Марина Нефедова: право писать

Книга «Лесник и его нимфа» недавно вышла в издательстве «Никея». Книга понравилась и читателям, и критикам, а буквально сегодня победила в номинации «Детство. Отрочество. Юность» литературной премии «Ясная поляна». С ее автором, Мариной Нефедовой, мы несколько лет работали в журнале «Нескучный сад». И когда у Марины вдруг вышла книга, я очень удивилась, почему собранный и спокойный человек написал о подростке-хиппи. Во время интервью с Мариной выяснилось, что все наоборот: не сотрудник журнала решил написать роман, а человек, который очень хотел написать роман, пришел работать в журнал, чтобы понять, способен ли он писать.

Книгу «Лесник и его нимфа» Марина Нефедова начала еще школьницей. Герои этой книги очень хотели воплотиться, они много лет не давали автору покоя. Героиню звали Лита, а вот имя героя автор узнала далеко не сразу, оно оказалось странным — Лесник.

Тетрадь «Лита», геофак и церковная лавка

В 15 лет Марина написала начало романа. Потом поступила в вуз и много лет о книге не вспоминала. Но когда интерес вернулся, все стало серьезнее. Было огромное желание дописать историю девочки Литы и сомнения в собственных силах.

— Героев я придумывала с детства. Я была эмоциональным ребенком, но проявлять эмоции было не принято, все оставалось внутри. Я смотрела какой-нибудь фильм, и меня буквально распирало — хотелось еще раз все это пережить. Но я понимала, что сама этого пережить не смогу, и придумывала героев, которые пережили бы все за меня. Такая дырочка, сквозь которую выходит эмоциональный пар. Лет в 12 я завела тетрадку, где писала истории про девочку. Тетрадку я назвала «Лита», уже не помню, откуда взялось это имя. Девочка была совсем не похожа на меня, но проживала то, что мне интересно было бы прожить самой. Потом у девочки появилась внешность, она была похожа на девочку, которую я где-то увидела.

В 90-е годы Марина работала продавцом в церковной лавке в вестибюле метро Медведково и иногда писала.

— Но мне хотелось понять — а имею ли я право писать? И я решила, что надо написать что-нибудь пробное и всем показывать, спрашивать мнение. А вдруг мне вообще противопоказано складывать буквы в слова? И я написала рассказ о том, как в 18 лет ездила на Валаам. «Сантиметр до Валаама». Это чисто житейская смешная история.

По реакции я поняла, что все получилось. Людям нравилось, и я решила писать дальше.

Рассказ увидел муж моей приятельницы, который работал в журнале «Нескучный сад», и вскоре я тоже стала там работать. Мне очень нравилось, но подспудно всегда была мысль о недописанном романе. В журнал я пошла в том числе и для того, чтобы набраться литературного опыта. У меня же нет специального образования, я окончила геологический факультет.

Несмотря на специфику журнала, а может быть и благодаря ей, Марине удалось взять интервью у Юрия Норштейна, Бориса Гребенщикова и многих других.

Тетрадки с набросками романа сначала лежали в столе, потом висели в компьютере, Марина возвращалась к ним только набегами, за это время успели подрасти ее дети. И вот наконец однажды осенью в деревне она дописала этот текст. И послала его своей 19-летней дочери. Когда вернулась домой, увидела в дочкином взгляде изумление: «Ну, ты даешь, мама. Это вообще ты?».

— Даже если твой текст никто не примет, и он не будет издан, сам процесс написания — абсолютно волшебный. Погружаешься в какое-то особое состояние и забываешь обо всем, даже поесть забываешь. Утром садишься за текст, смотришь — а уже вечер. Настоящий транс.

Писать книгу — страшно. Ты становишься очень уязвимым. Кажется, что любой может  сказать: «Дура! С чего ты решила, что имеешь право писать? Лучше бы щи варила». Но я ничего не могла с собой поделать и продолжала.

Погружаться в текст было страшно. Казалось, что ничего не получится, и вместо того чтобы заниматься детьми, потратишь кучу времени и сил непонятно на что. Такие мысли были мучительны. Однажды я сказала священнику, что хочу писать. Он ответил: «Чтобы что-то писать, нужно сначала что-то из себя представлять». Меня это выбило из колеи. Я решила, что писать не буду. Правда, продолжалось это два дня.

После «Нескучного сада» следующим местом работы стало издательство «Никея». Именно здесь и была издана книга, но поначалу Марина об этом даже не мечтала.

Хиппи, зрелые отношения и современные подростки

— Эта книга — не история движения хиппи. Но в молодости я немного общалась с такими людьми, и какие-то реалии знала, у меня была хиппующая подруга, ее парень играл в группе. Мой личный хипповый опыт ограничивается поездкой в Питер в студенческие годы, в начале 90-х. Тогда я присматривалась к этим людям, но в какой-то момент испугалась. Было ощущение, что я могу заиграться, перейти некую границу. Мне стало страшно, и я оттуда ушла. Почему мне захотелось погрузить героев именно в эту среду — не могу точно сказать, может быть потому, что осталось какое-то желание дожить ту жизнь в то время. Когда человек пишет, он отвечает для себя на какие-то вопросы. Для меня это вопрос выбора между самореализацией и всем остальным. И вопрос присутствия Бога в твоей жизни. Мне кажется, что этот вопрос у каждого возникает: слышит ли меня Бог?

Вся медицинская история, которая там описана, реальна. Я ее не придумала, и моя совесть тут чиста. Потому что я слышала обвинения, что так не бывает, что это какая-то сказочная история, когда человек с метастазами выходит в ремиссию. К сожалению, я сейчас потеряла из виду человека, чью медицинскую историю я описала, но я знаю, что несколько лет после этого он точно был жив, у него была семья, ребенок. Надеюсь, он жив и сейчас.

Финал книги, разумеется, открытый, хэппи-энда нет, даже если герой не умер, сколько им еще всего предстоит.

Меня книга потрясла тем, что в ней, как мухи в куске янтаря, — мои переживания и метания лет 14-ти. Откуда это? Это — твое?

Мое, конечно. Переживания и эмоции, понятно откуда — из своего опыта.

Но как взрослому человеку докопаться до этих слоев подросткового опыта? Или это было записано тогда?

Что-то было записано тогда. А что-то — осталось с тех времен. Некоторые вещи не проходят. Понятно, что я теперь чувствую иначе, но некоторые вещи мне близки и сейчас.

Зачем взрослому благополучному человеку погружаться  в глубины подростковой рефлексии?

Если честно, то у меня ощущение, что я из них и не выходила. Мне не пришлось специально вгонять себя в это состояние.

Хорошо показана юношеская амбивалентность, когда человек хочет, чтобы его поняли, но делает все, чтобы его не поняли. Хорошо, что нашелся Лесник, человек, которому было интересно разгадывать Литу.

Должен же быть какой-то свет в конце тоннеля. Не все же должно быть ужасно.

Мне кажется, что отношения между героями постепенно становятся зрелыми. Героиня со временем вылезает из своего подросткового кошмара. А как ты видишь зрелые отношения между людьми?

У нас в издательстве «Никея» выходят книги о зрелых отношениях, например, книга «Мужчина и женщина» священника Андрея Лоргуса и психолога Ольги Красниковой, я ее даже немного редактировала. А что значит зрелые отношения для меня и насколько мои собственные отношения — зрелые, сказать не могу. С мужем мы вместе 22 года, и у меня такой муж, что с ним никогда не бывает скучно. Наверное, в браке с каким-то предсказуемым человеком я бы умерла от скуки. Мне кажется, что большинство отношений сначала незрелые, а потом, если люди хотят, чтобы они созрели, то что-то получается. Наверное, брак — постоянная подстройка друг под друга, за это время муж меня от каких-то вещей вылечил, надеюсь, что я ему тоже чем-то помогла. Кстати, без него я, наверное, не решилась бы написать эту книгу. Он меня очень поддерживал.

Как ты представляла себе читателя? Эта книга не была адресована подросткам?

Абсолютно! Когда мне стали говорить, что моя книга — в первую очередь, для подростков, я возмутилась. Но я знаю, что несколько моих знакомых давали книгу подросткам, и тем понравилось. И мне это приятно. Я считаю, что подростковая аудитория — очень важная. С одной стороны, это невзыскательные читатели, они очень снисходительные, обычно все принимают, критикуют редко. Но, с другой стороны, все прочитанное в подростковом возрасте может так запасть в душу, что потом будет всю жизнь вспоминаться. Для меня такими структурообразующими стали несколько повестей и рассказов из журнала «Юность», мимо которых я бы сейчас прошла. А тогда — они меня сформировали. Какие-то вещи могут подействовать сильно и глубоко в подростковом возрасте. Это очень ответственно, но, конечно, я не думала, что среди читателей будут подростки.

Похожи ли нынешние подростки на нас в этом возрасте?

Они свободнее нас. Мне кажется, что во всех нас сидит советский страх, такой старый, годов 30-х. У нас в издательстве есть переговорная, там из мебели только стол и лампа — так каждый, кто туда входит, говорит одно и то же: «Это комната для допросов? Как на Лубянке». Мне кажется, в наших детях этого страха нет. Мы делим людей на своих и чужих — у тех, кто младше, как мне кажется, этого нет, они ориентируются на другие вещи.

А подростковые метания, о которых много в этой книге, есть у нынешних подростков?

Ну, конечно. Мне кажется, что это никуда не девается, это не зависит от времени.

— Реакция на книгу у всех моих знакомых разная, порой совершенно противоположная тому, что я ожидала. Мне кажется, что иногда люди хотят прочитать книгу, которую хотели бы написать сами, и, увидев другое, разочаровываются. Многие говорили, что книга стала возможностью вспомнить молодость. Приятельница написала мне по электронной почте, что прочитала и снова почувствовала себя 16-летней.

Несколько человек сказали, что рыдали над книгой, хотя я не ставила такой задачи. Для меня это было неожиданно и странно. Это, конечно, не критерий хорошей литературы, когда над книгой плачут, но значит, книга производит эмоциональное воздействие, что неплохо.

Я не знаю, почему героя стали звать Лесником, не помню этого момента, когда это имя появилось. Сначала Лесник вообще не складывался. Он получался каким-то скучным, не удавалось нащупать его образ, но потом я увидела человека, на которого он стал похож. Когда появилась внешность, он визуализировался, и все остальное пошло легче, он сразу стал жить своей жизнью. Сначала продумываешь какие-то вещи, а потом, когда начинаешь писать, то все само выстраивается по-другому.

Одному из первых я показала текст священнику, к которому хожу уже 20 лет. Я думала: он будет сильно ругаться, но я все равно ему дам почитать. И вот отец Владислав после службы выходит из алтаря: «Маруся, иди сюда! Я прочитал. Мне понравилось. Но лучше бы он умер в конце».

Держать в руках эту книгу — странное ощущение, пока не переварила его. Творческих планов у меня нет. Все, что хотела, я написала, пока мне больше нечего сказать.

Беседовала Алиса Орлова