Сегодня мне позвонила жена маминого брата с вопросом: стоит ли отдать мою шестилетнюю племянницу-первоклашку на второй итальянский. Будучи сама преподавателем итальянского языка, я, наверное, должна была сказать: «Конечно! Я сама обучу Юляшу! Чем больше языков учит ребёнок, тем лучше!»

Но я не смогла. Потому что это было бы нечестно по отношению к Юляше и её амбициозной маме.

Меня часто спрашивают: как вырастить ребёнка-билингву? Стоит ли отдавать малолетнее чадо на кружки раннего языкового развития? Я сама подавала с детства такой хороший пример, что от меня ждут если не универсального рецепта, то хотя бы одобрения. Но ответ мой всегда один, и он вовсе не тот, который хотелось бы услышать вопрошающим: искусственно вырастить ребёнка-билингву нельзя.

На этом моменте позвольте представиться. Я в прошлом русско-немецкий ребенок-билингва. Моя жизнь сложилась так, что с 1987-го по 1998-й мы с родителями жили в Австрии. Я ходила в обычный городской детский садик, потом в начальную школу, затем в гимназию, пела в хоре «Мы, дети Вены» и была лучшей в классе по немецкому языку.

Мне просто очень повезло. Поступая на филологический факультет МГУ, я неожиданно для себя выбрала итальянский, съездила на две стажировки в Италию, стала с этим языком работать и так с тех пор и не расстаюсь. В немецком есть понятие Wahlheimat — «Родины, которую ты выбрал», так вот, итальянский язык — это «родной язык, который я выбрала».

Моей дочери Лиде недавно исполнилось 9 месяцев. Многочисленные бэби-клубы заманивают нас курсами английского языка для младенцев, родственники ждут от Лиды способностей к языкам и выдающихся успехов. А я не проявляю ни рвения обучать малолетнюю Алексеевну, ни особого оптимизма.

Нет, я не плохая мать. Но по своему профессиональному и личному опыту я знаю одно простое правило: ребёнка можно вырастить билингвой, если выполняется хотя бы одно из условий — второй иностранный язык является языком первичной и/или вторичной социализации. Под первичной социализацией в социолингвистике понимают семью (хотя бы один из родителей — носитель языка), под вторичной — детский сад, школу, улицу, включая «медиашум» (телевидение, особенно реклама, в том числе и наружная, в виде баннеров и т. д.). Будучи дочерью русскоязычных родителей, проживающих в городе-герое Москве, у Лиды не очень много шансов стать билингвой.

А как же методики раннего развития, спросите вы. Дело в том, что дети до 6‑7 лет воспринимают язык интуитивно (способность, которую мы, взрослые, к сожалению, утратили), а до 10 лет не умеют мыслить структурно. Проиллюстрирую это на собственном примере. В 3 года и 2 месяца меня отдали в детский сад. Я была одним из первых советских детей, учившихся в капиталистической стране, поэтому на меня смотрели с большим интересом, как смотрели бы на инопланетянина. И хотя меня зовут «просто Мария», да, самое большое удивление у моих однокашников вызывало это человеческое имя, а не какой-нибудь там Серпимолот. Должна сказать, что однокашники вызывали у меня не меньшее удивление, так как несли страшную тарабарщину.

Одно из самых врезавшихся в память детских воспоминаний, как я стою рядом со стопкой матов, которые полагалось стелить себе перед дневным сном, и рыдаю: «Я обещаю, я больше не буду говорить по-русски!» А потом вдруг всё стало понятно, звуки сложились в слова, те — в предложения, и к первому классу я уже не понимала, почему мамины ученики-австрийцы (папа был директором курсов русского языка при Российском институте культуры) так восхищаются моим владением языком. Самым забавным было то, что заговорила я не просто по-немецки, а на венском диалекте, носителем которого была моя любимая воспитательница. «Гениальный ребёнок!» — говорили благообразные бидермайеровские бабушки, и в какой-то момент я уверилась, что я уникум, и решила с наскоку выучить английский.

Английский язык мы начали учить с мамой по учебнику, который так и назывался — «Английский язык с мамой». И тут меня постигло первое разочарование: маме английский язык давался куда лучше, чем мне. Единственное, в чем я достигла значительного успеха, — распевание на все лады песенок-запоминалок “One, two, three on the tiptoes” и “Clap, clap, clap your hands together, step, step, step your feet together”. Предлагаю запомнить этот момент на будущее и поставить точку с запятой в моей личной истории.

Оказалось, что в Австрии детей начинают обучать английскому языку с четвертого класса начальной школы. Всё, что я вынесла с тех уроков, — слова apple, table и cat, а также умение представляться и сообщать о своем возрасте и происхождении. Казалось, что английский необъятен и неподвластен. Однако в гимназии всё вошло в традиционное педагогическое русло, мы учили времена и наклонения, и мой результат был вполне удовлетворительным, не хуже, но и не лучше, чем у моих одноязычных одноклассников.

После третьего класса гимназии (восьмой класс по нашей системе) у родителей закончилась командировка, и мы вернулись в Москву. Мама, поддавшись тщеславию, отдала меня в Э-класс языковой гимназии, думая, что за этой буквой скрывается «элитный» (а на деле оказался «экспериментальный», и эксперимент этот только отчасти можно считать удачным и оправданным, но это отдельная история). На вступительном экзамене мое воображение потрясли десятиклассники, которые ничего не могли связно рассказать о столице Великобритании. Мне же предлагалось написать грамматический тест, ответы на который я знала лишь приблизительно. Тогда я заметила, что могу вместо этого поведать о Лондоне, но оказалось, что такое «зато» нашу учительницу не устраивает. Чтобы сократить повествование, скажу лишь, что я все-таки благополучно поступила и закончила школу. Наша учительница английского языка Наталья Арнольдовна вела продвинутую группу, говорила «Санк ю» и требовала от нас учить наизусть бесконечные «топики». К концу одиннадцатого класса по-английски могла изъясняться лишь Наташа, проведшая детство на Гавайях.

По-английски я заговорила внезапно. Чем больше я учила итальянский, тем лучше понимала английский. Когда это стало модно, увлеклась просмотром «Доктора Хауса» на языке оригинала, затем съездила в путешествие по Англии, влюбилась в американца… Но речь не об этом. Язык пришел, когда разрозненные знания образовали систему, когда пришло само понимание того, что в основе любого языка лежит каркас — структура, которая держит весь «лингвистический дом».

Моим вторым поражением стал испанский, выбранный в качестве второго иностранного в университете. И сейчас я всё понимаю, но говорю, как комические персонажи итальянских ситкомов, полагающие, что стоит к итальянскому слову добавить -s и оно станет испанским. Основным камнем преткновения оказалась фонетика, тот самый пресловутый артикуляционный аппарат, который каждый уважающий себя начинающий лингвист часами разрабатывает перед зеркалом с камешками во рту (или без).

Сегодня, с высоты своего небольшого жизненного опыта, я могу попытаться проанализировать и суммировать свой лингвистический багаж. Это позволит мне также объяснить, почему я против раннего языкового развития:

• Я оказалась в детском саду в возрасте интуитивного познания. Немецкий язык я не выучила, я им овладела. Этот процесс невозможно описать в терминах традиционных лингвистических теорий (его уже много десятилетий пытается сформулировать в виде некоего уравнения порождающая лингвистика).

Интуитивное познание — единственное, позволяющее ребёнку стать билингвой. Для этого хотя бы один из родителей должен быть носителем иностранного языка, или ребёнок должен быть интегрирован в систему вторичной социализации. Мои русскоязычные друзья детства, не ходившие в австрийский детский сад, так и не стали носителями немецкого языка, хотя и говорят на нем свободно.

• Ситуацию интуитивного познания нельзя создать искусственно. Многочисленные исследования показывают, что ребёнок не воспринимает выученную иностранную речь. Поэтому занятия, скажем, английским с русскоязычным учителем в раннем возрасте не будут эффективными.
• Единственной формой лингвистического обучения, доступной детям до 9­10 лет, является игровая: стишки, песни, считалочки и т. д. Языковой материал должен быть правильно построен с точки зрения мнемоники (техники запоминания): он должен быть рифмованным, ритмичным, повторяющимся, достаточно коротким.
• С 10 лет ребёнок способен воспринимать структурированную информацию. До этого возраста у детей нет представления о частях речи, грамматических категориях, словообразовании и пр.

Сделаю здесь небольшое отступление. Многие родители учеников 1­4 классов возразят мне, что их дети всё это давно знают, и будут правы. Действительно, наша школьная система построена без учета возрастных нейролингвистических особенностей. Я не хочу сказать, что сформулированные мной пункты являются стопроцентно верными, но в идеально смоделированной ситуации последовательность была бы подобной моей.

• Пресловутый артикуляционный аппарат не нужно понимать анатомически. У всех есть голосовые связки, язык, нёбо, альвеолы. Сильно упрощая, это просто частотность совершаемых нашими лицевыми мышцами движений. Привычка языка находиться в том или ином положении. Если вы катаетесь на коньках, вам гораздо проще будет научиться кататься на роликах, чем играть в теннис. Согласно наблюдениям, у билингв иностранные языки ложатся на второй язык. В моём случае английский и итальянский легли на немецкий язык, более близкий им по артикуляции, что дало мне некоторое фонетическое преимущество.
• Так называемая «способность к языкам» зависит не только от склада ума, но и от времени, потраченного на изучение языков. Представление о том, что с возрастом становится всё сложнее выучить иностранный язык, связано в первую очередь с интеллектуальной перегруженностью взрослого мозга и нерегулярностью занятий.
• В основе овладения взрослым человеком иностранным языком лежит понятие системы и структуры. Оно позволяет заполнять «клеточки» лексическим материалом. Именно поэтому работает правило: чем больше языков ты знаешь, тем легче выучить следующий. Это же объясняет и то, почему заучивание наизусть большого количества текстов не всегда приносит положительный результат: умение воспроизвести готовую формулу в близком к тексту коммуникативном контексте работает только в том случае, если человек научился этот контекст распознавать и воссоздавать.
• Коммуникативный барьер базируется на страхе сделать ошибку. Для себя я раз и навсегда сформулировала правило: лучше говорить с ошибками, чем молчать правильно. Однако преодоление этого барьера также часто требует экстралингвистического импульса, например, поездки в страну, увлечения музыкой и т. п.
• Нет языков, которые лучше или хуже учить в детстве.
• Никогда не поздно начать учить иностранный язык. Не нужно бояться «опоздать».

И вот мой главный совет: играйте с ребёнком, дайте ему возможность познавать мир без принуждения. Язык — это дар, а не инструмент, чтобы в будущем достичь успеха в жизни. Не пытайтесь научить его на отрицательных примерах, особенно своих! Ни один ребёнок не хочет знать, что у его родителей что-то не получилось. Путешествуйте! Если нет возможности поехать за границу, путешествуйте по страницам книг, фотографиям, иллюстрациям. За каждым языком лежит целый неизведанный мир. Будьте любопытными. Не забывайте, что в основе каждого знания лежит любовь. И не торопите своего ребёнка жить.