То, о чём я сейчас расскажу, не должен знать ни один мужчина. Это такая женская тайна, которой делиться ни в коем случае нельзя. Этакая шкурка царевны-лягушки, которая до поры до времени охраняет от двусмысленных трактовок и претензий, которая воспитывает личность, но ни в коем случае не становится орудием манипуляции в чьих-то руках. Женские секреты, которые обсуждаются там, где нет места ничему, кроме сочувствия, уважения и этакого сестринского всепринимающего и всепрощающего мировосприятия.

Знаете, есть такая особая группа знаний и навыков, которые можно воплощать исключительно в себе. Как только начинаешь не то что требовать, но даже мысленно ожидать подобного поведения от других, то пиши пропало. Потому что в основе этих вещей лежит ощущение собственной личности, собственного пути и собственного долга. Не в смысле юридическом, а в том сакральном, что практически граничит с призванием. И нельзя знать призвание своего брата, нельзя видеть его путь развития, зато с собой всё более-менее понятно.

Должна ли я сама себе кислорода? Странный вопрос. Однако для людей, страдающих астмой, даже он становится неочевидным. Случается, что организм просто отказывает, и даже вещь естественную приходится буквально вытужить, выстрадать, вскакивая в три часа ночи из постели с этим непередаваемым жжением внутри груди, стеклянными глазами и ватными ногами.

«Жить», — и вталкиваешь в себя воздух, плача, задыхаясь, путаясь в этом полубреду-полутрансе. «Жить», — и с усилием и прямо таки ожесточением прогоняя воздух обратно, освобождаешь заветное пространство для новой порции будущего. Помогая себе руками, цепляясь из последних сил за призрачное бытие, в которое уже почти не веришь. Нет ничего и никого, есть только работа.

Она чем-то сродни родовым мукам, только короче и эгоистичнее. Здесь не рожаешь новую жизнь, а самоё себя отвоёвываешь, отсуживаешь, отрабатываешь. В общем-то, собственное счастье всегда в чём-то эгоистично и субъективно, сконцентрировано на себе, как и любое развитие, любая работа над собой, любой душевный подвиг.

Если даже собственное дыхание может давать сбои, то что уж говорить об остальных навыках, которые даны людям с достатком. Любовь? У всех ли она есть? У всех, но часто доступ к ней бывает просто перекрыт ещё на стадии детского сада. «Мамочка, пожалуйста», — кричит ребёнок, внутренне сжимаясь… Ему так страшно, что мамочка не любит, не понимает, что мамочка уйдёт и не вернётся, что она умерла, и никто теперь больше не защитит малыша, не приласкает, не научит любви и благодарности, не покажет почву под ногами…

Но у мамочки, у папочки, у воспитательницы, учительницы и вредной соседки тоже было своё детство, тоже были свои страхи и тревоги, свои цели и задачи. Нет, они не забыли, как сами, возможно, рыдали и умоляли родителей не уходить, не бросать, не наказывать сверх этих маленьких сил, сверх меры, ставя перед задачами невыносимыми, трудными. Не забыли, но вытеснили. И продолжает прошлое, даже запрятанное в утку, зайца, сундук с цепями, надёжно упрятанное на самых задворках подсознания, вступать в резонанс с настоящим опытом.

«Я всё для себя решила, — говорит Варвара, расставшись с мужем. – Я больше никому никогда не смогу верить. Он предал меня, хоть и знал, что нет для меня большего зла, чем это. Ещё перед свадьбой я ему говорила, что я всё вытерплю, кроме предательства».

«Погляди на этого мерзавца, — продолжает подруга, указывая на вполне себе нейтрального папашу, выгуливающего своего малолетнего отпрыска, — сейчас он строит из себя такого правильного, а потом засматривается на чужие юбки. Они все такие, я не могу им верить!»

Что тут скажешь, я и сама отлично помню, как точно так же смотрела на весь мир. Девушек в свадебных платьях, весело позирующих перед фотокамерами, хотелось предупредить искренне и от всего сердца: «Сестра, смотри в оба, не думай, что так будет всегда, кризисы не за горами»…

Своих друзей я донимала вопросами, как же этим мужчинам верить, если даже от Васи жена ушла, и Вася признаётся, что много дров наломал, был невнимателен и отстранён, прежде всего видя цель заработать для жены и детей побольше благ. А Петя, что уж там скрывать, ушёл сам, хоть и начал опасаться за своё психическое здоровье. Но ведь есть их вина, а? Есть!

А сколько подруг рядом говорили, что всё, замуж сходила, насмотрелась на этот ужас, теперь можно и о душе подумать. Нет мужа? Нет детей? Монастырь ждёт тебя! Это ж явный Божий промысел, что муж ушёл, ребёнка не осталось, ты свободна и печальна, и есть за кого всю жизнь молиться. Но разве за этим идут в монастырь?

В основе любого человеческого движения лежит любовь. Или невозможность её проявить. Зависимость может проявляться по-разному, главное – находиться на одном из полюсов, которые описывают границы того или иного события. Можно так любить жизнь, что при жизни ставить ей памятники. Можно так бояться её потерять, что заранее выпить яду. Можно так нуждаться в любви, что в каждом человеке видеть кого-то, кто может дать возможность к любви прикоснуться. Можно так бояться её упустить, что накраситься и запереться в шкафу, потому что мужчины любят красивых и недоступных.

Астматик проявляет в приступе крайнюю степень зависимости от воздуха, так же как и личность в кризисе переживает острую нехватку любви. Но вот человеку, находящемуся под толщей воды, недостаточно знать, что где-то есть кислород. Он должен быть внутри. А вначале его надо впустить туда, в свои недра. Спуститься на самое дно, оттолкнуться от земли, всплыть и со всей силы глотнуть жизни.

Но проходит час, проходит другой, и он уже не помнит этих рыбьих мук, а просто ходит, работает, думает. Воздух уже живёт в нём, и нет необходимости задумываться о том, всё ли в порядке с бронхами, нет ли проблем у мозга, как себя чувствует нос… Так и в человеке, который вышел из кризиса и буквально насильно заставил себя дышать, любить, доверять, прощать, благодарить, верить, надеяться, со временем привычка начинает укореняться, а у некоторых – даже приносить плоды.

Когда человек достаточно крепок и силён, он приходит к пониманию, что только он сам способен впустить в свой внутренний мир любовь. И что он должен ею жить и питаться изнутри. Не только ловить и аккумулировать, но генерировать и излучать. Находясь в добром здравии, ему не страшно делиться ей, потому что он уже понял, что не прекратится любовь. Чем больше её отдаёшь, тем больше возвращается. Не всегда и не от всех, конечно. Но не в том смысл, чтобы получить взамен внимание согласно смете, а в том, чтобы опустошить свои лёгкие для нового вдоха любви.

Есть люди, которые, подобно жертвам кислородного голодания, попадая в условия любви, начинают чувствовать себя не очень хорошо, а то и сопротивляться. Они убегают и убегают от этого, потому что слишком много неподъёмного осознания таится на дне того океана, под толщей которого лежит любовь. Но она резонирует, как зло отвечает на зло, так и добро поддерживается добром. И нет в этом страха недополучить в ответ. Потому что не бывает, чтобы настолько оскудел мир, что не найдётся в нём второго человека, способного ответить взаимностью.

Жена, желающая победить в любви, не боится любить своего мужа, в ней нет страха потерять себя, недополучить, недобрать. Ей нет смысла постоянно требовать и выторговывать. Ей не страшно всей своей жизнью явить любовь и уважение к дорогому супругу, ведь она в первую очередь доверяет себе, она увидела внутри эту невидимую нить, прочно связывающую её с небом, питающую её в дни тяжёлых испытаний. Её не ущемляет показывать безусловное признание супругу, которого она сама выбрала себе в спутники.

В критических ситуациях она не ищет того, кто виноват, а больше обращает внимание на то, что же делать. Имея внутри себя любовь, она умеет покрывать проступки супруга, но не жалея и унижая его и не взваливая на себя вину за то, что сделал другой. Точно так же и свои оплошности она может выносить, оставаясь наедине с ними и делая выводы. Ведь проблема – это по сути такой маячок, который не даёт разбиться кораблю о рифы. И ей действительно бывает грустно, что вторая половина этого не видит, но её задача – предупредить рулевого, который справится с задачей сам. Ну а иногда – силой заставить его действовать.

Невозможно описать все, о чём хочется рассказать, ведь жизнь слишком неоднозначна и многовариантна. Только женщина, сильная духом, учится глядеть прежде на себя и спрашивать прежде всего с себя. И её пример не делает супруга инфантильным, а задаёт планку, на которую и ему придётся ровняться. Что бы там ни говорили, но у мужчин есть обострённое чувство совести. Порой настолько же вопиющее, как и у ребёнка, который без посторонней помощи может захлебнуться в вине и, разочаровавшись в своих силах, стать семейным козлом отпущения. Как ни странно, иметь такого человека дома очень удобно: всегда есть на кого свалить ответственность за все беды и несчастья. И мужчина может принять на себя обязанность громоотвода.

Но ведь вот в чём дело… Упражняться в такой жизни, существуя рядом с инфантильным мужем, может только не менее инфантильная жена. А в чём отличие инфантильной жены от обычной, не идеальной, а самой такой простой, нормальной жены? Приблизительно как в том анекдоте о разнице между англичанином и евреем. Если англичанин уходит, не прощаясь, то еврей прощается – и не уходит.

Инфантильная личность много говорит, но мало делает для себя, контролируя чужие подвиги, не успевает перейти к своим. И очень обижается, если её, как Шурочку из известного советского фильма, отправляют в бухгалтерию. Личности, стремящейся выйти из этого состояния (а мы все немножечко инфантильны, чего уж там) некогда спасать других, она прежде всего занята собой. Как это ни странно звучит. Говорят, что святые люди вообще – самые главные эгоисты, ведь о своём спасении пекутся более, чем о чём-либо другом.

А подвиг жены в том и уникален, что на первый взгляд как-будто и не виден. Все мы знаем, что женская работа становится очевидна только тогда, когда оказывается, что без супруги в доме начинается моральная разруха и физическое запустение. Но как же сложно смириться с тем, что этого никто вроде и не замечает! И вот здесь-то оказывается, что истинное смирение – это просто делать своё дело, не дожидаясь награды, а вовсе не разрешать ходить по себе в грязных ботинках. Да и молчит женщина не потому, что ей сказать нечего, а потому, что её слово – дорого.

Хорошая жена подобна серому кардиналу, управляющему менеджеру, английскому парламенту при правящей особе. Но тайна её заключается в том, что она это просто знает, но не упивается своей властью, не манипулирует своей головой, будто шея, а просто служит собственной цели – укоренению в любви. И мужу об этом не рассказывает. А когда просит у него внимания, поддержки и заботы, то вовсе не потому, что она такая умница и красавица, отличница кухонного труда и офисного производства. А просто потому, что видит в своей половине ответную любовь, пусть даже спрятанную под океанскими толщами детских травм. И верит, что её мужчина на самом деле способен дать ей всё, что она пожелает.