Сегодня я расскажу вам историю тихого архивариуса. Нет, она не имеет отношения к волшебнику Линдгорсту. Она ещё более удивительна, ибо случилась на самом деле.

Происходил наш архивариус из молдавского дворянского рода. Его дед по матери был переводчиком с восточных языков при гетмане Мазепе. Когда Мазепа присоединился к Карлу XII, переводчик оставил его и начал убеждать власти городка Батурин, где происходило дело, Мазепу не поддерживать. За это строптивого толмача привязали к пушке и освободили лишь когда в Батурин вошли российские войска.

Впрочем, это так, предыстория. Показывающая, что замечательных людей в окружении нашего героя будет много.

Родился наш архивариус в городе Нежин. Он не только не застал в живых своего знаменательного деда, но и в возрасте двух лет остался без отца. Так что далее образованием мальчика занималась мать и, надо сказать, занималась неплохо.

Он учился вначале дома, затем в нежинской греческой школе, а после в общей сложности тринадцать лет провёл сначала в Киевской, а затем в Московской духовной академии на попечении дяди. Про дядю скажем чуть позже. А пока — о другом.

В эти же годы наш герой частным образом изучал латынь. Его учитель, бывший ровесником ученика, преподавал в младших латинских классах. Звали репетитора Пётр Егорович Левшин. Да, вы не ошиблись — будущий Платон, митрополит Московский.

Нашего же героя после столь долгого, казалось бы, образования, ждали ещё четыре года в Московском университете. По окончании сего славного учебного заведения он был определён… в московский архив актуариусом, сиречь регистратором, заносившим в регистрационные книги сведения о всех вновь поступающих документах. Вот так. А вы, признайтесь, ждали рассказа о великой и славной карьере.

Правда, по прошествии трёх лет повышение всё-таки случилось. Возведённый в должность помощника управляющего архивом, наш герой начал разбирать уже хранившиеся в архиве рукописи. И занимался этим… до конца своей жизни.

Надо сказать, что архив Иностранной коллегии, о котором идёт речь, порядком в те годы не отличался. Там хранились все документы, касавшиеся внешней политики России, начиная едва ли не с договоров Владимира с греками. Всё это было не прочитано и свалено вперемешку в сырых и холодных палатах Украинцева в нынешнем Хохловском переулке. Тяжёлые условия работы привели к тому, что к 1780 году наш архивариус почти потерял слух.

Но эта неприятность не шла, пожалуй, ни в какое сравнение с тем, что в 1771 году он едва не умер от чумы. И вот здесь мы вновь вспомним о его дяде.

Дядя нашего героя избрал в жизни духовную стезю. Как позже и племянник, он учился в Киевской, а потом и во Львовской духовной академии, после — слушал курс богословия в академии Славяно-Греко-Латинской. В тридцать один год он постригся в монахи, преподавал в Александро-Невской духовной семинарии, а после он достиг высот церковной иерархии, став сначала епископом Переяславским и Дмитровским, потом — епископом Сарским и Подонским и, наконец, — архиепископом Крутицким и архиепископом Московским.

Cтоль высокие должности, однако, не обеспечили их обладателю спокойной жизни. При Екатерине он возрождал кремлёвские соборы и занимался благоустройством Чудова монастыря. Однако смерть Амвросия Зертиса была ужасной.

В 1771 году в Москве случилась эпидемия чумы. Пытаясь прекратить бедствие, испуганное население потекло на поклон к Боголюбской иконе Божией Матери, которую выставили на всеобщее обозрение в Донском монастыре. Случившееся столпотворение ещё больше способствовало распространению заразы.

И тогда архиепископ приказал икону с ворот монастыря убрать. В ответ разъярённая толпа церковного иерарха растерзала.

В память о погибшем дяде наш герой присоединил к своей вторую часть его фамилии и стал именоваться Каменским. Заметив, наконец, это родство, власти начали предлагать ему разные должности, однако соблазнить любителя спокойствия и старины было не так просто. Лишь в 1783 году он принял должность второго управляющего архивом, после чего вновь с упоением погрузился в свои рукописи.

Тихий архивариус подбирал источники всем историографам своего времени, включая Николая Михайловича Карамзина, чем несказанно облегчил его труд. Однако славу ему принесло не это.

В конце 1790-х годов один граф, слывший меценатом, любителем старины, издавший к тому времени несколько древнерусских памятников (число рукописей, подготовленных и отчасти изданных нашим героем, составило к тому времени не один десяток томов) и имевший должность обер-прокурора Святейшего синода, отыскал жемчужину.

Памятник этот, полный авторских рассуждений и сложных метафор, решительно не походил на все прежде читанное графом, которому до того пришлось иметь дело с памятниками древнерусского законодательства.

Граф даже подготовил копию памятника для императрицы, к тому времени проявлявшей значительный интерес к русской старине и планировавшей написать что-то вроде обширной генеалогии.

Граф, как сумел, откомментировал для неё древний текст (записав половину не понятых им слов в имена собственные). Однако в качестве источника по истории Рюриковичей наш документ совсем не годился, и вскоре его копия была благополучно забыта среди других бумаг императорского кабинета, где ее нашли лишь несколько десятков лет спустя.

Когда же речь зашла об издании древнего текста, граф почувствовал недостаточность своих сил и обратился к помощи архивариуса.

За два года, работая вместе с помощником, наш герой заново разобрал и откомментировал древний текст. Правда, когда дело, наконец, дошло до публикации, граф решил вновь вмешаться в работу и внести правку, которая,… скажем так, не способствовала ценности издания.

Сложно сказать, произошла ли между заказчиком и исполнителями громкая сцена. Вероятно, какие-то трения все же случились, ибо их итог нам известен: в части уже готового тиража книги были вырезаны, заново отпечатаны и вклеены несколько страниц. Сохранилась и записка архивариуса наборщикам, строго-настрого предписывавшая графа к процессу издания не подпускать.

Что было дальше? Да, в общем, ничего особенного. Книга вышла. Большая часть ее тиража, кстати, так и осталась нераспроданной и сгорела в доме графа во время пожара Москвы 1812 года.

Архивариус так и продолжал работать в своём архиве, разобрав и описав ещё бесчисленное количество ценных документов. Да, пришедший к власти Павел I сделал его действительным тайным советником, но это практически ничего не изменило в распорядке жизни архивариуса.

Он умер в 1814 году, погребен в Донском монастыре рядом с могилой дяди, и его длинную по современным понятиям — двойную — фамилию очень плохо запоминают современные студенты.

Звали скромного архивариуса Николаем Николаевичем Бантыш-Каменским, а жемчужина древнерусской письменности, которую он добросовестно пытался донести до современных ему читателей — «Слово о полку Игореве».