«Если и можно объяснить причины любви научно, то уж никак не с точки зрения химии», — так думала Наденька, студентка медицинского института, перелистывая очередную страницу анатомического атласа головы человека. Трудно поверить, что химические реакции во всех этих хитросплетениях связок, мышц и кровеносных сосудов могут не только сниться старшекурсникам в троллейбусе, но и влиять на их романтические отношения. Нет, всё дело в физике. Вон, взять хоть Пашку Синицына. Полноватый и высокий городской троечник, в медицинском учится, чтоб в армии не служить, и в анатомичке вчера чуть в обморок не упал. Хорошо хоть, специальность выбрал узкую, если захочет, то сможет проработать всю жизнь в терапии. Но вот по какой причине этот папенькин сынок «запал» на неё, миниатюрную дюймовочку, сельскую отличницу, которая может и корову подоить, и на рыбалку в лодке отправиться? Нет, ребята, всё дело в физике: противоположности должно притягивать. Притягивало их взаимно, но со стороны Надежды ещё продолжалась борьба за независимость. Ведь с первой своей любовью у Нади ещё не произошло окончательного разрыва. Первая любовь её — Алексей — самый умный молодой человек в их деревне, её парень, уже получил инженерную специальность и работал где-то в соседней области. Расстояние значительно охладило их отношения, чему была безмерно рада мать Нади. Родной брат Алексея страдал слабоумием, и хоть несостоявшиеся сватья утверждали, что недостаток их младшего сына вызван перенесённым в детстве менингитом, Любовь Андреевна, воспитанная мачехой и прошедшая всю Великую Отечественную до Берлина, привыкла быть настороже. Ведь если у жениха плохая наследственность, то её внуки могут родиться не вполне здоровыми. Ну уж нет, не бывать этому браку — так решила мать Надежды. До Нади уже донеслись слухи, что Лёха скоро женится, но верить в это не очень хотелось. Готовиться к пересдаче по анатомии было тоже чрезвычайно трудно. Избегать жизненных трудностей — вот первоочередная задача, которую ставила перед дочерью Любовь Андреевна. Солидный институт в большом городе, хлебная специальность, комната в тихом районе, пожилая хозяйка — жизнь дочери обещала быть безоблачной. Даже если она не найдёт себе мужа в среде городских студентов и вернётся в родное село, то уж с хорошей профессией. Полной противоположностью жене был Иван Владимирович, отец Наденьки. Свою Любу он брал, не думая о последствиях. Красивая молодая односельчанка часто проходила мимо окна кабинета, в котором он вёл свои бесконечные бухгалтерские расчёты. Гуляя с малышом, Любаша щеголяла в платьях, привезённых ей из Германии. Она умела заразительно смеяться и обладала чрезвычайной силой характера и волей к жизни, поэтому Иван моментально «пропал» и даже уговорил свою строгую родительницу благословить его на брак с женщиной, уже имевшей сына. Да и выбор был невелик — многие девушки приезжали с фронта обременёнными. А вот общего ребёнка им пришлось выстрадать. Первую дочь назвали в честь свекрови Наташей, хоть и отношения с невесткой у неё были натянутыми. Наташа умерла в дошкольном возрасте от детской инфекции, как бы став символом несбывшейся семейной теплоты. Надя появилась через год после трагедии, став надеждой, утешением и единственным кровным ребёнком немолодого уже Ивана Владимировича. Может быть, он и мечтал о большой семье, подобной той, в какой вырос, но роптать привычки не имел. Весь избыток сердца доставался теперь сыну и дочери, а вот с супругой общих черт с годами становилось всё меньше. Столь разные качества отца и матери всегда боролись в душе Нади. Временами ей приходила на ум отцовская любимая фраза о том, что Москва не сразу строилась, и тогда ей очень хотелось подражать терпению и весёлости Ивана Владимировича. Но иногда эта фраза доводила её до бешенства, и тогда Наденьке казалось, что все подруги смеются над ней, шушукаясь на переменах в курилке, и мечтают поотбивать у неё ухажёров. В эти моменты она ненавидела всех окружающих людей, даже тех, кого никогда не видела, но их окна нагло светились в темноте очередного зимнего утра, будто дразня её своим благополучием. Мнительность, безусловно, ей досталась от матери. Алексей в итоге всё-таки женился на другой девушке. Потом было тусклое замужество Наденьки, в котором родилась дочь Вера, потом случился развод. Потом работа… дом… работа… Общежитие… Перестройка… Ваучеры… «Молодоженка» с большой, впрочем, кухней… Деноминация денег и потеря всех сбережений… Непрерывный стаж… Смерть отца… Долгожданная пенсия… Слабоумие престарелой родительницы… Снова похороны… Мечты о спокойной жизни… Онемевшая кисть и внезапная слабость в ногах… И вот обездвиженная Надежда уже лежит на полу… Вера держала мать за бесчувственную руку, чтобы незаметно целовать неподвижные пальцы. Врач УЗИ ещё долго изучала сосуды шеи, а после кивнула в сторону реанимации: увозите. Молодая женщина доставила маму в палату, полную сигналящих аппаратов, спустилась на первый этаж и разбудила мужа, дремавшего в неудобном кресле. Молча они вышли через железную дверь приёмного покоя. Рассвет только начался, и лужи ещё были скованы первыми заморозками. В карманах Веры лежали паспорт, пенсионное удостоверение и страховой полис мамы и ключи от их общей квартиры. У входа в приёмный покой ожидало такси. А дома все спокойно спали — старший сын уже умел укладывать младших. Спустя несколько дней Вера поехала в квартиру, в которой выросла. Там почти ничего не изменилось за последние пятнадцать лет. Появилась лишь железная дверь да новый замок в старой деревянной. Их Надежда Ивановна установила, лишь только дочь вышла замуж. Как в машину времени Вера шагнула в тесную прихожую. Даже зеркало, что висело напротив, отразило лицо женщины будто совсем юным. В углу большой комнаты около шкафа стояли прикрытые целлофаном холсты времен её студенчества; в шкафу лежали детские книжки. Они находились почти в тех же местах и положениях, в каких память Веры запечатлела их в своё время. Не отыскался сразу только Льюис, но и он при ближайшем рассмотрении был найден за стопкой женских журналов. Вера ходила кругами в единственной комнате родного когда-то жилища: она с болью и радостью разглядывала знакомую обстановку. Ей страшно было присесть и на мамин диван, и на свою кровать, и в кресло-качалку, которое они купили когда-то вместо велосипеда, разбив копилку. Неловко было трогать всё то, что перестало принадлежать Вере, когда она вступила в неудачный с точки зрения мамы брак. Впрочем, Надежда никого из кавалеров Веры не одобряла. Когда Вера стала искать что-нибудь для записи показаний счётчиков, её взгляд упал на банку с карандашами. Взяв один, она поняла, что заточен он был её рукой. Шло ли время на этих шестнадцати квадратных метрах? А время здесь всё-таки шло — на это указывал новый «культурный слой». В комнате кое-где были разбросаны сувениры и прочие мелкие вещи из магазина, где всё продаётся по тридцать с чем-то рублей, на новой напольной вешалке в прихожей висела незнакомая одежда, на полу валялись коробки из-под мелкой бытовой техники и пакеты с тем, что жаль выбросить. В углу стояла разложенная стремянка, а на ней мостились стопки жёлтой периодики, календари, пакетики с семенами и несколько пачек цветных карандашей. Вера полила цветы и протёрла подоконник. Узнала старый кактус, который был в числе первых их с мамой приобретений после развода родителей. Потрогала ручку облупившегося деревянного окна, открыла и тут же закрыла форточку. Чувство того, что она вмешивается в чужую жизнь, не отпускало Веру. Она прошла на кухню и заварила себе чай. На кухне обнаружились аккуратно сложенные пластиковые бутылки, старые гвозди, коврики, швабры и жестяные банки с краской. Видно было, что хозяйка что-то планировала, но в то же время пребывала в ожидании. Вымыв за собой посуду, Вера увидела у раковины рулон мешков для мусора. Ещё не до конца соображая, что делает, она собрала первые четыре пакета и вынесла их на помойку. Вера разбирала старые залежи, пытаясь разобраться и вдохнуть жизнь в эту старую квартиру, завести часы и насладиться их мерным тиканьем. Потому что жизнь продолжается. И как символично это — разбирать залежи маминых ожиданий. Проводить инвентаризацию и разбирать всё это родительское наследство: в квартире, в голове и в душе.