Все девочки любят сказки. Мальчики с возрастом охладевают к историям Золушек и Белоснежек, им подавай робинзонады, путешествия и великие битвы. А девочки, бывает, и в пятьдесят, и в семьдесят готовы проливать слезы над участью очередной Синдереллы, воображать себя на первом балу и смущенно позволять прекрасному принцу поцелуй в щечку — не больше! Их умиляют мишки и котики, нежные дружбы и роковые тайны, пылкие проявления чувств — и чтобы в конце все обязательно завершилось бравурным хеппи-эндом. Знаменитой писательнице начала XX века, Лидии Чарской, удалось отыскать рецепт идеальных девичьих сказок, настолько действенный, что её книги переиздают спустя 70 лет забвения. Почему?

Если проводить исторические параллели, то Чарскую можно назвать Донцовой Российской империи. С 1901-го по 1917-й она создала более 80 книг, пользовавшихся неизменным успехом. По общественным опросам 1911 года среди посетителей детских библиотек, 21% юных читателей спрашивали Чарскую, чаще брали только Гоголя и Пушкина. При этом литературные критики жестоко клеймили «сентиментальную ерунду», крайне нелестно высказываясь в статьях и рецензиях о неуместном «жантильничаньи» и высочайшем градусе истерии в «Институтках», «Княжне Джавахе» и прочих популярных романах. Будем честны, критиков можно понять:

 — Mesdam’очки, — вдруг раздался гортанный голосок до сих пор молчавшей княжны, — хотите, я сегодня же ночью пойду и узнаю, какой такой появился лунатик? — И глазки предприимчивой Нины уже засверкали от одушевления.

— Ты, душка, сумасшедшая! Тебя, такую больнушку, и вдруг пустить на паперть! Да и потом ты у нас ведь из лучших, из «сливок», «парфеток», а не «мовешка» — тебе плохо будет, если тебя поймают. (с) «Княжна Джаваха»

В этом отрывке видны все недостатки прозы Чарской — уменьшительные суффиксы, упрощенный «детский» язык, институтские жаргонизмы, невыразительные образы. Из книги в книгу кочуют одни и те же сюжетные ходы: бедные, но гордые сиротки, конфликты с наставницами, несправедливые обвинения, почти смертельные болезни, религиозная экзальтация, бесконечные девичьи поцелуйчики, обмороки и заламывания рук. Атмосфера, в чем-то сходная с той, которую хлестко описал Куприн в своей «Яме» — книге о жизни проституток в типичном провинциальном борделе. Однако Чарская в свое время была куда популярнее признанного русского классика. Как, впрочем, и сейчас тиражи Устиновой и Донцовой на порядок превосходят тиражи Улицкой, Прилепина или Кучерской. Людям нравится верить в сказки о справедливости со счастливым концом.

Судьба самой Чарской сложилась куда печальней, чем у её героинь. Рождение Лиды Вороновой (подлинная фамилия писательницы) стоило жизни её матери. Девочка росла на попечении обожаемого отца и многочисленных теток. Когда сироте исполнилось 8, в доме появилась мачеха, конфликт с которой разгорелся тотчас. Бунтарка Лида грубила, хамила, подстраивала каверзы и даже однажды убежала из дома. В конце концов, строптивую девочку отдали в Павловский институт благородных девиц в Санкт-Петербурге. Об уровне «образования» в заведении говорит один простой факт — Лида Воронова окончила курс с отличием, при этом в её книгах видны пробелы в базовых знаниях по истории, географии и этнографии России, а ужасающие грамматические и стилистические ошибки в письменной речи шокировали даже тех чиновников от литературы, которые Чарской симпатизировали.

Сразу после института Лида вышла замуж за никому не известного офицера Бориса Чурилова. Брак оказался категорически неудачным, по одним сведениям муж оставил жену с ребенком и отбыл в Сибирь на службу, по другим — развелся с женой, обвинив её в измене. Возвращаться Лиде было некуда, родительский дом не ждал назад падчерицу, а им с сыном надо было на что-то жить. И молодая мать нашла выход. Она поступила на Драматические курсы и начала пробовать себя в любительских спектаклях.

Оказалось, что у Лиды довольно большой талант и удачное амплуа — маленькая, худенькая, бойкая женщина одинаково успешно играла гостей, субреток, старух и даже мальчиков. Благодаря способностям она без протекции прошла огромный конкурс и поступила в знаменитый Императорский театр (Александринку), где и служила с 1898-го по 1924 год. Большого успеха не имела, но занята в спектаклях была постоянно. Тогда же, в конце XIX века и родился псевдоним «Чарская» — «чаровывающая», «чаровница».

К литературе Лида пришла почти случайно — с юности она вела дневники, а в 1901 году использовала свои заметки для первой повести «Записки маленькой гимназистки». Вещь приняли к публикации в журнале «Задушевное слово». Неожиданно для всех, включая редакцию, повесть произвела фурор, и с тех пор все произведения Чарской моментально сметали с прилавков.

Писательница работала летом на даче, в перерывах между спектаклями и репетициями, вкалывала как проклятая. Помимо книг ей приходилось вести обширную переписку, она выступала и как журналист, подняв актуальный для страны вопрос физических наказаний детей в учебных заведениях. Издатели обдирали её как липку, не платя за переиздания, занижая до неприличия гонорары. Грин, Куприн, Чехов и другие современники Чарской прекрасно жили литературным трудом, а непрактичную «чаровницу» было некому защитить.

Личная жизнь Чарской была скорее счастливой — в молодости она второй раз вступила в брак, а когда супруг погиб на войне, уже в зрелые годы встретила третьего мужа, человека намного моложе её, страстного поклонника сперва творчества, а потом и самой писательницы. Но судьба не дала ей вполне насладиться заслуженным счастьем. После революции книги Чарской тотчас перестали печатать как буржуазную литературу. В 1924 году, в разгар голода и разрухи в стране её увольняют из театра — немолодую, больную туберкулезом, не имеющую другой профессии.

Ей не выписывали даже спасительного пайка, полагавшегося и куда более спорным с точки зрения популярности и таланта писателям. Книги изымали из библиотек, критики обрушивались с разрушительными статьями, а когда в 1926 году Федор Сологуб попробовал выступить в защиту коллеги, его материал просто не опубликовали. Скудную, но достойную жизнь сменила унизительная, голодная бедность, почти нищета. По отзывам современников, 47-летняя Чарская выглядела как старуха и круглый год ходила в одном и том же поношенном сером пальто. С помощью давнего врага и жестокого критика Чуковского ей в итоге удалось выхлопотать сперва актерскую пенсию, а под конец жизни и субсидии от Союза писателей, но нечеловеческие усилия стоили ей здоровья, а затем и жизни. Чарская скончалась от туберкулеза в 1937 году, едва перешагнув 60-летний рубеж.

Претерпевать трудности стареющей писательнице помогала вера — Лидия была православной до глубины души и даже в годы гонений не скрывала отношения к Церкви.  «Я — религиозный человек и от души говорю, как буду говорить до самого моего последнего вздоха: награди Вас Господь за всё, за всё, сделанное Вами для меня», — писала она Сологубу. Судя по воспоминаниям Шкловского и других, Чарская не озлобилась, не переполнилась ненавистью, хотя поводов было более чем достаточно. Её называли непрактичной, простодушной, гордой, манерной, но отдавали должное присутствию духа, чувству юмора, оптимизму — она не жаловалась, не хныкала и не ныла.

Можно предположить, что отблеск яркой личности Чарской отпечатался в её произведениях. Но причина популярности их — в другом. Мир книг Чарской — это мир незамутненных, пестрых, гипертрофированных юношеских переживаний, пробуждающейся чувственности и эмоциональности, девичьих проказ и взрослых решений. Подростки остро переживают несправедливость и предательство, интуитивно ощущают недоброжелательность, зависть, ложь, склонны к импульсивным поступкам — как и героини Чарской.

Писательница помогает читателям разрешить себе чувствовать и выражать чувства — даже самые скверные. Она показывает мальчикам и девочкам, как раскаяться и исправить себя, как отыскать свой путь и следовать ему, как отстаивать убеждения и права, спорить со взрослыми — для начала XX века это было неслыханным, революционным либерализмом. Приключения Чарской, бесконечные смертельные опасности и болезни, побеги из дома и путешествия по диким лесам, щедрые покровители и благородные подруги как нельзя лучше соответствуют незрелому, пубертатному мироощущению. Это своеобразное детское питание для растущей души, при этом питание вполне диетическое.

Книги Чарской религиозны и патриотичны, воспитывают отвращение к травле и толерантность к «инородцам» — среди героинь и грузинки, и башкирки, и (неявно) еврейки (имя Дора вряд ли могло принадлежать русской девочке). Чарская расставляет правильные приоритеты и демонстрирует христианские ценности, учит доброте, терпению, трудолюбию, честности и отваге. Что же до недостатков текста — скорее всего, подростки, в отличие от скучных взрослых, просто не замечают ни корявых оборотов, ни длиннот, ни повторов, видя лес за деревьями, а мощный месседж книги — за слабым текстом.

Поэтому же взрослые к Чарской охладевают — спадают чары сказочности, и волшебная картина распадается на отдельные грубые мазки. Но не стоит лишать детей их иллюзий. Предложите десятилетней девочке «Княжну Джаваху» — возможно, книга полетит в угол или останется пылиться на полке… Или придется по душе, останется в памяти до конца дней, как осталась у пылкой Цветаевой:

Как наши радости убоги.
Душе, что мукой зажжена.
О да, тебя любили боги,
Светло-надменная княжна!