Любовь никогда не перестает

На улице моего деревенского детства — широкой, усаженной тополями, начинавшейся с асфальтированного шоссе, огибающего поселок, а затем пыльным гравием устало опускающейся в речушку, стоял неприметный дом. Из-за серых стен в летних сумерках он даже становился невидимым, лишь белая эмалевая табличка «Здесь живет герой Великой Отечественной Войны» светлела на заношенной шинели стен. Там жили дед Федор и его жена — бабушка Юлия. Была у них еще и собачка — маленький лохматый пёс Тёпа. Больше я об этой пожилой паре ничего не знала — была в том возрасте, когда еще не интересуются личными историями чужих людей. Помню, что меня поразило имя этой бабушки — Юлия. В нашей деревне это имя было диковинным: я тогда считала, что оно скорее подходит принцессе из сказок, чем бабушке, ведь даже среди моих дворовых детских подруг никто не носил такого имени. У нас было четыре Наташи, Аня, Таня и Лена — простая деревенская детвора, мы играли и мечтали, пока страна выживала в 90-е годы.

Как-то теплым августовским вечером мы с мамой возвращались домой. На нашей улице было темно, фонарей не было, а свет из окон слабо пробивался на дорогу сквозь садовую листву, и поэтому казалось, что рядом никого нет. Внезапно откуда-то донеслись странные звуки: я даже испугалась и сжала мамину руку крепче, но потом поняла, что это звучит песня. У неприметного домика, на лавочке сидели дед Федя и баба Юля и пели песни. Для меня тогда это было непостижимым — сидеть рядом со своим мужем в тишине, смотреть друг другу в глаза и петь песню от избытка сердца. А то, что она была именно такая, от радости души, а не от крепких напитков, я сразу уверилась.

Как жутко взрослые перевернули тогда наш мир: дерущиеся и оскорбляющие друг друга родители моих подруг стали нормой, и мы даже сравнивали, у кого дома громче  кричат и изощреннее ругаются. Часто скандалили не только мамы-папы, но и бабушки-дедушки. Не исключением была и моя семья, поэтому петь песни рядом с любимым человеком показалось мне тогда чем-то удивительным и невероятным.

Кроме любящих друг друга хозяев у этого дома был еще один нездешний признак. Я впервые услышала это слово — сакура. Оно было звонким и сочным, как хруст сладкого яблока. И красивым, как невеста. Если правый угол серого дома украшала табличка героя, то из-за левого угла по весне, будто из пены морской появлялся розовый жемчуг, затмевая собой зацветающие вишни, яблони, груши и сливы. Сакура — великолепие и нежность.

Баба Юля умерла первой — я пропустила это событие из-за начала занятий в школе и сопутствующих ему хлопот. Помню только ярко, как ее муж каждый день неторопливо выходил из своего дома и шел по улице к почтовым ящикам, возле которых мы часто играли. Рядом неизменно ковылял постаревший Тёпа. Дед Федя был растерян, он оглядывался по сторонам, не понимая, почему вокруг него продолжается прежняя жизнь, и в тоже время его одиночество было светлым. Встречая его у почтовых ящиков, я здоровалась с ним как можно громче, думая, что так поддерживаю его, а он улыбался мне, и через эти малозаметные движения губ и глаз передавалась мне недовысказанная любовь.

Спустя годы он оброс, стал неопрятен, запустил себя, видно было, что тоска по ушедшей жене преследовала его. Но кроме этой тоски было еще что-то другое, ради чего он каждый день выходил из дома и шел за газетой со свежими новостями. Будто хотел в очередной раз убедиться, что мир продолжает жить. Рядом с ним неизменно семенил старенький Тёпа, иногда они по очереди останавливались, чтобы подождать того, кто отстал. Такой же лохматый и грустный пес, свидетель любви, которая не перестает.

Не перестает. Это я точно знаю. Дяди Федора теперь тоже нет. И Тёпы. А сакура цветет каждую весну, будто венчаясь с домом, похожим на солдата в шинели с орденом под которым застыло сердце, полное любви.