Иногда жизнь предлагает удивительные возможности. Планируешь, делаешь, стараешься — но неожиданно для самой себя замечаешь, что труды были не напрасны, а результат хоть и оказался другим, на деле куда более органичен и важен. Наша сегодняшняя гостья, писательница Людмила Дунаева, рассказывает о детских мечтах, балете, лошадях, добродетелях и мужчинах.

Детство

Как я стала такой, какая я есть? Довели! Родители, дедушки и бабушки, советское общество… Я родилась в 1975 году, во времена глубокого брежневского застоя. Это детские поликлиники с росписями на стенах и игрушками в холлах, это ясельки, где нянечки носили на руках, это клубы на окраине Москвы, где невзирая ни на что давали отличные знания  и из каждого ребёнка готовы были сделать Уланову или Рихтера. Руки прочь от СССР! Это моя Родина. Она дала мне лучшее, что во мне есть.

Если охарактеризовать себя одним словом, то я – «пионерка». Может быть, уже не такая упёртая, старею. Но вот говорят, что православные революционеры от  партийных мало чем отличаются – так оно и есть. Самые пламенные христиане получались из вчерашних пламенных пионеров. Я не пламенная, нет, просто я «без фантазии». Мне сказали – Бога нет, ну, значит, нет, взрослые всегда правы. Будем бороться с пережитками, потому что это правильно — бороться. Когда мне сказали, что Бог всё-таки есть… «шаблон разорвало». Я потребовала доказательств. Но это другая история.

В детстве у меня было одно неоспоримое преимущество, которое, оказывается, имеется не у всех. Я всегда знала, чего я хочу и чего не хочу. Я знала, что я хочу быть балериной и не хочу играть на пианино. Но передо мной было поставлено условие: я могу танцевать до тех пор, пока буду заниматься музыкой. И я играла, со слезами, с истериками, и на долгие годы заработала внутреннее убеждение в том, что я – самая страшная лентяйка на свете. И бездарность, разумеется.

Правда, впоследствии лечащим врачам пришлось столкнуться с проблемой, которую они сформулировали так: железная сила воли при слабом здоровье. Да, мне уже тогда ничего не стоило замучить себя в усмерть, а отдыхать я как-то не умела. Сейчас пытаюсь научиться, но пока плохо выходит.

Музыка

Оглядываясь назад, я понимаю, что детей, которые лютой ненавистью ненавидели это страшное чудище с клавишами, но послушно играли каждый день свои 45 минут только потому, что так сказал папа (при всём при том, что родителей дома не было, и можно было соврать о том, что позанималась, и преспокойно отправиться гулять) ещё надо поискать. Что такое 45 минут для семилетнего ребёнка? Целая вечность. И он смотрит в окно, во двор, где играют совершенно свободные и счастливые дети, но при этом заставляет себя заниматься. Мне кажется, это настоящий героизм. Вполне бессмысленный и дурацкий, разумеется, но достойный некоторого уважения.

Сильная воля нужна там, где ты занимаешься чем-то неприятным, а если дело тебе настолько омерзительно, то тут два варианта: или дело не твоё, или ты им неправильно занимаешься.

Да, балериной при этом я не стала. В 11 лет необходимо было поступать в балетное училище (которых на весь союз было всего пять штук), и в Москве меня не взяли из-за роста, потому что именно в этом году набирали девочек невысоких. А уехать из родного города, не имея поддержки от родных, принять такое сложное решение – жить в другом городе в интернате – это очень сложно. Так что в Ленинград я не поехала. Теперь думаю – и хорошо. Зато до сих пор все суставы – свои собственные.

Но тогда это для меня стало огромным потрясением, просто крушением всех планов и надежд. У меня отличная память, но о том, как я тогда плакала, я знаю только по рассказам мамы.

Вот так я не стала балериной. Музыкантом, впрочем, тоже. Да, музыкант я по диплому, но что такое диплом? Когда меня спрашивают, где я училась, я задаю встречный вопрос – чему? Дирижированию? Его я изучала частично в классе, прогуливая и добираясь до занятий через три раза на четвёртый, и в собственном хоре, который я создавала и вела с семнадцати лет. Да, это мне было интересно, но вот фортепьяно… Я его как ненавидела так и продолжала ненавидеть все 19 лет моего обучения, пока однажды, уже в самом конце, один добрый человек не объяснил мне, зачем нужны эти белые и чёрные кнопочки и чем отличается искусство от спорта.

У нас повсеместно учат, как быть дальше-выше-сильнее, но при этом Барышникова до сих пор никто не перетанцевал, потому что он душой танцует. А душой – это уметь надо, а научить (и научиться) сложно, на это десятки лет уходят, а нам молодые звёзды нужны. В опере – кто громче верхнюю ноту возьмёт, в балете – кто выше ногу поднимет, и так далее.

Лошади

Когда я не поступила в училище и похоронила идею о балетном будущем, случился переезд на новую квартиру. Я была в подвешенном состоянии, находясь в поисках новых кружков и клубов, но потом произошло нечто удивительное. Я легла спать балериной, а проснулась и поняла, что хочу ездить верхом. Видела сон, как еду на лошадке, проснулась – хочу ездить! Ещё вчера мне что лошадь, что корова, что овца – ну, на четырёх ногах, ну лягается, бодается или кусается. В общем, лучше  не подходить. А тут вдруг – на тебе.

А в Советском Союзе, опять же, просто так научиться верховой езде было невозможно — во всяком случае, живя в Москве, а не на деревне у дедушки. Были конно-спортивные школы, в которые девочек брали строго до 11 лет (и в которую я, соответственно, уже не попадала). Мальчиков в виде исключения брали до 12, потому что сильный пол не очень-то уж рвался в конный спорт. И до сих пор на конюшнях одни тётки.

Итак, в спорт меня не брали, но я же хочу! А в Москве была единственная на весь союз школа для любителей. Знаменитая Школа верховой езды при Центральном Московском ипподроме. Там был очень сильный тренерский состав, и с любителями занимались тоже очень серьёзно, хотя программа была значительно скромнее.

Одним из тренеров там был Анатолий Иванович Певцов, отец всем известного актёра Дмитрия Певцова. Мастер спорта, тренер СССР по пятиборью, совершенно уникальный мужчина. Он сейчас ещё жив, ему за 80 лет. Кстати, из всего советского и русского кинематографа только один Дима и умеет ездить на лошади.

Помню, один раз я буквально нарвалась на Анатолия Ивановича, когда решила зайти в Школу верховой езды. Я в ней, кстати, тогда и не училась, потому что там были жуткие очереди. Я пошла другим путём: стала помогать конюхам на других конюшнях ипподрома, там меня в благодарность верхом и посадили. Но галопом я ездила редко, потому что работала с рысаками. А за галопом иногда ходила в ШВЕ, по чужим документам. И вот однажды решила «отдохнуть», пришла, и оказалось, что галоп есть только у Певцова, а к нему все боялись идти, выбирали тренера помягче. А у меня как раз переходный возраст начался, хотелось показать, что я тут круче всех.

И вот купила я билет, иду по коридору, а мне навстречу мужичок одного со мной роста. Певцов оказался. «Вы ко мне?» Отвечаю, наглая такая шпана – «Да, к вам!». «На галоп?» — «На галоп». Тут он скривился: «Вы, что, ездить умеете?»  «Умею», — говорю. Я ж два года к тому времени уже активно рассекала по всему ипподрому. Певцов только ухмыльнулся: «Ну, тогда седлайте Ингара!», и как-то мне его взгляд не понравился.

Беру седло, вхожу в денник, а там… огроменная такая зверюга с точно таким же ехидным выражением лица. И на меня так смотрит, как сам Певцов, типа «ну-ну, девочка, ездить умеешь? Вот сейчас и поедешь…» Оседлала, даже  вывела. Даже на него села. Даже поехала шагом. Даже рысью поехала. А Певцов сидит на трибуне и молчит. Трибуна там огромная, акустика замечательная, слышно, как воробьи чирикают. И тренер командует: «Галопом – марш!» И тут начался бенефис, встали все. Певцов ждал своего счастья 30 минут:  «Какого лешего мне сказали, что Вы умеете ездить? Наглая девчонка, Вам ещё шагать и шагать!». И вот так, пока длился галоп, на меня кричали при сотне зрителей. Я стояла конной статуей, а эта морда ещё и повернулась к трибуне, чтобы мне было виднее.

Короче говоря, после этого инцидента школу я стала обходить за три километра десятой дорогой. Только к 20 годам, когда я уже училась в институте, решила пойти позаниматься. Уже была перестройка, даже за деньги  не факт, что кто-то будет с тобой именно заниматься, а не  зевать и покуривать, скучая.

Ну и в манеж стали приходить клиенты, которым надо не учиться, а на лошадках покататься. И важно было, чтобы тренеры никого не разгоняли и относились мило и приветливо. Анатолий Иванович от таких зеленел: «Катаются на карусели, а здесь учатся ездить!» При этом, хочу подчеркнуть, что дядя он совершенно интеллигентный, никогда не ругался матом даже несмотря на распространённое поверье, что «кто не курит и не пьёт, матом не ругается – в конный спорт не попадёт, пусть и не старается». Он был человеком старой школы.

На этот раз я уже была научена жизнью и вела себя куда скромнее. Объяснила, что вот, Анатолий Иванович, я хотела бы научиться ездить, систематических знаний нет, техника оставляет желать лучшего… И он стал со мной заниматься – в любую погоду, при любом составе обучающихся. Даже если я пришла одна – он всё равно шёл на плац и занимался. Через два месяца он спросил, как меня зовут – и это было огромным поощрением. Имя он спрашивал один раз, если спрашивал. И это означало, что он начинает с тобой именно заниматься, а всё, что было раньше – это ерунда.

Сейчас, кстати, уже в новом поколении стали появляться люди, которые хотят не на лошадках красоваться, а именно работать. Молодые ребята приходят в спортивные секции, и это уже не пальцы веером, не бесперспективнячок,  прямо сердце радуется.

Литература

Человек я впечатлительный, так что оставаться наедине с верховой ездой я  не могла, а интернета тогда ещё не было. Сейчас бы, наверное, это был бы блог «я и мои лошадки», но тогда все впечатления оставались на бумаге. Читателей тоже не было – читала сама.

Вот так писала-писала, да и привыкла. Привыкла формулировать, а потом и фантазировать, и так от лошадок я как-то перешла на фэнтези. Лет восемь я сочиняла роман, пять раз, естественно, переписывала, и в конце концов этот труд приобрёл такие размеры, что даже я сама не могу осилить это от начала до конца. Как говорится, редкая птица долетит до середины Днепра, так что неудивительно, что когда я принесла это в издательство печатать, мне сказали: «Девушка. Это всё прекрасно, просто превосходно, но не могли бы Вы написать что-нибудь покороче. Это нам не подходит». Девушка впала в депрессию, поставив на себе большой жирный крест, и решила, что она – неудачница, что жизнь не сложилась. В молодости со многими случается.

А потом написалась одна сказочка случайно, просто для себя. Дала её прочитать брату, Владимиру Гурболикову, а он говорит: «Классно, ты слушай, это надо издавать. Только надо всё исправить, переписать от начала до конца, совсем по-другому, и давай издавать». И так у меня вышел «Эльфрин». Сначала в журнале «Фома», а потом издательский дом «Димитрий и Евдокия» выпустили его вместе с повестью «Первая заповедь блаженства». Слово «эльфрин» изобрела я сама, потому что про эльфов уже все написали, а про ангелов как-то сложно, я ж их сама не видела. Я сверилась с поисковиком, который на тот момент не выдал ни единого запроса, и стала использовать.

Потом вот эта «Первая заповедь», удачно совпавшая у меня с кризисом тридцатилетнего возраста. У меня там герой очень кстати попал в интересную лечебницу, где лечат неудавшихся гениев от мании величия. И именно в тот момент, когда ему поставили диагноз, но ещё не поняли, как лечить, у меня случился свой кризис. Продолжила писать я года через два, когда уже знала, что с этим всем делать.

Издательство «Димитрий и Евдокия» свои книги в основном распространяет по церковным лавкам, со светскими магазинами возможности работать у них нет, так что решение назвать книжку «Эльфрин» было не самым удачным. Кто обычно ходит в церковные лавки? Бабушки. «Ой, эльфрин, это что-то неправославное!» Но однажды туда забрёл Володя Лучанинов (главный редактор издательства «Никея») и её купил.

С книжкой этой он пришёл к брату моему, Володе Гурболикову: «Слушай, я тут книжку нашёл какой-то девочки,  Дунаева, знаешь такую?» Володя долго смеялся.

Вот так я стала издаваться.

Добродетели

Знаете, есть такая вещь – жалость. Опасная штука. Она — как красный перец: ее чуть больше, чем одна щепоть – и… Ну, положим, от перца вряд ли можно умереть, а вот от жалости, если бездумно, можно натворить такого, что и с летальным исходом.

Жалостью надо пользоваться . Как любой яд, в микродозах она может быть лекарством. Например. Вот что делать, когда муж достал? По какой бы любви вы замуж десять лет назад ни выходили, а энтропию ещё никто не отменял. Пылкие страсти позади, а благополучное сосуществование кого хочешь доконает.

Когда совсем захочется спутничка жизни прибить за беспорядок, попробуйте представить, что он уже умер. Вот так, внезапно, не предупредив. Разбросал носки по комнате, лёг и умер.  Страшно? Да, страшно, но знаете, как действенно? Он от этого не умрет, я вам гарантирую. Даже больше проживет, чем  в случае, если будете ходить рядом с ним с кислой рожей.

А так представите, что его нет, а вот носки, за которые вы его ругали,  — всё, что осталось от вашего счастья. Взвоете и пойдете обниматься, как в молодости, чесслово.  В общем, жалость  — это такая вещь, вспомогательная. Да и не только жалость, если рассмотреть…

В силу утраты многих духовных традиций – учительской преемственности и старчества в первую очередь – всё с ног на голову встало. Сейчас много говорят про терпение и смирение, но это всё служебные понятия для достижения высшей добродетели. Терпение нужно для того, чтобы достичь смирения, а смирение тоже не само по себе ценно.

У нас все пирамиды перевернуты. У нас терпение возведено в топ доброделей, так сказать. А любовь где-то там в хвосте плетётся. Ну любовь – это ж разве добродетель, мало ли что там в Писании писано. Чего её стяжать-то, она сама  «нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь»…

Терпение и смирение – это самые удобные добродетели для батюшки, которому надо как-то управлять невменяемой паствой. Потому если говорить серьёзно и по большому секрету, то паства у нас сейчас зачастую невменяемая. Я не склонна идеализировать батюшек, но настолько же не склонна их принижать и говорить, что они все сволочи. Потому что за 20 лет службы в храме там такого насмотришься! А начнем с того, что больше половины батюшек из таких же невменяемых и вышли, по причине дефицита. Рукополагаем, потом за голову хватаемся, это нормально.

Смирение хорошо там, где есть желание что-то найти, потому что без смирения невозможно ничему научиться. Вот представьте, придет первоклассник в школу да и скажет: «Я умный, я все знаю, мне учиться-то не надо». Даже ребенку надо как-то смириться. Чтобы иметь возможность роста, надо уметь прислушиваться к советам. А для этого придётся допускать мысли о том, что тот человек, который с тобой разговаривает, где-то умнее тебя.

Но нет в нас ни смирения, ни уважения к учителям. Наглость есть. Вот и жизнь в Церкви чаще всего соответствующая. Туда лучше всего невротики вписываются, потому что им надо переложить на кого-то ответственность (а смирение у нас воспринимается как перекладывание ответственности, чтобы было кого потом поругать за то, что у меня  жизнь не удалась).

Сначала сами выбиваем у батюшки благословение, а потом возмущаемся, забывая, что у него ещё 35 тысяч таких же каждый день ходят. Это по-нашему: сначала вытребовать у батюшки благословение на последние 5 рублей на Святую Землю поехать, а потом сокрушаться, что есть нечего. Или возжелать делать 200 земных поклонов, а потом обратно благословение забирать, потому что радикулит. Короче говоря, прежде чем о добродетелях говорить, надо свою голову вылечить.

Мужчины

После эпохального выступления на круглом столе, посвящённом голосу женщины в современной православной литературе, меня, видимо, признали экспертом по мужской психологии. Я так понимаю, что успех был вызван тем, что я якобы благословила нашу сильную половину человечества на развешивание носков на люстре. Нам не дано предугадать, чем наше слово отзовётся. Я не говорила, что носки на люстре – это хорошо, и неуважение к женскому домашнему труду – простительно и похвально. Я не то имела в виду.

Просто у женщин преимущественно аналитический склад ума, ей легче запомнить, где что лежит по мелочам, а у мужчин – синтетический, то есть мужчины лучше видят целое, а женщины – частности. Это совершенно не значит, что а) это диагноз на всю жизнь, б) это очень хорошо. Умный мужчина старается приобрести умение видеть мелочи, а очень умная женщина пытается научиться видеть целое. Правда, и тех, и других достаточно мало.

Я сказала в интервью, что у женщины куриные мозги. Это не моя цитата, и смысл её заключается в том, что женщина, как курочка, видит не дальше одного зёрныша: вот зёрнышко, вот зёрнышко, вот ещё одно…

Если она скажет, что каждое зёрнышко само по себе – это и есть самое главное, не замечая, что их совокупность представляет из себя целый узор, то это печально и очень глупо. А если хватит сил подумать, что это не весь мир, если признается себе в том, что она – курица, и у неё вот такой кругозор, то можно попытаться с этим что-то сделать, можно попробовать его расширить.

У меня была одна профессор в институте, благодаря которой я поняла, что это не я тупая, это ещё бывают педагоги, которые не умеют учить. Вот её лекции мы не просто посещали, не просто записывали, но и переписывали друг у друга в случае, если не получалось на них попасть. И эти тетради – единственные, которые я храню до сих пор как образец мышления. Мышления!

Мы у неё спрашивали: «Скажите, Вы такая от природы?». Она говорит: «Нет, меня научили, у меня был очень хороший профессор». Мужчина, кстати.

В семейной жизни всё точно так же, да и в монастыре тоже. И когда люди начинают говорить всю эту ерунду про то, что брак – это преимущественно, простите, для размножения… Интересно, кто-нибудь когда-нибудь Писание читал? Или только брошюрки «Как правильно поставить свечку»?

Брак – один из видов пути развития личности. При хорошем раскладе что в браке, что в монастыре происходит на самом деле одно и то же – к старости люди избавляются от недостатков своего пола и приобретают достоинства пола противоположного, то есть становятся людьми целостными. И если тебе повезло с мужем, повезло с монастырём, с духовным руководством, то к старости ты сможешь выйти на новый уровень, станешь цельной личностью.

Романтизм нас испортил. Почему-то считается, что разум ошибается, а чувства – никогда. Извините, разум тоже очень сильно может ошибаться в трактовке этих чувств, и тогда получается комплекс вины. У нас сейчас так вышло, что любовь – это главное. Безусловно, главное, но только не в том смысле, в котором это принято трактовать сейчас. Любовь – это не влюблённость. Влюбляться можно хоть каждый день – и что? Вот если у вас  всё сложится, если проживёте вместе энное количество лет, не разбежитесь, то можно и про любовь поговорить.  А ужиться трудно, потому что у каждого в голове сидит идеальная женщина и идеальный мужчина.

Идеальная женщина — красивая, умная, очень умная, но при этом молчаливая. Если и говорит, то очень редко и метаформи. Очень остроумная и очень скромная. Очень послушная, очень ухоженная и аккуратная. У неё всё всегда должно быть идеально: маникюр, педикюр, причёска. Макияж должен быть незаметным, так, чтобы утром не испугаться, когда она без него. А лучше, чтобы у неё всегда было такое лицо или такой макияж, что она в любое время суток была одинаково прекрасна. Она должна быть не мужеподобной, а женственной и мягкой.  Она должна быть очень терпимой и нежной. Она должна нуждаться в ласке, опеке и защите, но при этом если перед ней возникает враг, она должна сносить его одним метким пинком ногой в челюсть, после чего снова быть милой и беззащитной. Она должна в совершенстве владеть мечом, автоматом Калашникова, хорошо ездить на танке, метко кидать гранату, в случае чего, убить всех и защитить своего прекрасного возлюбленного от всяких бед, в том числе от грязных носков. Она должна очень его любить и очень скучать по нему ежедневно и ежеминутно. Ни в коем случае не давать понять, что она недовольна, что он задержался на три дня где-то на работе. Она должна быть богатой и зарабатывать больше него, но так, чтобы он этого не знал. У нее не должно быть месячных, и даже во время беременности у нее не должно быть видно живота. Она должна быть всегда в хорошем настроении. В общем, можно медитировать на эту тему очень долго.

Какими мы желаем видеть мужчин? Во-первых, он так же должен быть умным, молчаливым, то есть болтать не должен. Должен выражаться по существу, но так, чтобы вся компания от каждой его шутки ложилась сама. В него должны быть влюблены все окружающие девушки обоего пола. Желательно все, вообще, вне зависимости от пола, возраста, национальности. Он должен любить только нас, естественно. Он должен быть красивым. Как бы там ни говорили, про орангутанга – это неправда. Мы хотим видеть Легаласа, в крайнем случае, Арагорна, но только бритого и причесанного, потому что колет, либо с бородой, но мягкой. У всех разные предпочтения. Мужчина должен быть грозен с врагами и нежен с нами. Он должен в совершенстве владеть мечом, автоматом Калашникова, хорошо ездить на танке, метко кидать гранату, в случае чего убить всех. Но при этом иногда он должен нуждаться в нашей защите и опеке. Но при этом, конечно, он должен выносить мусор, мыть посуду, сам стирать пеленки, а еще лучше – сам рожать детей. При этом он всегда должен быть в хорошем настроении, даже, если у него неприятности на работе, даже, если он не выспался, даже, если он на девятом месяце. Он должен иметь идеальный вкус, но при этом иметь мало одежды в шкафу, но всегда одеваться идеально. Он должен зарабатывать больше нас, но при этом все деньги отдавать. Он должен быть мачо, когда стоит перед нами, и облаком в штанах в некоторых других случаях. Также он должен быть гигантом в постели, хотя, мне кажется, что для женщин это не главное, за исключением небольшого количества нимфоманок, тут больше болтают. Скорее так: он должен быть гигантом в постели, когда раз в месяц нам, наконец-то, этого захотелось. В остальные ночи он должен с радостью прощать нам наше «Только не сегодня! У меня голова болит». Так что, как видите, взаимопонимание между нашими полами по факту невозможно.

Недавно я с ужасом поняла, что я сама хочу быть такой: с виду голубая фиалка, внутри – этакая ниндзя. Да, с нежной улыбкой в случае чего снести голову любому врагу моего мужа, быстренько исправить подпорченный маникюр, прибраться и сделать вид, что весь день вышивала крестиком.

Для меня эталон женщины — жена Ярослава Мудрого, с которой мужчины того времени побаивались иметь дело, потому что в королевской тусовке того времени бытовало негласное мнение, что Ярослав-то, конечно, Мудрый, но его Ингегерда-Ирина-Анна, пожалуй, покруче будет. От поединков с ней отговаривались, ясен пень, тем, что «мы, мужики, с бабами не дерёмся».  Ингегерде, к слову, было пополам. Она прекрасно понимала истинные мотивы. Боялись они её, но она, как истинная леди, с пониманием относилась к типично мужским слабостям. В промежутках между дипмиссиями и сражениями родила трёх королев и шестерых князей. Так что говорить однозначно,  будто всемирная история женщину задвинула на кухню, лично я бы не решилась. Просто  нам в этом отношении повезло. Если разных там правителей-недомужиков  история знала огромное количество, то подобных женщин она не знала вообще. Кому надо было – пробивались. Уж если женщина попала на страницы учебника, то это однозначно была выдающаяся личность!

И я надеюсь, что и в дальнейшем время не перестанет ни лечить, ни фильтровать, и век феминизма не сильно испортит прежнюю прекрасную статистику.

Беседовала Лика Сиделёва