Маша Жи — человек уникальной профессии. То есть, с одной стороны, она, конечно, фотограф, а с другой — фотограф, специализирующийся на съемках родов. Более того, Маша — первый в России человек, который сделал это своей профессией. «А НЕ ПОСНИМАТЬ ЛИ МНЕ РОДЫ?» Маша, расскажи, пожалуйста, как ты стала фотографом на родах? Обычно фотографы начинают снимать детей и младенцев, когда у них появляются собственные дети, и вообще, большинство семейных фотографов — это девушки, которые сначала сами родили, потом поснимали своих детей, а потом пошли снимать чужих. В моем случае все было совершенно не так. Я работала программистом, внедренцем ERP-систем, мы с мужем путешествовали по всей стране, проводили всю жизнь в командировках, и у меня во всей этой нашей активной жизни была большая отдушина. В то время в центре Москвы существовали всякие фотостудии, и был еще ЖЖ, и было много фотографов, публиковавшихся в ЖЖ. Большинство из них сидели по этим студиям, учились в них работать, делать портреты, ню — все, что угодно, и я как человек, который не пьянеет от любого количества алкоголя, увлекающийся фотографией и любящий мужскую компанию, бежала после всех своих командировок туда — мы ставили свет, снимали все подряд, и это была непередаваемая практика. Потом я училась на курсах, мы брали мастер-классы: в те времена это было принято — ходить друг к другу учиться. Начинала я с ню и портретов. А когда у меня появились собственные дети, я поняла, что фотография ребенка — это совершенно другой мир, и знаний хитростей портретной съемки в этом мире недостаточно. Что было дальше? Однажды утром я проснулась и подумала: а не поснимать ли мне новорожденных? Великая сила фейсбука — через знакомых я нашла девушку, которая была на поздних сроках беременности, и съемка состоялась чуть ли не через три дня. Я сняла ребенка, но… результат им не понравился. Ну, во всяком случае, мне так показалось, и меня это очень сильно впечатлило. Я отправила эти работы на какую-то выставку, о чем благополучно забыла. Потом мне пришли каталоги, что эти картинки взяли, и они прошли в 50 лучших на выставку в Китай, в Англию, еще куда-то. Это меня немножко вдохновило и внушило надежду на то, что, наверное, я занялась верным делом, и стоит продолжать. После этого точно так же неожиданно пришла мысль: а не поснимать ли мне роды? Мне это было интересно, потому что роды — редкая ситуация, когда человек такой, какой он есть, для фотографа это самое то: человек без социальной маски открыто реагирует на происходящее. Где ты искала своих первых «моделей»? В интернете. Достаточно сложно найти, конечно, но реально. Но, наверное, я бы не стала развивать это направление, если не случилась одна съемка, получившая широкую огласку. Однажды среди ночи мне позвонила владелица одного из акушерских сообществ и попросила снять им рекламу, показать работу акушерки на дому и в роддоме. И как тебе понравился этот опыт? Было необычно и очень интересно. Я приехала, это была маленькая квартира в «хрущевке», я сидела на полу, ждала… Мама, абсолютно обнаженная, ходила по квартире, пережидала схватки, то разговаривая с нами, то уходя в себя. Огромный рыжий кот с интересом наблюдал за мной, иногда подставляя свои бока для почесывания. Потом мы с акушеркой доставили-таки маму в роддом, и дальше я снимала уже в роддоме. Буквально на следующей неделе мы вывесили фотографии в фейсбуке, и они собрали 125 тысяч просмотров, что для фейсбука очень прилично, и это только у меня, а сколько собрали сами акушерки, я не знаю. Потом из этих фотографий сделали видео, его перевыпустили… В общем, мы создали прецедент такой съемки. Что было дальше? Благодаря тому, что эта съемка стала известной, ко мне начали обращаться другие люди. Сработало также и везение, когда, например, мне в 4 утра позвонила начальница акушерок и сказала, что я четвертая, кому она звонит — все отказались ехать снимать, потому что им некому было доверить собственных детей в 4 утра. Я согласилась. МАМЫ В СЕБЕ И ПОЗИРУЮЩИЕ ПАПЫ Как на тебя реагируют рожающие женщины? Очень хорошо реагируют — обычно именно они приглашают меня на роды. Я спрашиваю, потому что, по моим воспоминаниям, во время родов мне меньше всего на свете хотелось, чтобы рядом был кто-то чужой. У меня есть уникальная способность: я сливаюсь со стенами, меня не видно. Я могу висеть под потолком. У меня есть кадры, которые сделаны через люстру, и у всех вопрос только один: как я туда залезла, пока никто не видел. На самом деле у будущей мамы, находящейся в родах, несколько измененное сознание, и если роды хорошо идут, она находится в своем мире и не замечает твоего присутствия. Когда к ней обращаешься, иногда надо ее потрогать, потому что человек отсутствует. Это признак хороших родов: все силы направлены на роды, а все, что происходит вовне, совершенно не интересно. Кроме того, я не делаю особо много кадров, когда человек просто лежит в палате — я стараюсь фотографировать тогда, когда она занята с акушером, когда им не до меня, поэтому они в принципе не замечают мое присутствие, а в родах меня тем более не видно. У меня был случай, когда меня одна мама попросила выйти. Она не ожидала, что роды пойдут так, что ей будет больно, что анестезия ее не возьмет, и в какой-то момент она очень четко скомандовала: «Муж, выйди. Из роддома вообще выйди, из здания выйди». И я поняла, что я следующая, уже собираюсь потихоньку. Она посмотрела и говорит: «Фотограф! Ты тоже выйди. Но ты в коридор выйди, посиди там. Понимаешь, плохо мне». Я говорю: «Все понимаю. Если что, давай мы потом ребенка пофотографируем». Она говорит: «Отлично! Уйдите все». И я вышла и посидела в коридоре, а когда вошел акушер, я зашла с ним — и с разрешения мамы поснимала появление малыша. И мы до сих пор прекрасно общаемся с папой и мамой. Да, кстати, некоторые спрашивают меня после родов, как меня зовут. Это тоже нормальная реакция, что они забывают мое имя: «Фотограф, не помню, как тебя, спасибо тебе!». Маша, а как папы в этой ситуации себя ведут? Папы — это моя отдельная тема. Я обожаю смотреть, как папы впервые берут на руки младенца, теряются, боятся уронить… У мам этот инстинкт развит больше: появился ребенок — и мы знаем, как его обнять и что с ним делать, даже если мы детей в глаза вообще не видели. С папами интереснее. Они в принципе не знают, что делать с ребенком, как держать, как переворачивать. Ты сказала, что мамы улетают на какую-то свою планету. А как ведут себя папы? Есть позирующие папы, и мне очень нравится, когда есть элемент игры на публику. Но это все в пределах нормы, потому что он не уходит в позирование полностью — он просто немножко больше показывает свои эмоции. Мне попадались замечательные папы, очень многие мне помогали, и многие потрясали тем, как они себя ведут в родах. Чем потрясали? Нежностью. В чем это выражалось? Трудно сказать. Надо видеть, как по коридору идет большой папа, держит маленькую тарелочку с кексиком и говорит: «Маша, покушайте, пожалуйста». Почему я? «Маша, покушайте, вам же здесь всю ночь сидеть». Однажды жена выгнала мужа за дверь, в дверях стою я, а папа за мной, и я была уверена, что закрываю ему обзор, что он там, в коридоре, ничего не видит. Проходят роды, и вдруг я слышу странный звук сзади, оборачиваюсь — а он стоит, пригнулся, чтобы быть незаметным, только глаза видно, лежит у меня на плече и плачет. Многие папы, наверное, впервые в жизни переживают такие эмоции. Они не плачут сами по себе где-то в сторонке — они стараются в этот процесс войти, хоть чуть-чуть потрогать маму и ребенка, как-то к этому всему прикоснуться, принять какое-то участие. Очень часто бывают папы статные, видные, вроде как офисные работники, ясно, что они высокие чины или вроде того, и видно, что они не привыкли выражать свои эмоции. А тут это бывает. Вот эта реакция очень искренняя, трепетная и очень нежная. И это не эмоция в себе — это эмоция вовне и желание просто помочь всем, кто вокруг. Как эта нежность выражается по отношению к жене, к ребенку? По большей части подойти, погладить, за ручку подержать. Это, конечно, самое простое, но это и самое эффективное. Были пара случаев, когда обещали купить машину или еще что-то. Один раз было очень забавно — это были не мои роды, я просто стояла под дверью и слышала крики и такой увещевающий голос: «Помнишь, милая, ту фиолетовую машинку? Куплю. А шубку фиолетовую помнишь? Куплю». И в следующий момент — крик ребенка. Я до этого считала, что это анекдот. А когда столкнулась в жизни, поняла, такое действительно бывает и этот подход работает! Как к тебе относятся врачи? Достаточно хорошо. Я всегда работаю по договоренности с врачом. Если родители хотят съемку, а врач не разрешает — значит, я не прихожу. Я не могу работать против воли врача. УСПЕТЬ НА РОДЫ ИЗ ДРУГОГО ГОРОДА Какие роды для тебя наиболее памятны? Однажды со мной договорилась о съемке девушка, которая должна была рожать в августе близнецов. И я, совершенно не предполагая, что она будет рожать раньше, уехала в Воронеж. Я успела пробыть в Воронеже 40 минут, после этого мне позвонила врач и сказала, что у мамы ухудшение, и сегодня ей сделают кесарево. Я была в ужасе. И я навсегда запомнила наш разговор с врачом. Я говорю: «Это же может быть трагично — роды на таком сроке, стоит ли снимать это — а вдруг что?» Она говорит, еще и с обидой: «Нет, это не будет трагично. Это будет драматично». Я говорю: «Понятно. Хорошо. Подождите секунду». Открываю на телефоне расписание и понимаю, что через 40 минут вылетает самолет в Москву. Звоню, говорю: «Успею?» Говорят: «Да». Я говорю: «Хорошо, в 14 часов я буду в больнице». И в 2 часа дня я действительно была в больнице. Эти двое — мама и папа — были мне безумно рады, они абсолютно не понимали, что происходит, что это за кесарево, что их ждет. И я еще два часа до операции заговаривала зубы маме и папе, во время операции заговаривала зубы ему, после операции — ей, успокаивала, жалела. Вплоть до того, что дети уже дышат сами, а ребята ничего не видят, говорят: «Что с ними?» Я говорю: «Так, спокойно. Они дышат сами. Все хорошо». И вот, когда закончилась операция, папа пошел к детям, а я понимаю, что сейчас он увидит закрытые кювезы и ИВЛ (аппараты искусственной вентиляции легких), потому что наверняка детей на ИВЛ положили — 32 неделя же, и надо будет спасать папу, потому что он не ожидает это увидеть. И во всей этой ситуации я не могу ничего не делать, я соучаствую. Я же там есть. Я не могу стоять в стороне, когда кому-то плохо. Почему родители не видели сразу детей? Они видят, но недолго. Когда ребенок рождается раньше срока, реаниматологи за несколько секунд быстро удаляют слизь из носа, обрабатывают его от смазки вазелиновым маслом, быстро показывают маме: «Вот он, видишь?» — и убегают с ребенком к себе отделение, чтобы там еще осмотреть ребенка и, если нужно, сразу начать оказание необходимой медицинской помощи. Если рождается двое детей — все то же самое, просто с каждым ребенком работает отдельная команда врачей. Доля секунды — и все, их уже нет. Дальше тишина, спокойствие, просто идет операция: мама лежит, папа, который ничего не понял, сидит около мамы… Потом мы с папой бежим в детскую реанимацию и смотрим, как там дети. Бежим обратно к маме в реанимацию (после операции кесарева сечения мама шесть часов проводит в отделении реанимации и только потом ее переводят в послеродовую палату) и рассказываем ей, как дела. Обычно я сохраняю спокойствие и могу успокаивать новоявленных родителей. Но у меня был случай, когда после операции в реанимацию вбежала бабушка — мама родившей девушки, обняла дочку, дочка начала плакать, и я поняла, что я тоже плачу. Потом, когда я обрабатывала эту съемку, доходила до мамы — и все, снова в слезы. Наверняка у тебя были и истории с печальным концом. Были. Какая твоя задача в этой ситуации — просто тихо исчезнуть, или… Ты никогда не сможешь просто исчезнуть: если ты присутствуешь на родах, ты всегда вовлечен. Ситуации могут быть самые разные, и не только с ребенком, но и мамой. Что же ты делала? Оказывала моральную поддержку. После этого я перестала работать с домашними родами. Это было один раз? Да. Я себя потом месяц собирала, это было невероятно тяжело. Давай не будем говорить об этом. Когда человек идет учиться на врача, он понимает, что может столкнуться с непоправимым. Когда идешь фотографировать роды, также надо понимать, что да, на твоих глазах может произойти трагедия. ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО Что в родах оказалось совершенно другим, неожиданным для тебя? Когда я в это шла, мне хотелось видеть неприкрытые человеческие эмоции, а я наблюдаю, наверное, что-то другое. Для нас работа врача — это нечто обыденное. Но теперь я знаю, что у них, у врачей, стерта грань между обыденностью и чудом, потому что то, что я видела, что происходило на моих глазах, иногда граничило просто с фантастикой. Я не могу это забыть, это невозможно снять, но я это видела. Например, на одной операции акушер-гинеколог, еще не вынув ребенка, уже оказывал ему помощь — вставлял свой палец ему в рот, а он еще внутри, этот ребенок. Кесарево, экстренное, какая-то доля секунды, когда туда вставляется рука, проворачивается быстро-быстро палец, вынимается ребенок, и ты понимаешь, что сейчас ему спасли жизнь. Это и обыденность, и чудо, и какая-то субстанция, которая мне не понятна. Чем больше я этим занимаюсь, тем больше я понимаю, что я наблюдаю не только за мамами, но и за врачами, за тем, что они делают. Я с большим трепетом отношусь к некоторым операциям, к тому, что там происходит. Видимо, во мне погиб врач, потому что мне это интересно. Остались ли какие-то романтические ожидания, с которыми ты начинала этим заниматься? Романтизм проходит после первого же раза, когда ты увидел, как происходит реанимация. Были совершенно разные ситуации. Я видела, что делают врачи, как ведут себя мамы, и потихоньку весь этот романтизм потеряла, но взамен пришло большее понимание происходящего. Картинка стала более полной: я теперь понимаю, что делают врачи в процессе родов, и могу со своей стороны помочь маме в каких-то ситуациях, объяснить ей, потому что врачи иногда не имеют даже возможности объяснить, что происходит. Фотограф — это и доула в том числе. В родах будущим мамам иногда страшно, и ты им помогаешь, что-то рассказываешь, даже просто зубы заговариваешь — я умею это делать. Если я вижу, что у мамы начинается паника, я понимаю, что ее надо отвлечь. Гинеколог не будет работать с ее паникой, не станет ее успокаивать, вернее, будет, но по-другому. Гинеколог вошел и вышел, а я же здесь. И начинается хоровод: я заговариваю зубы, я рассказываю истории, и по лапкам глажу, и папу за водичкой отправляю, просто чтобы вытолкнуть ее из этого состояния. Мне сложно сформулировать вопрос, потому что мы подошли к такому моменту, где слова перестают работать. Можно ли описать встречу ребенка с мамой? Когда начинаешь подбирать определения, это становится пошлостью… Все роды разные. Чаще всего первая реакция — слезы радости. Но часто ребенок не сразу начинает кричать, поэтому часто еще бывает, что первая фраза мамы: «Он дышит?». Я знаю, что он дышит, я вижу цвет его кожи и знаю, что ребенок такого цвета не может не дышать. Но, конечно, мама испугана. Поэтому встреча всегда разная, эмоции абсолютно разные. Их невозможно описать словами. Я совершенно точно знаю, что ни в первых, ни во вторых родах в момент встречи с ребенком я не выглядела так, чтобы меня стоило снимать. Если меня просят снимать аккуратно, переживая за внешность, я сниму аккуратно. Я деликатный человек и деликатно снимаю. Нельзя снять человека так, чтобы он потом всю переживал жизнь, что его так сняли, это неуважение к нему. Поэтому для меня очень важно снять человека так, чтобы он себе понравился. Я не говорю о модельной внешности или о модельной съемке, о глянце и гламуре, у меня этого в принципе нет, но маму, которая в первый раз держит ребенка, я сниму так, что будет видно, что это встреча мамы и ребенка, и не более того. Там будет такой ее профиль, который бы, скажем так, не попирал ее понимание красоты. К тому же я часто снимаю в черно-белом варианте — для меня это возможность обратить внимание зрителя на те эмоции, которые проскользнули в этот момент. Я их цепляю и показываю. Я думаю, люди зачастую не могут понять, зачем это вообще надо — снимать роды. Они себе представляют съемку родов как некий «чернушный» фоторепортаж: боль, кровь, слизь… Ничего из этого я не снимаю. Я снимаю эмоции, переживания. Момент встречи нового человека, которого ждали, которого уже заранее любят, и с ним знакомятся. Ты себя считаешь человеком, состоявшимся в профессии? Да. Ты сама, наверное, знаешь, что фотограф — это тот человек, который ушел не за деньгами, а за образом жизни. Ты никогда не будешь богатым и известным — это невозможно в фотографии, но зато ты можешь жить той жизнью, которой хочешь. Я недолго буду одна в своей профессии. Ясно, что не я придумала снимать роды — это делали и до меня, но я сделала это своим постоянным делом. По большей части фотографы с родами не сталкиваются, снимают один-два раза и уходят, потому что не добиваются возможности делать это постоянно, а у меня получилось так, что я нашла свою нишу, свою стезю. Я очень хотела, чтобы эта отрасль появилась в России и носила деликатный характер, поэтому всегда делала съемку только эмоций, без физиологии. Как бы ты сформулировала главную цель своей работы? Моя задача как фотографа — сделать такие кадры, чтобы потом, когда пройдет время, родители на них посмотрели и пережили заново все эмоции момента. Когда я рожала первую дочь, у нас фотографий не было, потому что, как и многие начинающие родители, мы с мужем не понимали, что такое роды. Во второй раз я пришла уже более подготовленной, и муж меня снимал. И когда я сейчас открываю эти фотографии, у меня наступает состояние безудержного веселья — у нас вторые роды были очень позитивные. Я убегала от анестезиологов, приговаривая: «Попробуй, догони!» Это выглядело очень забавно, за мной бегал анестезиолог, а акушер-гинеколог смеялась: «Сам догоняй, я ее ловить не буду». Когда я пересматриваю все эти фотографии, я все заново проживаю. Поэтому я прекрасно понимаю: я делаю эти снимки для того, чтобы человек пережил заново все позитивное, что с ним было в родах. А позитивное я найду. Ксения Кнорре Дмитриева