Не так давно Папа Римский Франциск, услышав плач ребенка во время мессы в Сикстинской капелле, призвал женщин не стесняться кормить детей грудью в церкви, следуя примеру Девы Марии, кормящей Иисуса. По словам Папы Франциска, церковные службы идут долго, часто дети начинают плакать, потому что хотят есть. Поразмышлять на эту тему применительно к отечественным реалиям взялась наш автор, матушка Анна Ромашко, мама 8 детей.

Кормление грудью в общественных местах: в храме, в транспорте, на пляже, в музее, в торговом центре, в гостях, — одним словом, на людях… Есть ли в нашем обществе, в том числе в Церкви, выработанная позиция по отношению к этой житейской ситуации?

Я родилась в 70-х годах прошлого века в Средней Азии, где традиции многодетности и естественного вскармливания никогда не прерывались. Но в Азии удел женщин — это дом, и молодые узбекские мамы с детьми в те годы обыкновенно все свое время посвящали хозяйству, воспитанию многочисленного потомства и, соответственно, появлялись на людях весьма редко. За исключением нищих цыганок «люли», в самую жару сидящих на рынках с грудными младенцами в руках, сцену кормления ребенка грудью в условиях города увидеть было невозможно. О грудном вскармливании (далее — ГВ) у русской части населения Ташкента, где я выросла, речи и вовсе не было. Мало кто из наших мам и бабушек мог похвастаться тем, что их дети питались грудным молоком более трех-четырех месяцев.

Все дело в том, что мое поколение, равно как и многие выходцы из стран бывшего СССР, были воспитаны советской медициной весьма своеобразно: женщина должна кормить грудью младенца раз в три часа, выполнив перед этим ряд гигиенических процедур и поставив ногу на специальную скамеечку, сидя (по моим ощущениям, в довольно неудобной позе), шесть раз в сутки. Все остальные педиатрические рекомендации по части ГВ — «своевременное введение докорма», поэтапная принудительная замена грудного кормления кашками, ограничение общение матери с малышом и т.д. — были направлены на скорейшее «освобождение» женщины от младенца с последующим вовлечением ее в производство. В полтора года мама могла свободно отдать ребенка в сад-ясли и выйти на работу.

На Западе женщины вышли из семьи на ниву общественно полезного труда значительно позже — в связи с феминистским движением и пресловутой сексуальной революцией, к слову, щедро спонсируемой крупными корпорациями, — в целях вовлечения женщин в круг активных участников потребительского рынка, а также в производство. С этим же связана проабортная риторика и ее развитие в США и Европейских странах.

Поэтому слова Папы о ГВ по требованию (а то, к чему он призвал, это именно оно) — это, на мой взгляд, отсылка к прежним добрым временам, когда младенцы были более привязаны к мамам, либо воспоминания детства Понтифика, где было место для тихого и неспешного, здорового течения жизни. В любом случае это попытка «озонировать» отношение к материнству, где дети зачастую воспринимаются как нечто экстремальное и очень проблематичное, создающее помехи для работы и достижения бизнес- и общественно значимых целей.

Что касается моего личного опыта ГВ в храме, то в начале 2000-х, когда появились православные многодетные семьи, в Новосибирске, где мы живем, с этим проблем, по большей части, ни у кого не возникало. Спонтанно складывались общины, семьи обрастали ребятишками. Во время праздничных ночных служб на Рождество и Пасху, на которые, за редким исключением, ходили всем семейством, было обыкновенным делом увидеть маму с младенцем на руках, кормящую грудью в уголке притвора или даже в самом храме, если на улице стояли морозы.

Единственная аудитория, активно противящаяся ГВ в общественных местах, — это пожилое, «советское» поколение людей с традиционным для социалистического общества отношением к грудному вскармливанию. Наши чудесные и дорогие бабушки, «белые платочки», которые помогли сохранить церковную жизнь в трудные для русского православия социалистические пятилетки, но ставшие притчей во языцех в новейшей истории Церкви, — именно они и являются строгими контролерами и блюстителями нравов молодого поколения верующих.

Сама лично я не раз становилась объектом пристального внимания со стороны не всегда добродушных храмовых старушек. Однажды мне было предложено завести некий «балахон для кормления», который надевается на шею наподобие длинного воротника и призван закрывать мать и дитя от нескромных взглядов. Будучи послушным человеком, я даже сделала что-то наподобие этого балахона — сшила по кругу газовый платок, продела резинку и попыталась скрыть под ней дочь во время кормления. Но мой годовалый ребенок так отчаянно брыкался, вопил и боролся, что это действие возымело обратный эффект. Все вокруг стали озираться и шикать на нас. Идею с балахоном пришлось оставить. А потом мы переехали и стали ходить в другой, более молодой приход — и проблемы с общественным мнением исчезли.

Довелось мне посещать и столичные храмы. На мой взгляд, современные молодые семьи в приходах с крупными общинами верующих, где в воскресный день во дворике тесно от детских колясок, не испытывают трудностей с кормлением младенцев по требованию — и во время богослужений в том числе. Конечно, во всякой церкви есть свои правила и особенности, например, храм апостола Филиппа в Шардже, в ОАЭ — это не только приход для православных воцерковленных людей. Здесь немало новоначальных христиан, соскучившихся на чужбине по крестам родной Церкви. Для того чтобы они могли погрузиться в молитву, ни на что не отвлекаясь, шумные малыши вместе со своими мамами уходят с специальное детское помещение. Здесь можно и покормить ребенка, и поиграть с ним.

В конечном счете, мама, кормящая ребенка грудью в православном храме, — нормальная и естественная картина, поскольку это позволяет ей не пропускать богослужения и продолжать полноценно участвовать в церковной жизни. Ну а если вы видите, что кого-то из окружающих это можете смутить, заранее извинитесь. Впрочем, скорее всего, таковых не найдется.