Это интервью выходит с опозданием в 3 года. Ирина Петровна Токмакова всегда очень трепетно и требовательно относилась к слову, — вот и на этот раз она хотела, чтобы у текста была «верная интонация». Но когда пришло время заключительных правок, Ирину Петровну начало подводить здоровье, и мы отложили согласование материала на неопределенный срок. К сожалению, при жизни Ирины Петровны мы так и не вернулись к нашей беседе. А позавчера, 5 апреля, в возрасте 89 лет, ее не стало. Поколебавшись, мы все же решили опубликовать это интервью в память о замечательной детской писательнице, поэтессе и переводчице, авторе повестей-сказок «Может, нуль не виноват?», «Счастливого пути», «Аля, Кляксич и буква А», «Счастливо, Ивушкин!», стихотворений и пьес, переводов английской и шведской поэзии и прозы, среди которых «Алиса в волшебной стране» Льюиса Кэрролла, «Ветер в ивах» Кеннета Грэма, «Муми-тролль и шляпа Чародея» Туве Янссон, «Винни-Пух и его друзья» Алана Милна. Мы очень надеемся, что эта беседа станет поводом для всех нас открыть вместе с детьми книги Ирины Петровны Токмаковой и хотя бы на вечер погрузиться в сказочный мир, которому она посвятила всю свою жизнь. Ирина Петровна, почему сказки? Никогда не хотела и не стремилась писать взрослую литературу. С самого начала писала детскую. Объясняю это тем, что выросла при доме сирот. Уже во взрослом возрасте я написала свою первую прозу именно об этом периоде. Это была практически автобиография, называется «Сосны шумят» — о том, как моя мама была директором сиротского дома. Детей вывезли в Пензу, в деревню Сосновка. Мы жили там последние два года эвакуации. И вот я подростком ими занималась. Было много эпизодов, которыми хотелось поделиться. Например, несмотря на голод, мама каким-то образом выкроила деньги из директорского фонда и купила рояль. И за еду, за обед к нам приходил пожилой музыкант и разучивал с детишками песни. И как-то мы выступили даже в госпитале перед больными. Но эти песенки и танцы дети разучивали на фоне ужасного голода. Знаете, деревянные миски в столовых были дырявыми — не потому, что ветхая посуда, а потому, что малыши так выскребали ложками дно. И когда мама давала мне немного денег, я шла на базар и покупала им конфетки. Какая для них это была радость! В то время я круглыми сутками помогала маме. Гуляла с ними, укладывала спать. Я очень привыкла к детям, полюбила их. Тогда я начала сочинять сказки и рассказывать им перед сном. Дети с раннего детства вошли ко мне в душу. Никогда не было желания быть взрослым прозаиком. И если я писала лирику, то редко, для души. Уже тогда вы поняли, что писательство — ваша стезя? Литература всегда давалась мне легко. Классное сочинение за урок писала и себе, и соседке по парте. Писала стихи, конечно. Но потом получился срыв. Со мной училась дочка Лебедева-Кумача, Марина. Я попросила ее показать мои стихи отцу. Он прочел и написал взрослую рецензию, обращаясь ко мне как ко взрослому автору. Ему не понравились какие-то образы. Он сказал, что так не может быть и что мне надо писать сюжетные стихи. А ведь это такой авторитет. Я последовала его рекомендациям и на этом сломалась. Потом долго ничего не писала. Хорошо, что в эвакуации была хорошая преподавательница английского. Я увлеклась иностранным языком и стала готовиться на филфак. Чтобы поступить без экзаменов, мне была нужна золотая медаль. И все время я занималась. Мама гнала гулять, но я поставила себе цель — медаль. Поступила без экзаменов, но стихи забросила окончательно. А когда вы вернулись к сказкам? К сказкам я вернулась через переводы английских и шведских стихов. По специальности я лингвист, оканчивала романо-германское отделение. Училась в аспирантуре филологического факультета на кафедре общего и сравнительного языкознания. У меня был маленький ребенок, стипендия крошечная, и параллельно я подрабатывала в качестве гида-переводчика. И в одной из международных делегаций энергетиков ко мне подошел очень известный в своей среде господин Борквист. Мы разговорились, и он растрогался, когда я прочитала ему стихотворение Густава Фрединга на шведском языке (это мой второй язык). Когда господин Борквист вернулся в Стокгольм, то прислал мне томик стихотворений Фрединга, и поскольку у меня был маленький сын, приложил еще книгу детских народных песенок. Мне очень захотелось их перевести. Я перевела, а муж нарисовал к ним иллюстрации и отнес песенки в Детгиз (сейчас это издательство «Детская Литература»). А они как раз думали издавать серию народных песенок. И сразу все у меня взяли. Мне это дело очень понравилось, и я решила продолжить. Тогда в Ленинке, где я работала над диссертацией, я нашла шотландские народные песенки. Они показались мне прелестными. Я их перевела, и их тоже тут же взяли. Перевод — фактически новое произведение. Вам приходилось адаптировать тексты для маленьких читателей? Английские сказки сильно отличаются от наших. В них больше абсурда, а в русских — мелодии, убаюкивания, движения. Они динамичные, но не заковыристые, а в английском фольклоре много непонятного, он тягучий. То, что я переводила, — трилогию Эдит Несбит — это начало 20 века. Славные сказочки, но есть некоторая затянутость, старомодность. Пришлось адаптировать, но не сильно вмешиваясь. Хотя иногда перевод становится популярнее оригинала. Например, перевод сказки «Винни-Пух» Бориса Заходера. Он очень нравится детям. Но Заходер внес много своего, как он сам говорил, «добавил заходеростей». Я сделала свой перевод «Винни-Пуха», по интонации он ближе к авторской. Но этот перевод вышел один раз, а переиздать невозможно — все права куплены, не подступишься. Что я переводила слово в слово — это «Мио, мой Мио» Астрид Линдгрен. Она так дивно написана, такой язык чудесный. А вот «Питер Пэн» показался мне сложным, затянутым, недетским, поэтому небольшое вмешательство есть. Еще перевела Туве Янссон. Широко опубликованный перевод показался мне суховатым. Переводчик знает язык, но он педагог и ученый больше, чем писатель. А когда вы сами стали писать? На тот момент я окончила аспирантуру и стала работать преподавателем английского языка в физтехе в Долгопрудном. Дорога занимала очень много времени, к тому же я заболела. Тогда муж настоял, чтобы я оставила работу и занялась переводами. А после этих переводов на даче летом вдруг явилось ко мне стихотворение «На яблоньку». И тогда я придумала написать целый детский цикл про деревья. Это не очень-то сразу гладко вышло, но при большом старании получилось. А муж мой, кроме того, что был художником, хорошо редактировал. Он эти стихи проиллюстрировал и отредактировал. Теперь книжка «Деревья» выходит постоянно. Идеи всех произведений появляются «вдруг»? Целый образовательный цикл сказок меня попросили написать в «Мурзилке». Просьба в редакции журнала была такая, чтобы появилось что-то о русском языке. Я написала сказку «Аля, Кляксич и буква А» про русский алфавит. Там все буквы — ожившие персонажи. Кляксич прогнал букву Я, а девочка Аля не могла подписать письмо маме. И вот Аля с буквой А путешествовали по алфавиту. Потом была вторая книжка — «Аля, Кляксич и Вреднюга» — базовые правила русского языка для первого класса. Затем «Аля, Антон и Перепут» — это второй класс. Еще одна сказка про цифры. Там пропадает персонаж из задачки, и ее невозможно решить. И последняя из серии приключений Али — про английский язык. Там, обнахалившись, я писала некоторые стихи по-английски. Кстати, имя героини — Аля, сокращение от полного «Александра» — пришло от Пахмутовой. Мы были хорошо знакомы с их семьей. Часто реальные люди выступали в качестве прототипов ваших героев? Многое я беру из своей жизни. Например, у нас был эрдельтерьер. И вот я написала сказку, в которой собака понимала человеческий язык, если с ней разговаривал добрый человек, а недобрые слышали только лай. Главного героя я писала со своего питомца. Позже была книжка «И настанет веселое утро» — это сказка, где девочка попадает в послевоенное время в город Крутогорск, прототипом которого была Пенза времен нашей эвакуации. А в сказке «Маруся еще вернется» главная героиня жила на даче, которую я списала со своей. В сказке фигурирует говорящий дом, которого звали Зеленый Клим. Мы до сих пор так зовем наш дачный дом. В «Счастливо, Ивушкин!» дом тоже реальный, в таком мы жили в Костромской области. Практически везде, где есть описание дома, фигурирует интерьер моей дачи или мест, где мне приходилось жить. А вот детские персонажи вымышленные. А сыну сказки сочиняли? Для сына сказки не сочиняла. Правда, одну пришлось. В детстве он очень плохо засыпал. И я придумала «Вечернюю сказку», в которой мальчик не хочет спать, поэтому совы решили его утащить и превратить в совенка, чтоб он ночами не спал. По этой сказке даже написана пьеса «Женька-совенок». Поучительные элементы в сказке продумываете заранее, например, сейчас будет сказка про дружбу или сейчас про то, как полезно рано ложиться спать? Я не делаю это сознательно: вот сейчас я напишу мораль. Это приходит из подсознания, из закромов вылезает. Например, в сказке «Счастливо, Ивушкин!» я не думала: надо написать, что дети не должны сомневаться в родителях. Само получилось. Я пишу, не продумывая всей сказки. Это пьеса продумывается действие за действием. Когда пишу прозу, я выпускаю героев на страничку и не знаю, что будет дальше. Они начинают жить. Я за ними просто наблюдаю. Никогда не знаю наперед, что они сделают. Какие книжки вы бы рекомендовали родителям для чтения детям? Я высоко ценю Самуила Маршака. А рекомендации зависят от возраста. «Ребята и зверята» — для самых маленьких, «Как Гришка порвал книжки» — для школьников. И я очень люблю «Тихую сказку» — очень славное, доброе стихотворение про ежиков. Люблю произведения Льва Кассиля. Например, для детей среднего возраста прекрасно подойдет «Великое противостояние». Очень много хорошей прозы для дошкольников и самых маленьких у Виталия Бианки — о природе, о животных. Остроумная и прелестная книга «Приключения капитана Врунгеля» Андрея Некрасова. Секрет хорошей сказки — всегда помнить, что сказка пишется для ребенка. Когда я смотрю некоторые современные мультики, мне досадно от того, что там есть все: авторы демонстрируют себя, свою фантазию и мастерство. Нет только одного — любви к детям. Как вам кажется, в чем именно секрет успеха ваших книг? Во-первых, любовь к детям. Детскому писателю прежде всего нужно любить детей. Во-вторых, знание детской психологии и профессиональный подход. Писать сказки — это серьезная профессия. По сравнению с Маршаком, Барто, Михалковым многое сейчас выглядит дилетантски. А мой личный секрет такой: я очень строго к себе подходила и много работала. Коротенький стих про сосны я писала два месяца. Супруг помогал, был редактором, он всегда разбирал очень много вариантов, добиваясь совершенства. И я не могла себе позволить нечеткую рифму, перебивку ритма. Требовательность к себе очень важна для настоящего, а не сиюминутного успеха. Беседовала Екатерина Люльчак