь. Люди знали, как тяжело нам с мамой пришлось во время войны, знали о том, что нас чуть не убили, и очень сочувствовали.

В ноябре 1945 году приехал брат Максим и забрал нас с мамой в Москву. Началась новая жизнь.

 — Что бы ты хотела, чтобы я в первую очередь запомнила из твоего рассказа?

— Я хотела бы, чтобы никогда в жизни не случалось в нашей стране оккупации. Это очень страшно. Хочется, чтобы люди дружили, любили друг друга. Хочется, чтобы дети не узнали, что такое война.

***

Я как усталая птица, прикорнула в твоем роду…
Бабуля, что мне не спиться? Что в себе я никак не найду?
Мой род за горами, лесами,
Там, где древние спят валуны.
Твой  — из Смоленска, простой и упрямый,
Обожженный кострами войны.
Мы с тобою, как малые дети,
Повстречались на стыке веков.
Почему? Да никто не ответит…
Да и разве ответ не таков?…

Беседовала Юлия Шабанова