Я пишу эту колонку, сидя на лестнице. В квартире четверо детей бегают, орут, скандалят, требуют невозможного и непрерывно алчут справедливости. Детям от 7 до 12, мне 37, здравствуйте.

Уже неделю как начался учебный год, 50% моих детей стали первоклассниками. Накал страстей огромен. Они так стараются показать все лучшее сразу, что домой приходят два демона Максвелла. Нагревая и охлаждая, нагревая и охлаждая. Через час после их прихода орут уже 100% детей, еще через час — 100% народонаселения семьи. Я понимаю, что детям надо время, место и пространство для сброса тревоги и стресса. Им нужен адекватный взрослый, который может выдержать их эмоции. Адекватный взрослый сидит на лестнице и строчит этот текст.

Пять лет назад я отказалась от хорошего предложения работы, потому что ребенок Мария выходил в школу. Я должна была находиться рядом, я должна была поддерживать. Три года назад я отменила сентябрьский отпуск, потому что Ванечка шел в первый класс. В этом году я через неделю уезжаю работать в другую страну, вернусь к концу сентября. Дети поорут и перестанут, а возможность быть фотографом в экспедиции по Северной Турции может и не представиться больше никогда. А первый класс двойняшек? — спросит внимательный читатель. Полагаясь на опыт миллионов детей по всему миру, уверена, они выживут. Возможно, им даже пойдет на пользу чуточку поорать, пока я сижу на лестнице, а потом скачу с фотокамерой по византийским развалинам. И долгожданный турецкий чай, на который я очень рассчитываю сразу по прилету, тоже пойдет им на пользу. Довольная загорелая мать – лучший человек в нашей семье.

Когда у меня был только один ребенок, мне порой приходилось выслушивать мнения окружающих о моих материнских функциях. О время невинности и чистоты, как быстро ты минуло, разрушив не одни отношения! Камнем преткновения был вопрос прогулок. Я не гуляла с коляской по улицам. Парка у нас рядом нет, а ходить вдоль дороги и вдыхать ароматы московского трафика казалось мне странным способом наладить детское здоровье. Я считала, что прогулка на балконе (восьмой этаж, выхлопные газы развеиваются) гораздо полезнее ребенку, а уж как она полезна матери! Мать в моем лице наконец могла разогнуть сведенные от постоянного ношения руки и даже выпрямить спину. И, о счастье, поесть! Помыться! Почитать!

Когда ребенок подрос, а в моих привычках ничего не изменилось, доброжелатели пеняли мне за ограничение развития Марии в угоду моей тяги к чистоте и сытости. Ребенок страдал, играя на чистом полу в чистые игрушки и пересыпая крупы. А мог бы счастливо сидеть в грязной песочнице, куда по утрам мочились все окрестные собаки, а по вечерам плевали подростки. Социализация, говорили мне, вот увидишь, вот ты поймешь! Да будет поздно!

Я не касаюсь вопроса прикорма и приучения к горшку, тут одной колонки не хватит. Не касаюсь и темы ношения в слинге, на руках, отучения от рук, кормления грудью в надлежащей позе, обучения грамоте, воспитания и так далее и тому подобное. В какой-то момент меня озарило, что нет никакого сакрального знания, есть я, мои дети и моя интуиция, а также их упорство и целеустремленность. Мне пришлось принять, что я — та мама, которая не гуляет с детьми не потому, что нелепо, а потому что не хочет. Я та мама, которая носит в слинге и кормит грудью, потому что мне кажется так правильно. Я та мама, которая сажает детей в машину и прется смотреть горные ущелья, музеи, реки и головастиков, поскольку мне нравится смотреть на это вместе с детьми. Мне нравится быть мамой. Но какая я мама, решаю я сама.

Сейчас я такая мама, которая слишком устала разруливать конфликты. Конфликт уляжется сам собой, детям просто нужно время. Да и мне оно нужно, чтобы написать эту колонку. А потом мне нужно поработать, встретиться с друзьями, съездить в командировку и сходить на выставку. Это не делает меня хорошей или плохой мамой. Я просто такая, какая есть. Я не гуляю с детьми на площадке. Я не терплю то, что мне не нравится, но делаю то, что должно. Суп варю, тетрадки покупаю. Обнимаю, утираю слезы, отказываю, соглашаюсь, злюсь, смеюсь и очень люблю. Их, себя, нас. Таких живых, таких настоящих, таких человеческих.

Особенно сильно я их люблю, сидя на лестнице в подъезде. Или в византийских развалинах. В развалинах даже больше.

Фото: Елизавета Бузова